Как расследование преступлений стало искусством

Британская исследовательская группа Forensic Architecture («Криминалистическая архитектура») радикально расширяет наши представления о том, каким может быть искусство: в ее практике найденные объекты превращаются в улики, произведения — в расследования, а художники — в детективов и одновременно обвинителей.

Текст: Анна Толстова

«Это не мы» — власти, будь то руководства межгосударственных объединений, правительства тех или иных стран или же правления глобальных корпораций, склонны отрицать, что техногенные катастрофы, военные преступления, полицейское насилие, геноцид, уничтожение культурного наследия, пожары, обезземеливание и прочие бедствия, приведшие к гибели людей и нанесшие ущерб природе, произошли по их вине. И тут, откуда ни возьмись, является Forensic Architecture с неопровержимыми доказательствами вины отрицающих свою вину. Так, например, было сделано расследование Forensic Architecture (точнее — ее подразделения, Forensic Oceanography) «Смерть при спасении» (2015).

В апреле 2015 года в течение одной недели в Средиземном море затонули два судна, переправлявшие нелегальных мигрантов из Ливии в Италию: в обоих случаях было спасено менее 200 человек, найдено 33 тела, более 1200 человек до сих пор считаются пропавшими без вести. Верховный комиссар ООН по делам беженцев признал эти кораблекрушения самой массовой гибелью людей в Средиземноморье, председатель Европейской комиссии назвал прекращение операции Mare Nostrum серьезной ошибкой. Операция Mare Nostrum с участием военно-морских спасателей проводилась в течение года итальянским правительством на средства ЕС, за это время были спасены тысячи жизней — в 2014 году ЕС решил прекратить операцию, переложив обязанность по спасению утопающих на коммерческие и частные суда, которые находятся поблизости от тонущих кораблей. Forensic Oceanography принялась собирать улики: показания выживших, записи сигналов бедствия, отчеты поисково-спасательных служб, данные слежения за судами, судебную документацию, любительские снимки спасателей, доклады Amnesty International. Улики анализировала большая международная команда специалистов по геоинформатике, океанографии, статистическому анализу, отслеживанию судов, судебной экспертизе изображений, международному праву, миграционным исследованиям и политике ЕС. В расследовании «Смерть при спасении» убедительно доказывается, что к катастрофе привел непрофессионализм команд судов, оказавшихся в зоне бедствия и пытавшихся спасти тонущих. Вывод Forensic Oceanography однозначен: решение ЕС прекратить операцию Mare Nostrum — не серьезная ошибка, а умышленное преступление. Видеоинсталляция «Смерть при спасении» выставлялась на европейской биеннале Manifesta 12 в Палермо, на 16-й Архитектурной биеннале в Венеции, в художественных музеях и центрах Рима, Брюсселя, Лондона, Берна, Мехико и Барселоны.

Нет, они не «поймали хайп» на самом пике миграционного кризиса — Forensic Architecture расследовали гибель беженцев в разных районах Средиземного моря с момента своего основания и продолжают расследовать по сей день. Это важный, но далеко не единственный предмет их изысканий — их интересуют самые разные формы нарушения прав человека, от прямого полицейского произвола до, казалось бы, безобидной экономии на противопожарной безопасности, приводящей к тому, что в пожаре на швейной фабрике в Карачи заживо сгорают 259 рабочих, в скотских условиях шивших одежду для германского ритейлера KiK. К исследованиям привлекаются эксперты из самых разных областей — ученые, юристы, журналисты, активисты, программисты и, конечно, художники в широком смысле, от кинематографистов и 3D-аниматоров до архитекторов. Потому что многое в практике Forensic Architecture основано на анализе визуальных данных и последующем представлении результатов этого анализа в визуальной форме всевозможных графиков и моделей. Как ни цинично это звучит, но фильм-расследование, посвященный взрыву в порту Бейрута в августе 2020 года, выглядит настоящим шедевром видеоарта. Впрочем, профессия художника сегодня не ограничивается визуальным материалом — в расследовании пыток в тюрьме сирийского города Сейд-Найя, сделанном по заказу Amnesty International, участвовал ливанский саунд-артист Лоуренс Абу Хамдан, помогавший реконструировать тюремную архитектуру на основе акустических данных. География расследований Forensic Architecture очень широка — от Соединенных Штатов до Венесуэлы, от Иловайска до Бужумбуры, но едва ли не добрая половина посвящена Палестине.

Forensic Architecture, группа, проект, агентство,— они и сами путаются в показаниях — была основана в 2010 году в Лондоне, на базе Центра исследовательской архитектуры при Голдсмитском колледже. Ее создателем и идеологом стал профессор Голдсмитса и директор-основатель означенного центра, израильский архитектор Эяль Вейцман, активист, борец за права человека — прежде всего на Палестинских территориях, потому что он наряду со множеством израильских интеллектуалов его поколения разделял коллективное чувство вины перед палестинцами. И считал, что преступная архитектура — это не только творчество Альберта Шпеера, но и планирование военных операций на Западном берегу реки Иордан с учетом передовых архитектурных теорий. Первые же расследования Forensic Architecture были использованы как доказательства преступлений израильской армии в Верховном суде Израиля. К изысканиям Forensic Architecture вообще часто прибегают в судебных процессах, так что на вопрос, почему в названии группы возникло определение «криминалистическая», ответить несложно. Сложнее объяснить, при чем тут «архитектура». Дело не только в том, что Вейцман — архитектор, дело в том, что он — урбанист, но в более глубоком понимании слова «урбанистика». Урбанистика, по Forensic Architecture,— это не проблемы велодорожек, парковок и доступной среды. Это проблема того, что в XXI веке города стали главным театром военных действий, это проблемы жесточайшего социального расслоения и глобального неравенства, это проблемы репрессивных режимов, коррупции и полицейского произвола. И сегодня, когда любой человек с мобильным телефоном в руках может предоставить улику, просто выложив фотографию в какую-нибудь социальную сеть, на проблемы урбанистики в таком смысле стало труднее закрывать глаза. В этом раскрытии глаз, видимо, и состоит ответ на вопрос, почему Forensic Architecture, при всеобщем признании их заслуг в области академического активизма (militant research), все же проходит и по ведомству искусства.

Их работы показывают на биеннале и в художественных музеях по всему миру (и Москва тут не исключение). В их работе участвовало множество художников, в том числе и такие знаменитости, как Лоуренс Абу Хамдан или Милица Томич. И они говорят о том, что изобрели особый тип эстетики — расследовательскую эстетику. Ясно, что после Дюшана, отославшего писсуар на художественную выставку, все, что фреймировано как искусство, искусством и является. Ясно, что после Хааке, попытавшегося выставить в Гуггенхайме нечто вроде журналистского расследования, задевающего интересы попечительского совета музея, все упреки в том, что какое-то искусство больше похоже на журналистику, кажутся несостоятельными. Ясно, что после того, как старорежимное искусствоведение начали по всем фронтам теснить визуальные исследования, вооруженные digital humanities, на границах искусства не осталось никакой охраны. Эяль Вейцман пишет на иврите и английском, но и в русской судебной лексике — «очевидец», «свидетель», «показания», «доказательство» — достаточно слов, корни которых отсылают к глаголам «видеть» и «показывать». Изображение, рамка, деталь — Вейцман говорит о том, что только художник способен разглядеть сущностное, обнаружить главную улику в массивах визуальных данных. Каждый любитель изящного знает фразу Сезанна: «Моне — это всего лишь глаз, но, бог мой, зато какой глаз». На протяжении целого века она служила аргументом в пользу искусства, не отягощенного интеллектом. Исследовательская команда Forensic Architecture вполне может добавить ко всем своим криминалистическим достижениям полную и безоговорочную реабилитацию «отца импрессионизма».

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram