«Postscript 2.0» в Большом театре

На Новой сцене Большого театра продюсерская компания MuzArts представила «Postscript 2.0» — обновленный вариант своей нашумевшей программы, заглавный балет которой был номинирован на «Золотую маску». В новом выпуске заменены главная балерина и два балета из четырех, однако Татьяна Кузнецова полагает, что основные достоинства проект не утратил.

Первый «Postscript» — счастливое детище несчастий пандемии, когда из-за карантинных санкций без работы остались десятки хореографов по всему миру. Продюсеру Юрию Баранову, работающему с солистами Большого театра, удалось собрать в одной программе звездных авторов: британца Уэйна Макгрегора (с балетом, поставленным специально для московских артистов), бельгийца Сиди Ларби Шеркауи, русского американца Алексея Ратманского и пару из Нидерландов — Пола Лайтфута и Соль Леон, перенесших в Россию свои готовые постановки. Стилистические контрасты хореографии выигрышно подчеркнули индивидуальность балетмейстеров, проиграл лишь Макгрегор, «Postscript» стал гвоздем сезона (см. “Ъ” от 27 мая 2021 года), был несправедливо обойден частными номинациями «Золотой маски», но конкурсные показы продлили проекту жизнь. А через год ситуация существенно изменилась: балерина Ольга Смирнова, лидировавшая в трех постановках из четырех (а у Макгрегора бывшая единственной исполнительницей) покинула Большой театр из-за спецоперации, хореограф Ратманский, прервавший работу в России по той же причине, просил убрать его балет. Проблемы решили радикально: балерину заменили, заказали постановки двум другим хореографам и внедрили в программу новую, не балетную звезду — Ильдара Гайнутдинова, победителя бесчисленных телевизионных танц-шоу.

Вместо эксклюзивного дуэта «Макгрегор+Мюглер» «Postscript 2.0» открылся эксклюзивом отечественным. Дуэт «Initium» на композицию медиадизайнера Константина Чистякова поставил спец по современной хореографии Константин Кейхель, обозначив тему своего сочинения с подобающим величием: «Переход из хаоса в космос, инициация, таинство, пробуждение нового цикла. Чистота и безмерность». Художник Игорь Чапурин одел переходящего «из хаоса в космос» Ильдара Гайнутдинова в черные высокие плавки с вертикальной, узкой, розовато-телесной вставкой спереди, а его партнершу из Большого театра Анастасию Денисову — в черный купальник с такой же щелью.

Первую треть номера партнеры делали вид, что друг друга не замечают: вглядывались в зал, нанизывали медленные цепочки шене в полуприседании и по разным траекториям, перегибались на широких «выпадах», запускали корпусом крупные «волны» и кругообразно двигали руками, воспроизводя, вероятно, орбиты движения небесных тел. Человеческое тело телепобедителя Ильдара выглядело вполне по-балетному: спина гибкая (хотя излишне мускулистая), растяжка изрядная, стопы дотянутые; даже его редкие прыжки вполне походили на перекидные жете. Самобытным же его талантам хореограф не позволил проявиться, поскольку одарил женщину и мужчину практически одинаковыми телодвижениями.

Не подчеркнул разницу полов и расчетливый дуэт (с переплетениями рук, вращениями танцовщицы в различных позах и резкими бросками ее на «бревнышко»), не похожий ни на таинство, ни на инициацию. Тем более что после контакта партнеры как ни в чем не бывало разошлись по своим углам и продолжили гимнастические упражнения первой части, показавшиеся (как и сказано в аннотации) действительно безмерными. Несколько раз герои сходились лоб в лоб без какого-либо результата, но в конце концов, обняв друг друга за талию, ушли в черноту закулисья, оправдав заявленную хореографом «чистоту» — телодвижений и помыслов. В сравнении с последовавшим за этим опусом «Фавном», в котором Сиди Ларби Шеркауи поразительно достоверно показал пробуждение первобытного желания и ошеломляющий восторг соития, «Initium» Кейхеля выглядел, как Lada рядом с Porsche.

Во втором отделении неоклассический балет Ратманского заменили на неоромантический: «Сонату-фантазию» на музыку Скрябина — раннюю постановку Юрия Посохова, тоже русского американца, автора идущих в Большом «Нуреева» и «Чайки». Эта бессюжетная композиция для четырех пар усложнена прихотливым сочетанием ансамблевых, дуэтных и сольных номеров, а также изощренным ритмическим рисунком, в котором синхронное и асинхронное взаимодействие танцующих меняется с непредсказуемой внезапностью. На первый взгляд «Соната-фантазия» казалась традиционной: романтически развевающиеся полосы тюля вместо кулис, «шопеновская» прозрачность длинных юбок танцовщиц, открывающая их белоснежные купальники, сумрачно-фиолетовые брюки и майки мужчин (художник Майя Майер), вихрь чувств, подхватывающий героев и сметающий их со сцены. Однако за узнаваемостью позднеромантического балета скрывались модернистские акценты хореографии, на удивление тонко отразившей сложнейшую музыку Скрябина. Внешнюю гладкопись классического танца поминутно разрывали внезапные вспышки поддержек, синкопы мелких па, необычные сочетания больших и «проходящих» прыжков, мгновенные вращения, замирающие в таянии поз.

Однако все эти изыски мог заметить лишь опытный глаз. Солисты Большого, готовящие программу в свободное от основной работы время, успели выучить движения, но не успели освоиться в самой хореографии. Многие ее тонкости остались намеченными, но не проработанными, нервозность и неуверенность чувствовались в поддержках, ансамбли (особенно в синхронных фрагментах) выглядели недостаточно слаженно. К тому же артистам явно не хватило выносливости — в этом воздушном балете действие развивается так стремительно, что танцовщикам попросту некогда перевести дух. Но если «Postscript 2.0» приживется на сцене Большого, то, возможно, солисты Большого со временем адаптируются, и хореография «Сонаты-фантазии» зазвучит столь же мощно, как музыка Скрябина под пальцами великолепного пианиста Андрея Коробейникова.