Эротические эксперименты русского рока

Принято считать, что русский рок в его классическом варианте — скорее про душу, чем про тело: недостаток животной энергии компенсируется в нем душевностью и задумчивостью. В конце 1990-х «Мумий Тролль», а затем и Земфира «перевернули игру». Но еще десятилетием раньше, в самый героический перестроечный период, на этой сцене разыгрывались яркие, манящие и замысловатые сюжеты.

Текст: Юрий Сапрыкин

«Серп и молот — настоящий символ совокупления. Молот здесь — точный символ фаллоса — если посмотреть, как он расположен. И с другой стороны, серп — со своим нежным изгибом — вполне женский символ, в который вдруг грубо проникает молот. И вместе с тем, уже внутри трактовки партийной, это действительно соединение крестьян с рабочими»,— вещает со страниц первого номера самиздатовского альманаха «Контр Культ Ур’а» Анжей Захарищев-Брауш, лидер группы «Оберманекен».

У «Оберманекена» студия в театре Анатолия Васильева на Поварской, здесь же недавно (и при участии группы) проходила выставка эротического искусства — в частности, в зал на огромном блюде была вынесена «женщина-торт», обнаженная красавица, покрытая разноцветным кремом и фруктами. В интервью «Оберманекен» пропагандирует «новую эротику» — культивирование возвышенной чувственности, сравнимой со скольжением в стратосфере; ее посланцы в музыке — Брайан Ферри и Дэвид Сильвиан.

Вся эта декадентская томность расцветает в Москве 1988–1989 года, рядом с очередями за «Огоньком», значками «Борис, борись!» и расцветом Рижского рынка, где только что легализовавшиеся кооператоры пытаются удовлетворить ажиотажный спрос на плакаты с Самантой Фокс. Непуганые телезрители еще предъявляют рок-музыкантам претензии по поводу внешнего вида — «а что это у вас все торчит, из-под пятницы суббота?» — а тут стратосфера, Брайан Ферри, женщина-торт. «Оберманекены» рассказывают среди прочего о съемках в эротическом фильме на задворках московского ипподрома; чтобы была понятна тогдашняя разница потенциалов: фильм под названием «О, маркиза де Сад...» снимается на студии «Центрнаучфильм».

В ряду прочих перестроечных свобод легализация всего «эротического» — пожалуй, самая наглядная, и широкая отечественная публика, не видевшая ничего острее (и актуальнее) Мопассана и Куприна, набрасывается на бывшую «запрещенку» с наивностью и рвением семиклассника доинтернетовской эпохи. Все стало можно: в видеосалонах — «Эммануэль», на книжных развалах — плохо отксеренная брошюра «Теперь, когда ты заполучил меня сюда, что мы будем делать?», в периодической печати — объединенные общей темой статья Евгения Додолева «Белый танец» и повесть Владимира Кунина «Интердевочка». Оказывается, в стране есть проституция! Говорится об этом в разоблачительном тоне, но и с интересом: огни отелей так заманчиво горят.

Русский рок, уже получивший многие свободы явочным порядком, к такому повороту не то чтобы готов. Эротика здесь тоже присутствует, но в гомеопатических дозах, в приземленно-бытовом ключе и исключительно в мужской интерпретации. Ты спишь с моим басистом, а ну-ка, мать, беги ко мне в кровать, не могу кончить, это все водка — говно. Несомненный лидер этой фракции — Петр Мамонов, регулярно доводящий своего лирического героя до истерически-горячечной экзальтации: я хочу стать пупсиком! чтоб голая ходила ты! у каждой бабы есть свои люляки!

Глупо, конечно, требовать от серьезных людей, на слух снимающих Дилана, чтоб они на равных конкурировали с Самантой Фокс,— но эта коммунальная сексуальность была определенно на любителя. Упомянутая выше «Контр Культ Ур’а» — коллективный идеолог рок-андерграунда, чья редакция определенно не чужда плотских устремлений (у основателя «Контры» Сергея Гурьева есть собственная группа «Чистая любовь», чей главный хит носит название «Сухостой»),— обращается в поисках вдохновения то к певице Кате Семеновой, то к группе «Мираж». Внутри рок-сообщества предпринимаются попытки исправить гендерный баланс, но «женский рок» тех времен за редким исключением — совсем другая лига: представительниц этой отрасли отличают прежде всего укороченные кожа и латекс в сочетании с совсем невозможными текстами. Известный ныне в других своих ипостасях рок-журналист Владимир «Адольфыч» Нестеренко пишет в киевском журнале «Бонба» издевательский отчет о фестивале «Мисс Рок — 1988»: «Слов я не разобрал, разве что визг про „холостяцкие брюки", которые героиня то ли расстегивает, то ли гладит (в смысле поглаживает). Интересно, почему именно эта часть мужского костюма так привлекает женщин? Не кроется ли под ней нечто большее?»

