«Эмили»: волюнтаристский байопик Эмили Бронте

Режиссерский дебют актрисы Фрэнсис О’Коннор, которую мы помним по старательным экранизациям классики BBC вроде «Мадам Бовари», добрался до отечественного проката. У этой викторианской драмы донельзя творческих характеров неожиданно обнаруживается нечто общее с современной Россией.

Текст: Зинаида Пронченко

«Эмили», как можно предположить из названия,— история краткой и чрезвычайно печальной жизни писательницы Эмили Бронте, чей вклад в вечность ограничивается «Грозовым перевалом» и страстной любовной лирикой. Эмили была средней из всемирно известной триады сестер, а также самой несчастной и самой талантливой. Детали ее биографии практически неизвестны потомкам. Основную часть свидетельств оставила старшая сестра Шарлотта, автор «Джейн Эйр», произведения куда более скромных художественных достоинств, нежели «Грозовой перевал»,— и, судя по общей интонации фильма, режиссерка О’Коннор ей явно не доверяет, подозревая, похоже, в элементарной писательской зависти. Одно известно точно: Эмили Бронте скоропостижно умерла в тридцать от туберкулеза. Как именно она провела отпущенное ей богом время — под пятой религиозного фанатика-отца, служившего пастором в йоркширской глуши, где дожди сменяются туманами, а депрессии истериками, торопилась ли жить, спешила ли чувствовать,— можно только гадать. Чем, собственно, и занята О’Коннор.

Из всех сценарных стратегий она выбирает наиболее очевидную — заполнить биографические лакуны романными перипетиями. По принципу «из какого сора». А потому почти половина экранных приключений Эмили позаимствована у выдуманных ею же персонажей: Хитклиффа, Линтонов, Эрншо. От полудетской шалости — ежевечернего подглядывания за размеренным бытом чинных соседей — до запретной страсти в заброшенной сторожке, смертного греха, обернувшегося смертельными последствиями. Оставшееся время герои, как и принято в традиции британского костюмного кино, слоняются по мокрым вересковым пустошам, пьют ароматный чай, позвякивая расписным фарфором, а также мечтают о чем-то большем, чем украденные поцелуи или украденная жизнь, это как посмотреть. Ведь слишком многое в судьбе зависит от нашей оптики: буколическая пастораль или провинциальные тиски, семейное гнездо или диктат патриархата, призвание или приговор, бог или дьявол.

Главный месседж фильма, неоднократно озвученный Эммой Маккей, играющей Эмили Бронте примерно в той же тональности, что и принесшую ей славу Мэйв Уайли из «Полового воспитания»: не бойся быть глупцом, живи. И воздастся сторицей — кто ошибается при жизни, того безошибочно распознает вечность. Не отважься Эмили перечить старшей сестре, избравшей унылый, но почетный путь сельской учительницы, не ввяжись во внебрачные отношения с румяным помощником батюшки, не пригуби из пузырька с опиумом, не стала бы она никогда автором «Грозового перевала», изданного в Лондоне за год до ее смерти, а читаемого и почитаемого почти двести лет спустя. Только вот траектория других персонажей, упавших столь же рано и при таких же пессимистических обстоятельствах в бездну, увы, без права на посмертную известность, доказывает обратное. Свободе быть глупцом и жить Эмили научил брат Бренуэлл, тоже стремившийся быть писателем. Однако ни опиум, ни экстравагантный секс с замужними дамами, ни учеба в Королевской академии художеств не приблизили его ни на йоту к поставленной цели. Он был безоговорочно бездарен. Свой путь в искусстве пыталась найти и младшая сестра Энн, расширить кругозор хотел и любовник Эмили Уайтман, сочинявший свои проповеди с прицелом на поэтические лавры. Но ничего, кроме бесплодных страданий, им эта «глупость» или «жажда жизни» не принесли.

К сожалению, мораль «Эмили» вовсе не в пропаганде свободы как высшей необходимости. После просмотра напрашиваются совсем иные выводы. В придачу к свободе надобно иметь талант — самое, пожалуй, загадочное явление природы. Почему провидение наделяет талантом одних индивидуумов или целые народы, а других игнорирует, за более чем тысячелетнюю историю человеческой мысли убедительно объяснить не смог никто. Это не значит, что не надо пытаться или надеяться однажды с призраком свободы столкнуться нос к носу. Это значит, что, повстречав свободу, надо иметь к ней как минимум пару талантливых вопросов. Перефразируя культурного героя из прежней жизни: оказавшись перед свободой, что вы ей скажете?

В прокате с 17 ноября

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram