Макиавелли в степях
«Голиаф» Адильхана Ержанова на российских экранах
В прокат вышел «Голиаф» казаха Адильхана Ержанова, созданный в копродукции с Россией. Почему важно не пропустить этот редкий в обедневшем репертуаре фильм, объясняет Андрей Плахов.
Сорокалетний Ержанов — феномен нового казахстанского кино. За пятнадцать лет работы он снял пятнадцать фильмов: завидный темп. Практически каждый из них попадает на крупнейшие международные фестивали — от Канна и Венеции до Роттердама, от Сан-Себастьяна до Москвы — и заметно резонирует на каждом из них. Однако на родине эти картины известны больше понаслышке, а в России «Голиаф» — первый фильм Ержанова, удостоенный выпуска в театральный прокат.
Этот режиссер снимает и продюсирует «партизанское кино» — невероятно смелое, даже учитывая, что оно обходится без государственных финансовых вливаний. В сегодняшней России подобное трудно даже представить. Ержанов абсолютно свободен и в разоблачении власти, и в жонглировании художественными формами. Он сочетает натурализм с брехтовским остранением, сюрреалистический гротеск и социальную сатиру с мюзиклом и дальневосточным экшеном — и в результате создает сильный образ абсурдного и безжалостного мира. Его средоточием становится вымышленный поселок Каратас — аналог Макондо, придуманного Габриэлем Маркесом и во многом списанного с города его детства.
Действие «Голиафа» тоже разыгрывается в Каратасе, который находится под пятой криминального авторитета Пошаева. Здесь выстроена безотказная вертикаль власти, построенная на унижении и страхе. Пахан дает местным жителям работу, но безжалостно расправляется с теми, кто проявляет малейшие признаки недовольства. Очкастую жену хромоногого бедняка Арзу, которая посмела жаловаться на местную власть, ждет расправа, а самого убитого горем Арзу берет под свою опеку Пошаев и внимательно следит с помощью своих опричников, чтобы тому не пришло в голову мстить. Как иллюстрация этой коллизии приводится цитата из «Государя» Никколо Макиавелли: «За малое зло человек может отомстить, а за большое не может; из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести».
Это не единственный афоризм хитроумного флорентийца, использованный в фильме. Его финальная часть прокомментирована следующим образом: «Я учил государей становиться тиранами, а подданных — от них избавляться». Но значительно интереснее древних премудростей современные «макиавеллизмы», звучащие из уст того же Пошаева. «Власть везде одинаковая. Думаешь, в Англии, в Америке не так? Их демократия — вранье. Только там все по отдельности: армия, полиция, налоговая, а у нас все в одном лице, по-другому не получится. Они тоже действуют жестко, только не показывают. А я открыто, зато честно».
Что-то до боли знакомое в этих рассуждениях от лукавого: явно они популярны не только в Казахстане. Веет родным и от одного из основополагающих принципов каратасской морали: «Общак — дело святое». Независимо от конфессии в ходу манипулирование религиозным сознанием. Один из персонажей наставляет главного героя цитатами из Корана, где, как и в любой из священных книг, можно найти прямо противоположные сентенции. И про то, что надо прощать и устанавливать мир. И про то, что воздаянием за зло становится равноценное зло.
Хромой заика Арзу, которого прекрасно играет Берик Айтжанов,— живая иллюстрация того, как тоталитарная власть играет на человеческих инстинктах, но все же в какой-то момент прокалывается. Не меньшую идеологическую нагрузку берет на себя Данияр Алшинов, подтвердивший в роли Пошаева статус новой звезды казахстанского кино. Он прославился ролью следователя-мстителя в фильме того же Ержанова «Черный, черный человек», а в новой картине столь же убедителен в роли самозваного сатрапа.
В казахский ансамбль органично вписываются российские актеры Дмитрий Чеботарев и Александра Ревенко. Вообще здорово, что россияне выступили копродюсерами этого амбициозного проекта. Русский язык звучит в фильме наравне с казахским, причем весомая доля принадлежит матерному, на котором изъясняются персонажи этого неовестерна про современных Давида и Голиафа. Увы, аутентичность этой речи в российском прокате стыдливо запикана.