Русский рок всегда стремился уйти от телесного низа в экзистенциальную глубину, хотя степени погружения могли быть разными: в том же номере «Контр Культ Ур’ы», где появились откровения «Оберманекена», публикуется манифест Егора Летова и Кузьмы Рябинова «Концептуализьм внутри» — и в его вселенной эротического измерения то ли вовсе не существует, то ли оно должно быть преодолено, как все бренное. А, например, у Шевчука сексуальная линия вполне прослеживается — в свойственном автору лукаво-добродушном изводе, но все же. Но картина «героического периода» русского рока, где есть две краски — целомудренная духовность или разнузданная похабень,— будет заведомо неверна: на полотне конца 1980-х присутствовало множество куда более интересных оттенков и нюансов.

Кто-то из наблюдателей или участников процесса вспоминал: мол, в 1970-е русские рокеры надолго застывали на сцене в статичных позах — ровно так, как выглядели их кумиры на фотографиях; с появлением видео выяснилось, что на сцене можно двигаться. Расцвет MTV и VHS и их ползучее проникновение через советскую границу совпали и с лучшими днями новой волны: музыки, неотделимой от игр с телесностью — в диапазоне от демонстрации предельно гламурного экстерьера до разного рода переодеваний, разукрашиваний и карнавализации. Клипы Duran Duran выглядят как ожившие картинки из календарей Pirelli, по поводу сценической репрезентации Боя Джорджа, лидера Culture Club, Сева Новгородцев шутит на радио BBC: мол, мальчиком Жору можно назвать весьма условно. Энни Леннокс из Eurythmics в клипе «Who’s That Girl?» играет одновременно мужчину и женщину, в финале видео обе ипостаси Энни целуются. Молодые дарования из советских рок-н-ролльных столиц смотрят все это и мотают на ус.

Весь этот поток визуальности обрушивается одномоментно — без многолетней подготовки, включавшей в себя систему арт-школ, культуру глянца, опыт сексуальной революции, травестию эпохи глэм-рока и диско: в России, как часто бывает, приходится проматывать длительный процесс и работать уже с результатами, причем всеми и сразу. Год, когда вышло интервью «Оберманекена»,— время, когда подведенные глаза и срывающийся фальцет для рок-клубовского фронтмена становятся скорее нормой. Бутусов в военном френче со взбитой челкой выводит хрупким детским голосом: «Можно верить и в отсутствие веры». Кинчев в боевом макияже за две минуты переходит в треке «Ко мне» от вкрадчивого лисьего шепота к командному окрику надзирателя. Даже «Аукцыон» образца 1988-го — это в том числе и «Лиза», песня от лица соблазнителя, спетая вкрадчивым передоновским голосом, и танцы полуобнаженного Владимира Веселкина: по их поводу возмущенный корреспондент «Комсомолки» во Франции публикует статью под названием «ПОП-музыка». Едва ли не главный советский нововолновый хит — «На заре» группы «Альянс» — строится на молниеносном вокальном переходе от маскулинного баритона к андрогинному дисканту; картину дополняют длинные кудри и театрализованные эполеты певца. Да что там, та же группа «Кино» неотделима от вкусов ее барабанщика Георгия Гурьянова — который в качестве художника изображал мускулистых «строгих юношей», гимнастов и моряков, и, глядя на эти картины, начинаешь лучше понимать, откуда идет аскетичная визуальная эстетика группы.

«Оберманекен» со своим несколько гипертрофированным эротизмом был не одинок и, может быть, даже не в первых рядах: его современники, зачастую неосознанно, играли на более тонких струнах влечения, соблазна, мерцающих идентичностей, а где-то и попросту театрально-карнавальной игры на едва заметной эротической грани: как было отмечено в упомянутой уже статье про Боя Джорджа, «он уводит нас от каждодневной обыденности в сверкающий разноцветный мир сказки, где уютно и смешно и где нет места опасному чувству физического влечения полов».

Представление о русском роке как о чем-то прямолинейно-маскулинном — типичная ошибка выжившего: в 1990-е годы выживали именно такие, ну или выжившие становились такими. Это время вообще срезало углы и ликвидировало излишки: в конце 1980-х свои нововолновые экспериментаторы водились в каждой станице — погуглите, например, клип «Баллада о розовой маме» группы «Неоретро» из города Костомукши,— но уже через несколько лет ничто до такой степени нежно-манерное не смогло бы выжить в Костомукше сугубо по экономическим причинам. Тем не менее те из олдов, кого передергивает сегодня от упоминаний небинарности и флюидности, могут просто пошуршать в закромах собственной памяти: вы буквально-таки выросли на этих песнях.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram