Коллекции Fall 2022 Couture

Кутюрные показы впервые с января 2020 года были вполне полномасштабными, и именно они как-то отчетливо вдруг показали, перед каким выбором стоит современный кутюр, на какое место в сегодняшней жизни он претендует.

Текст: Елена Стафьева

Основной выбор мы обозначим сразу: он в том, быть ли кутюру исключительно выставкой достижений разнообразных декоративных техник — всех этих вышивок Lesage и Montex, украшений Goossens, искусственных цветов и перьев Lemarie, складок и драпировок Ateliers Lognon — или, напротив, рупором концептуальных исканий, не сдерживаемых никакими коммерческими резонами? Условно говоря, с одного края у нас Dior и Chanel с их вечной и неизменной конвенциональной красотой, а с другого — Balenciaga с его расширением пространства возможного. И весь современный кутюр находится в поле, сформированном напряжением между этими двумя полюсами.

Конвенциональная красота тщательно культивируется современными кутюрными ателье больших домов моды: считается, что именно она поддерживает миф о прекрасном в сознании самых массовых потребителей и является отличным драйвером продаж сумок, очков, духов и помад, то есть всего того, на чем большие дома и делают основные деньги. И вот в сознании самих этих кутюрных домов прочно утвердился стереотип, что именно кринолины, шантийи и прочие кружева и перья публика и представляет себе при слове «кутюр».

Между тем исторически кутюр вовсе не был фабрикой по производству вычурных вечерних нарядов — то есть он их делал всегда, конечно, и всегда работал с декором, но прежде всего он работал с кроем и силуэтом, именно тут происходило все самое важное в моде вплоть до 60-х годов, когда появилось pret-a-porter. Кутюрные клиентки носили кутюр отнюдь не только на балах и приемах, они жили в нем. Именно так, например, получил свое название знаменитый диоровский жакет-бар, Bar был придуман для послеобеденного времени в баре, куда заходили его клиентки после дневных визитов. А, например, Валентино Гаравани, когда в 1959 году начинал свое римское дело, sartoria di Alta Moda на виа Грегориана, идущей вниз от вершины Испанской лестницы, от самой церкви Trinita dei Monti, сразу стал известен тем, что тщательно придумывал и продумывал гардероб своих клиенток и даже делал платья для шопинга, за что его, помимо очевидных талантов кутюрье, эти самые клиентки так высоко ценили.

Кстати, с Valentinо и начнем: Пьерпаоло Пиччоли устроил грандиозный показ прямо на этой самой Испанской лестнице. Сотня выходов, модели спускались с самого ее верха и шли по улице до соседней пьяцца Миньянелли, где в одноименном палаццо расположена штаб-квартира Valentino. Открывало показ красное — конечно, цвета Valentino Red — мини-платье в форме шара, покрытого огромными розами из тафты, надетое на мини-комбинезон. И дальше последовала вереница чрезвычайно нарядных луков в очень узнаваемых, так любимых Пиччоли цветосочетаниях лилового с лимонным, фиолетового с маркерно-желтым, фуксии с алым и пр. Это был парад той самой декоративности, облегченной и осовремененной ее версии, в чем Пиччоли хорош, но вполне соответствующей массовым чаяниям. Самыми интересными были мужские выходы — одноцветные костюмы с огромными контрастными цветами на лацканах, отлично вписывающиеся в самый важнейший тренд на нежность и чувствительность в сугубо мужской моде, о котором мы только что писали после сезона мужских показов. Впрочем, мужчина в платье у него тоже был, но догадаться, кто именно, без специальных пояснений было совершено невозможно. На пресс-конференции накануне показа Пиччоли говорил, что мода должна откликаться на социальные и политическое проблемы, но, скажем правду, ничего социального и тем паче политического в его коллекции не было, если не считать моделей разного цвета кожи и разных параметров, что уже давно стало общепринятым. Это была чистая феерия под римским небом, на той самой Испанской лестнице, где в 80–90-е устраивались фэшн-шоу Donna Sotto Le Stelle с моделями ведущих итальянских дизайнеров, транслировавшиеся по ТВ, откуда в сознание массовой публики и проникали все вышеупомянутые клише. Но в деле устраивания феерии дом Valentino уверенно перехватил инициативу у дома Fendi, прежде бывшего главным по римским фонтанам, форумам и прочим landmarks.

Хоть и не в фонтане Треви, а в Париже, но Fendi продолжает показывать свои кутюрные коллекции. И уже можно говорить об эволюции эстетики Кима Джонса, именно с кутюра свою карьеру в Fendi и начавшего. Дебютировавший с довольно сдержанными вещами, бежевыми и черными, он тоже предсказуемо оборотился в сторону кутюрной декоративности. В этот раз было много цвета, в том числе и достаточно агрессивного цвета, и много украшательства — металлизированные сетчатые расшитые платья, брючный костюм, от души покрытый аппликацией и шитьем, и потому настолько тяжелый, что модель еле передвигала в нем ноги. Серия платьев с длинными волочащимися хвостами, черных и серебристых, в том числе,— вообще платье с хвостом, максимально затрудняющим движения модели, можно считать архетипом современного кутюра, его же показал и Balenciaga, например, да и другие. Стал ли кутюр Кима Джонса более уверенным, более свободным, более современным, наконец? Пока он по-прежнему достаточно консервативен и предсказуем, но стало заметно меньше бежевого и в целом дела пошли как-то повеселее.

Но, конечно, в пространстве конвенциональной красоты наиболее укоренены те дома, чья кутюрная традиция не прерывалась, а иногда даже и не претерпевала радикальных эстетических изменений,— это Christian Dior и Chanel, два главных столпа парижского кутюра. Их мир четко очерчен «кодами» и «иконами», и мы — все мы, как профессионалы, так и любители,— знаем, что если это Chanel, то всегда будут твидовые костюмы, а если Dior, то юбки-венчики. Постоянство такого рода — основной механизм продаж все тех же сумок и духов. У Chanel в этот раз были не только твидовые костюмы, были и длинные твидовые пальто, из-под которых выглядывало кружево-шантийи и шифон, а также платья-пальто, идеально посаженные на тело, без всяких лишних объемов. Вообще было много именно длинных юбок — прямых, трапеций, годе,— надетых с сапогами и широкополыми шляпами. Из платьев отметим длинное красивого зеленого оттенка хаки и подвенечное — в этот раз невеста была в таком латиноамериканском стиле, с завязанной бантом белой лентой в волосах, с многослойной широкой юбкой и с длинной белой шалью с бахромой на плечах. Свадебные наряды, впрочем, традиционно удаются Виржини Виар — вспомним хотя бы невесту из кутюрной же коллекции, посвященной Обазину, монастырю, где воспитывалась Шанель, в прекрасном, простом и суровом, белом наряде.

По сути дела, Мария Грация Кьюри всю свою карьеру в Dior, да и в Valentino перед этим, работает с одним и тем же силуэтом, даже с одним и тем же платьем — отрезная талия, расклешенная юбка, плотно сидящий лиф и узкая пройма. Меняются только техники декорирования — и вот тут она дает себе волю. В этот раз декорирование получилось одним из самых удачных за всю ее карьеру — пастельные цвета, много объемной рельефной вышивки и вышивки гладью в тон или, напротив, контрастной, как в черном платье с белой вышитой манишкой и белой же вставкой на спине. Вообще мережки, ришелье, прошвы и прочие кутюрные техники, как, например, стягивание ткани в узор путем складок, мелких драпировок и стежков, которое лет тридцать назад у нас называлось словом «вафельки», а в Париже называют словом «pleater», в этот раз носили отчетливый фольклорный характер, перекликавшийся с картинами украинской художницы Олеси Трофименко, которые украшали стены.

На противоположном полюсе кутюрного мира находится то, что можно назвать эксцентричностью: всяческое преувеличение, даже гротеск, нарочитое изменение пропорций, сопровождающиеся отчетливым гламуром. Все это может развиваться в сторону кэмпа и даже китча, и тут, конечно, главные мастера — это Dolce & Gabbana, чей показ alta moda прошел, как всегда, в Италии, в Ортидже на этот раз; и тут были мозаики, фрески, мадонны, лепнина и прочее историческое сицилийское, как всегда у них, в самом помпезном, подавляющем своими масштабами виде. А может — в сторону этакой традиционной французской экстравагантности, блестящим мастером которой в свое время был Жан-Поль Готье. Он закрыл свой дом, но сохранил кутюр Jean Paul Gautier, который больше не делает сам, но приглашает каждый сезон сделать кого-то из своих коллег. На сей раз это был Оливье Рустен из Balmain — и тут в полную меру реализовалась присущая ему тяга ко всему гламурному в самом очевидном, прямом, непосредственном смысле этого слова. Такой детской прямоты и наивности гламур, очень в своей прямоте близкий и понятный массовому вкусу.

