Концерты Зальцбургского фестиваля и их лейтмотивы

Бегство, эмиграция, одиночество — отдавая должное виртуозам, концертная программа Зальцбургского фестиваля не избегает печального. Рассказывает Алексей Мокроусов.

Одни герои Зальцбурга не меняются десятилетиями. Таким коллективным исполнителем давно стала российская пианистическая школа. Этим летом в последнюю минуту из-за болезни Евгений Кисин отменил концерт, но остались Григорий Соколов, Аркадий Володось, Игорь Левит, Даниил Трифонов. Когда-нибудь и они достигнут статистических высот Маурицио Поллини: 80-летний пианист выступает в Зальцбурге с 1973 года. Дирижер Риккардо Мути тоже дебютировал в Зальцбурге еще во времена Герберта фон Караяна и с 1971 года не пропустил почти ни одного лета. Операми он давно не дирижирует, но два концерта с Венским филармоническим оркестром в середине августа — это святое.

С кем только не играют в этом году венцы: здесь и Даниэль Баренбойм, и Эса-Пекка Салонен, и главный дирижер лейпцигского Гевандхаус-оркестра Андрис Нельсонс. Он дирижировал, в частности, Пятой симфонией Малера — фестиваль год за годом «собирает» все малеровские симфонии. Следующей весной Нельсонс получит карт-бланш на зальцбургском Пасхальном фестивале — лейпцигский оркестр станет там главным и единственным: эра Кристиана Тилеманна и его блестящего дрезденского коллектива закончилась на неприятной ноте. Интендант летнего фестиваля Маркус Хинтерхойзер поддержал Тилеманна и дал ему возможность выступить дважды: с венцами он исполнил, естественно, австро-немецких авторов — Рапсодию Брамса и Девятую симфонию Брукнера.

Венские филармоники — основной, но не единственный оркестр фестиваля, здесь и «Западно-Восточный диван», и оркестр SWR под управлением недавнего победителя дирижерского конкурса в Зальцбурге Максима Паскаля (в этом году конкурса нет), и Симфонический оркестр Венского радио. Под занавес традиционно приезжают Берлинский филармонический оркестр и приглашенный из-за океана коллектив. В этом году Питсбургский симфонический оркестр с Манфредом Хонеком исполнит фрагменты «Тристана и Изольды» и «Турангалилу» Мессиана, а берлинцы под управлением Кирилла Петренко сыграют Седьмую Малера и Десятую Шостаковича. Так закольцовывается программа: фестиваль открывался Шостаковичем же — 13-й симфонией «Бабий Яр» — в исполнении Малеровского оркестра и Теодора Курентзиса. Последний готовится к дебюту своего нового детища — собранный из 112 музыкантов 28 стран оркестр «Утопия» впервые выступит в октябре в Люксембурге, Гамбурге и Вене; предполагается, что у «Утопии» будет фестивальный характер.

Шостакович оказался и одним из героев программы камерной музыки. Хаген-квартет исполнил три его последних квартета — 13, 14 и 15-й. «Хаген» играет как в последний раз — за эту постоянную самоотдачу на пределе возможностей и ценят зальцбургский квартет. Последние произведения композиторов стали сквозной темой камерной программы: на вечере «Рено Капюсон и друзья», где также участвовали «хагенцы», звучал поздний Рихард Штраус — струнный секстет из оперы «Каприччио» и «Метаморфозы» для струнного септета (незавершенное автором переложение 1945 года реконструировал Рудольф Леопольд), между ними — Струнный квинтет Моцарта.

Еще одним лейтмотивом этого года на фестивале стал дантовский «Ад». Если может у такого лейтмотива быть эпиграф в виде концерта, то это вечер Маттиаса Гёрне. В сопровождении Маркуса Хинтерхойзера он исполнил неожиданную программу из песен Шумана, Шуберта и Ханса Эйслера (1898–1962). К романтикам в исполнении Гёрне не привыкать, хотя каждый раз это событие, но появление в их компании Эйслера с песнями на стихи Брехта неожиданно. Убежденный коммунист, позднее автор гимна ГДР, Эйслер не хотел уезжать из Голливуда, а затем, став в социалистическом Берлине лауреатом двух госпремий, не стал сдавать австрийский паспорт.

Гёрне и Хинтерхойзер производят штучные продукты; четыре года назад они поразили программой из меланхоличного Шумана. Сейчас Гёрне, вероятно, считал, что находится не в лучшей форме — он заболевал, на сцену вышел с температурой и потому, наверное, запретил запись концерта, даже техническую, для архива фестиваля. Это безумно обидно; такое эмоциональное и в то же время сдержанное, прочувственное, но без патетики высказывание — редкость даже в мире большого искусства. Какая патетика может быть, когда речь о горьком хлебе изгнания? «Голливудская книга песен» писалась в 1942–1943 годах; исход войны был неясен, о возвращении домой не думали даже оптимисты. Стихотворения Брехта — о том, что для эмигранта «ад и рай могут быть одним городом». Впрочем, унывать Эйслер не собирался: в «Голливудскую книгу» входят и песни на слова Блеза Паскаля, и одна начинается с утверждения, что, несмотря на все сложности, человек хотел бы одного — быть счастливым. Искусство не лечит, но создает иллюзию.