«Ифигения» по Еврипиду и Гёте в Зальцбурге

Последней премьерой драматической афиши Зальцбургского фестиваля стала «Ифигения» в постановке знаменитого гамбургского Талия-театра. Зачем авторы спектакля переписали Еврипида и Гёте, разбирался Алексей Мокроусов.

Движение #MeToo добралось до античности: в показанном на фестивале в Зальцбурге спектакле «Ифигения» в постановке Эвелины Марциняк историю семейства Атридов не узнать без посторонней помощи — миф переписан от начала до конца. Драматург Иоанна Беднарчик перенесла действие в наши дни, хотя и сохранила в качестве соавторов Еврипида и Гёте — с прибавкой frei nach, «в свободном переложении». Агамемнон (его играет Себастьян Цимлер) теперь не царь, но профессор этики, у него только что вышла книжка. Его жена Клитемнестра (Кристиана фон Польниц) — актриса, преподающая в театральной школе и представляющаяся лучшей актрисой города. Ее потенциальный зять Ахилл — спортсмен, профессионально занимается футболом, на знакомство с будущими тестем и тещей приходит в тренировочных штанах. За что его полюбила Ифигения (Роза Тормейер), не сразу становится понятно, впрочем, и в конце немногое проясняется. Ифигения — утонченная, воздушная, играет на фортепианах и подает большие надежды. Но что-то ее мучает, и вскоре выясняется что. Брат отца, родной дядя Менелай (Штефан Штерн), оказывается, домогался ее с детства. Ифигения призналась в этом родителям, но те велели молчать и никому больше не говорить: Агамемнон испугался за свою карьеру, Клитемнестра убоялась дурной молвы. В итоге дочь решает покончить с музыкой: Ифигения ломает себе пальцы, хлопнув по ним крышкой рояля.

Рояль — редкий реквизит на просторной сцене бывшей солеварни в Халлайне, где фестиваль показывает самые радикальные свои спектакли, в прошлом году гамбуржцы показывали здесь феноменальную постановку Карин Хенкель «Ричард, ребенок и король» (см. “Ъ” от 11 августа 2021 года). В «Ифигении» тоже налицо все признаки радикального эксперимента: текст создан заново, персонажи едят с пола, стены пусты, некоторое разнообразие вносит огромный кусок зеркала, в котором отражаются герои. Бесконечные разговоры постепенно становятся все менее забавными, хотя вторая часть, навеянная «Ифигенией в Тавриде» Гёте, переносит в курортную местность. Постаревшая Ифигения владеет отелем, сюда приезжает ее брат Орест — после двадцати лет разлуки сестра узнает его не сразу, а он и вовсе ее не узнает. Повзрослевшую Ифигению теперь играет Ода Тормейер, в реальной жизни — мать Розы, и это знание оживляет действие, как и энергичные танцевальные эпизоды: герои начинают двигаться в явно неантичной хореографической традиции, даже жалеешь, что у нас драма, а не балет.

Еще недавно переписывать классику — не просто делать «апдейт» времени и обстоятельств действия, а создавать свой текст по мотивам — было модно, сейчас это все чаще выглядит еще одним театральным штампом. Особенно если переписывающий драматург не удерживается на высоте: «Ифигения» просто-напросто выглядит затянутой, что-то можно было бы сократить радикально, как чтение Агамемноном фрагмента своей книги, что-то развести — в перерыве между частями Менелай размышляет на авансцене о моральном облике своего героя, в это время рабочие демонтируют настил, чтобы превратить сцену в неглубокий бассейн. Сознание раздваивается, глаз мешает слуху, зачем было отменять антракт, объявленный в программке? Сама по себе театральная форма не порождает театр, проблемы текста не спасают ни актерские работы, ни минималистичная работа художника Мирека Качмарека, ни в буквальном смысле слова яркий финал — рояль вспыхивает изнутри и долго и красиво горит, сцена заволакивается дымом, от генделевской арии «Lascia la spina» першит в горле, от предвкушения занавеса хочется выть, но нет луны перед глазами.

Польский режиссер Эвелина Марциняк последние годы успешно ставит на немецкой сцене — ее «Боксер» в Талия-театре получил престижную премию «Фауст», а «Орлеанскую деву» из Национального театра Мангейма пригласили на «Театральные встречи» в Берлин. Но готовые рецепты сегодняшней повестки дня — феминистский дискурс, лексика и практика #MeToo — не выглядят универсальным средством. Как наличие качественных ингредиентов необязательно порождает вкусную еду, так и идеологическая злободневность еще не есть большое искусство.

Время руководителя драматической программы Зальцбурга Беттины Херинг на фестивале завершается, сейчас она среди главных претендентов на должность интенданта венского Бургтеатра — самого богатого в немецкоязычном пространстве, с самой именитой труппой. Возможно, с желанием ослабить ее позиции и связан агрессивный тон иных комментариев по поводу театральной афиши этого лета — совсем в иной атмосфере готовится оставить Брегенц интендант тамошнего фестиваля Элизабет Слободка: в 2024 году она возглавит «Дойче опер» в Берлине, там австрийской прессе делить нечего. Но упреки Зальцбургу странны — дескать, попытка переписывания классики, поиски нового языка провалились, фестиваль нуждается в кризисном менеджменте. Первое можно обсуждать — нынешние драматурги словно боятся брать не себя ответственность за слово, им проще прислониться к классике, они не в состоянии выстраивать сюжет и насыщать его идеями; ну нет больших идей в современном мире, что поделаешь, одна экономика. Но насчет кризиса — это сильно. У Зальцбургского фестиваля только что появился новый президент, Кристина Хаммер. Роль президента в Зальцбурге традиционно очень важна, она не сводится к работе со спонсорами, а если учесть, что пришла она из концерна Mercedes-Benz Group, да и выбрана была по «политическим причинам», говорить о кризисе менеджмента как-то рано: все только начинается, впереди долгая, хотя и тернистая, дорога. Фестиваль имеет право на поиск и ошибки, искусство не гарантирует поток шедевров. Готовность массмедиа уравнивать достижения художников с достижениями спортсменов оправданна в случае с ремесленниками, но на фестивале в Зальцбурге последних все равно не ценят.