Самый популярный сейчас персонаж в этом сегменте, конечно, Дэниель Розберри, пришедший в 2019 году в Schiaparelli. Молодой американец — первый американец в кутюрном парижском доме — сразу стал героем и селебрити и модной критики. Первые стали везде появляться в его нарядах — Белла Хадид в Канне, кажется, в черном платье с глубоким декольте и золотой скульптурной ветвью в нем, Леди Гага в платье с огромной юбкой скьяпареллиевского розового на инаугурации президента Байдена. Вторые в один голос заговорили о возрождении сюрреализма в моде. Но сюрреализм совершенно не равен эксцентричности, и тем более он не равен сочетанию чего-то нелепого с чем-то еще более нелепым — как огромная шляпа-кровля из золотистой соломки в 2022 году не равна шляпе-туфле в 1937 году. Воображение Розберри при всей его пусть даже и изобретательности имеет дело со все теми же вполне известными кутюрными клише — облако из задрапированной тафты, преувеличенное декольте, огромные цветы и пр. Особенно отчетливо это видно на посвященной Скьяпарелли выставке в парижском Musee des Arts decoratifs, открытой буквально сразу после показа Розберри, где его вещи выставлены рядом с ее. В вещах Скьяпарелли нет никакой навороченности — они просты и элегантны по своему силуэту: знаменитое платье с омаром очень простых форм, вполне обычных для конца 30-х,— кокетка на талии, без рукавов, длинная юбка-трапеция,— ничего эксцентричного, кроме собственно узора в виде омара на этой юбке. Сюрреалисты именно так и работали — простые, повседневные вполне вещи в таких необычных сочетаниях и положениях, что их странность тревожила, пугала, увлекала и в итоге становилась для зрителя этаким крючком, вытаскивавшим из его подсознания запрятанные там страхи, комплексы и тайные желания. Ничего подобного Скьяпарелли Дэниель Розберри не делает: его эксцентричность, пусть даже более занимательная и рафинированная, чем чья-то другая, остается просто эксцентричностью, сугубо декоративной, то есть равной самой себе.

Именно этого — ровной декоративности, эксцентричности ради эксцентричности — стремится всеми силами избежать Демна Гвасалия, взявшись делать кутюр для Balenciaga. И достигает определенных результатов. В этот раз его показ состоял из двух частей — первая, с уже привычными нам людьми-пауками в черном, была с закрытыми лицами, и вторая с лицами открытыми, и лица эти почти сплошь были лицами поп-культуры — Николь Кидман, Дуа Липа, верная поклонница и подруга Демны Ким Кардашьян, Наоми Кэмпбелл и попавшая к ним на этот пир еще одна подруга и поклонница Демны Рената Литвинова. Все вспоминали основные баленсиаговские силуэты, как обычно представленные Гвасалией в спрямленно-заостренном виде, мы же отметим ту обсессию, даже фиксацию на Марджеле,— эти закрытые лица, это колоссальное черное платье-упаковка-от-торта, в котором вышла Наоми и которое очевидно отсылало к платью из финала последней коллекции Марджелы. Но Марджела — это константа мира Гвасалии, а вот что по-настоящему интересно в этот раз, так это то, что он концептуально пытается сделать с кутюром. Он пытается максимально грубо и резко — как все, что он делает,— остранить кутюр, перетряхнуть все его штампы, поместить их в максимально неожиданный, неположенный для них и неудобный им контекст и заставить их работать наиболее сильным образом. И у него, надо признать, получается. Платье-торт — так пусть оно будет черным и таким тяжелым и огромным, что Наоми в нем еле двигалась. Классическая техника драпировки ткани прямо на теле манекенщицы, которую все мы видели на фотографиях с примерок знаменитых кутюрье,— так пусть это будет бесконечной длины серебряная фольга, обернутая вокруг тела Николь Кидман самым нарочитым, даже нелепым образом, так, что она едва не заваливалась в нем назад. И в этом есть не только пощечина общественному вкусу — чего уж он, этот вкус, только не видел, но и то самое странное и тревожное, чего так хотят, но не могут добиться современные фэшн-сюрреалисты.

Надо сказать, среди всего представленного практически не было того, что и составляет самое сущностное, самое глубинное и исконное для haute couture,— непосредственной работы с кроем и силуэтом, не отягощенной никакими иными целями и задачами. Того, что когда-то так блестяще сделал в своей первой, оказавшейся как раз кутюрной, коллекции для Dior Раф Симонс, показав чистые, ясные и чрезвычайно выразительные силуэты, связанные, с одной стороны с классикой Dior, а с другой — полные свежести и современности, ставшие блестящим выражением нового минимализма, Симонсом во многом и созданного.

Единственной коллекцией на всей парижской неделе haute couture, именно этим, собственно, и примечательной, стала коллекция Adeline Andre, неделю фактически закрывшая. Аделин Андре, член Federation de la Haute Couture et de la Mode, изучала кутюр в Chambre Syndicale и начинала в 70-е кутюрным ассистентом у Марка Боана в Dior, и делает она кутюр именно тем образом, каким его делали исторически: чрезвычайно тщательно и чрезвычайно оригинально работает с силуэтом и кроем. Она кутюрье в том самом исконном смысле слова, в каком им был, например, Баленсиага, то есть она может сама придумать, сконструировать, выкроить и сшить платье. Аделин Андре устроила показ в «Улье», исторической коммуне художников в 15-м округе, где были мастерские у Леже, Цадкина, Сутина и где сейчас ее собственная студия. По саду ходили манекенщицы, похожие среди всей этой меланхолической зелени на дриад, в платьях такой прелести, простоты и при этом чисто технической, ремесленной, то есть именно кутюрной сложности, что ничем, кроме невозможно затертого слова «магия», этого не описать. А если уж вспоминать штампы и говорить о какой-то «магии» парижского haute couture, то вот именно такой она и была — такой и должна быть.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram