Дмитрий Черняков поставил «Кольцо нибелунга»

В Берлинской государственной опере начался премьерный показ новой сценической версии «Кольца нибелунга» — 15 часов чистой музыки, четыре спектакля за неделю, три цикла за месяц. Тетралогию Рихарда Вагнера, ключевой и труднейший опус музыкального театра всех времен, поставил российский режиссер Дмитрий Черняков. О первом спектакле нового «Кольца», его «предвечерии» — «Золоте Рейна» — рассказывает Гюляра Садых-заде.

Нынешнее «Кольцо» выпускалось в непростое время для театра. Бессменный руководитель берлинской Staatsoper Даниэль Баренбойм так и не смог оправиться после приступа, который настиг его прямо во время концерта в Берлинской филармонии в середине апреля. Ближе к премьере стало ясно, что нужно искать замену музыкальному руководителю. С выбором, похоже, не прогадали: Кристиан Тилеманн, один из лучших в мире вагнеровских дирижеров, пока что ведет «Кольцо» совершенно безукоризненно.

Помнится, байрейтское «Кольцо» 2006 года в его интерпретации казалось мощнее по звуку и гораздо риторичнее по артикуляции. Сейчас, тонко подстроившись под режиссерскую концепцию Чернякова, дирижер создает совершенно другую атмосферу: как бы вполголоса, без излишней взвинченности и взбудораженности, но с сугубым вниманием к интонационному рельефу фразы и уникальным мистическим ощущением каждого тона вагнеровской драмы.

Дирижер сумел заразить своим слышанием и великолепный ансамбль певцов. Истинное чудо, насколько впору оказалась маститому немецкому баритону Михаэлю Фолле сложнейшая партия верховного бога Вотана, требующая недюжинной выносливости. Каким забавным и неожиданно характерным оказался Роландо Виллазон в роли пройдохи-трикстера Логе. Гном-нибелунг Альберих — великолепный баритон и актер Йоханнес Мартин Кренцле, Стефан Рюгамер (Миме, брат Альбериха, затюканный интеллигент-очкарик), импозантный, яркий финский певец Мика Карес (Фазольт), Клаудиа Манке (Фрика, которой так шел образ бонтонной и капризной светской дамы) — хороши решительно все. И хотя понятие «вагнеровский певец» предполагает демонстрацию стенобитной мощи голоса, в берлинской постановке все поют на диво сдержанно, более полагаясь на естественность и гибкость речевой интонации, нежели на эффектный вокал.

В самом начале спектакля Чернякова мир вагнеровской тетралогии, многослойный и густонаселенный богами и героями, прорастает вширь и вглубь, зародившись из крохотного комочка слипшихся нейронов и нервных окончаний, из глубины человеческого мозга. С первых же тактов знаменитого Вступления, начинающегося с потаенных вибраций тона ми-бемоль у контрабасов, мы наблюдаем на экране, как клубочек выбрасывает щупальца-отростки нервных волокон, как они разрастаются, стимулируемые инъекцией извне, как прорастает грибница нейросвязей, протаптываются тропинки чувств и ощущений. Поначалу кажется, что тут зарождается Мировое древо — тот самый священный Ясень, ствол и корни которого скрепляют воедино три уровня мира. Но вскоре выясняется, что на этот экран выведены процессы, происходящие в мозге испытуемого — Альбериха.

За экраном внимательно наблюдают собравшиеся в просмотровом зале ученые. Это вагнеровские боги: Вотан, его жена Фрика, ее сестра, богиня молодости Фрейя, и братья Доннер, бог грома и молний, и Фро — бог облаков и радуги. А в соседней с залом лаборатории за испытуемым, опутанным проводами и корчащимся в кресле от боли и наслаждения, бесстрастно наблюдают три лаборантки: Флоссхильда, Вельгунда и Воглинда (в оригинале — русалки, дочери Рейна). Шлем виртуальной реальности — источник видений Альбериха; а пресловутое золото Рейна в спектакле — это фрагменты высокотехнологичной аппаратуры, которые Альберих, взбунтовавшись, с мясом вырывает из кожухов и уносит с собой вниз, в подвал.

Действие тетралогии разворачивается в огромном научно-исследовательском комплексе: его директор-руководитель Вотан ставит на людях рискованные эксперименты по созданию индуцированной реальности, порожденной человеческим мозгом, которая по своим свойствам и характеристикам не отличалась бы от мира реального. Во всяком случае Альберих так и не научился отделять мир, порожденный искусственной стимуляцией его мозговых центров, от объективной действительности. В этом его трагедия, но и его сила. Он умудряется заразить своим наведенным бредом соплеменников-нибелунгов — по версии Чернякова, бесправных «пролов», черную кость исследовательского института, которые трудятся глубоко под землей, в подвалах, корпя над какими-то микросхемами. Они до корчей боятся своего повелителя — Альбериха, а тот обращается с ними как с рабами.

Как и полагается мифу, в постановке Чернякова тоже имеется три яруса мироздания: высший, где обитают боги-руководители института, срединный (на нем располагается виварий с живыми подопытными кроликами) и нижний — подземный Нибельхайм, куда в поисках золота спускается на лифте Вотан в сопровождении Логе. Они, в отличие от пролов, не подвержены индуцированному бреду: не видят ни огромного змея, порожденного волшебным шлемом виртуальной реальности, ни жабы, в которую Альберих (как ему кажется) превратился. Зато эти превращения видят рабы Альбериха, ощущающие мнимую власть волшебного кольца, сверкающего на пальце гнома.

Великаны Фазольт и Фафнер выведены как типичные бандиты родом из 90-х: на Фазольте яркий зеленый пиджак, Фафнер (Петер Розе), как и полагается криминальному главарю, невозмутим и излучает угрозу, скрытую за внешним спокойствием. Гиганты являются в институт за обещанной платой — они выстроили по заказу Вотана отдельный корпус, Валгаллу, и теперь требуют в качестве платы Фрейю, богиню молодости (на премьере Фрейю спела литовская певица Вида Микневичуте, заменив заболевшую Аннет Фрич).

На эпохальную постановку Черняков собрал команду, с которой работает уже многие годы: художника по свету Глеба Фильштинского, художницу по костюмам Елену Зайцеву, видеохудожника Алексея Полубояринова. Сам же, как обычно, выступил в двух ипостасях — как режиссер-постановщик и как сценограф. Грандиозная многоуровневая конструкция из залов, лабораторий, подвалов, курилок и кабинетов вращается на поворотном круге, опускается и поднимается. Мировое древо — тот самый Ясень, из ветви которого Вотан сделал себе копье,— прорастает сквозь здание комплекса. Крона его вольно колышется в конференц-зале, пробивая крышу, корни уходят глубоко в подземные помещения. Тем удобнее будет этому дереву в следующей опере, «Валькирии», сыграть свою роль в полном соответствии с либретто.