Глазировка действительности в фильме «Лена и справедливость»

В прокат вышел игровой дебют Екатерины Вещевой «Лена и справедливость», снятый в старинном русском городе Кашине. Режиссер показала себя достойным учеником Андрея Кончаловского как автора «Курочки Рябы» и «Белых ночей почтальона Алексея Тряпицына». Михаил Трофименков сначала испытал искреннюю симпатию к героям маленькой экранной трагикомедии, но затем подумал, что режиссер играет и с реальностью, и со зрителями в поддавки.

Кто же в городе Кашине не знает Леночку: Лену (Анна Уколова) знают все. Продавщица местного сельпо, бой-баба, мента на скаку остановит, всучив ему — а нечего крысятничать — килограмм протухших сосисок. А уж на местного «авторитета» Плотника (Виталий Кищенко) так — руки в боки — наедет, что тот в переломный момент действия забудет свои неожиданные для провинциального головореза масонские бредни и враз станет желтым и пушистым.

В общем, Лена воплощает лучшие черты русского национального характера, включая интернационализм. Десять лет живет гражданским браком с таджикским ангелом во плоти Максудом (Парвиз Пулоди). Тот и швец, и жнец, и на дуде игрец: освободившись от строительных работ или дежурства на автомойке, готовит аппетитный ужин на всю семью. Души не чает что в старшей Лениной дочери от первого брака, что в их общих ребятах. Одна беда. Десять лет Максуд как-то ухитряется жить не только без российского, но вообще без какого-то либо паспорта. В связи с чем местный мент Витя (Александр Обласов) его регулярно — в очередь с другими нелегалами — репрессирует, а Лена столь же регулярно выкупает, не преминув каждый раз высказать Вите народную правду-матку о «жизни проклятой».

Справедливость же — это, с одной стороны, та справедливость, которая не совпадает с несправедливым законом и которой теоретически жаждут все русские люди. С другой стороны, слово это можно было бы написать в названии фильма с большой буквы. Справедливостью именует себя тот самый Плотник, несколько путаясь, впрочем, в жизненной философии: «Нету никакой справедливости! Справедливость — это я. Уж, извиняйте, какая есть».

Исходная расстановка фигур на экране и заявленные Екатериной Вещевой проблемы наводят на мысль, что режиссер, как написали бы скучные критики социально-критического направления, выбрала захолустье как зеркало, в котором типа отражаются проблемы современной России. Максуд покорно страдает от бесправного статуса и получает по голове от ксенофобствующей гопоты. Гопоты, впрочем, «понаехавшей» в гораздо большей степени, чем Максуд: бойцы Плотника своего «чурку» в обиду не дадут. А еще Лена привычно клянет «стабильность», о которой ей все уши прожужжали СМИ. Витя, пугливо вытирая платком вспотевший лоб, клянет местного «губера», в политических интересах устраивающего облавы на гастарбайтеров. В общем, все свинцовые мерзости русской повседневности как бы налицо, но именно что «как бы».

Дело в том, что «Лена и справедливость» оказывается не просто сказкой, но сказкой, поставленной в кукольном театре. Краснокирпичный городок, в меру очаровательный, в меру запущенный,— идеальная декорация, в которой разыгрываются страсти живых куколок. Каждый из героев, при всей убедительности, с которой работают актеры, не полноценный характер, а воплощенная функция.

Функция Максуда — терпеть и вздыхать. Функция Лены — переть буром, брать глоткой: написал бы «входить в горящие избы», если бы в горящую избу, то есть подпаленный им самим пивной павильон, не вошел бы Максуд, спасая из пламени чернокосую Гузаль (Сабина Ахмедова). Функция Плотника — корчить рожи а-ля Малкольм Макдауэлл, слушать (вот какие у нас в России странные бандиты произрастают!) «Травиату» и вещать о справедливости. Функция Вити — стыдиться собственной продажности и безуспешно сражаться с кофеваркой, установленной в участке в порядке евроремонта. Функция Тани (Юлия Бедарева), товарки Лены по сельпо и локальной Мэрилин Монро,— в меру стервозничать. Кукольность фильма акцентирует присутствие на экране троицы «шекспировских» шутов или, если угодно, античного хора. Бесприютные Вован (Николай Шрайбер), Колян (Алексей Шевченков) и Как-его-там (Сергей Неудачин) напоминают гайдаевских Балбеса, Труса и Бывалого, только бесповоротно спившихся.

Беда фильма в том, что все-все-все оказываются в предполагаемо реальных обстоятельствах чудовищно нереальными хорошими людьми. Что бандюганы, что менты, что алкаши, что гастарбайтеры, что работники торговли образуют некую новую историческую общность — «российский народ». И взятки-то они берут по-доброму, и поджоги устраивают не по злобе, и, согрешив, раскаиваются, а согрешивших прощают.

Здорово было бы, подчиняйся реальная реальность экранным законам. Но, посмотрев после просмотра фильма в окно, хочется изумленно воскликнуть: чего же вы порой такие злые, если в душе такие добрые.