«1922. Конструктивизм. Начало» в культурном центре «Зотов»

Выставкой «1922. Конструктивизм. Начало» открылся культурно-просветительский центр «Зотов»: более 300 экспонатов — от авангардной живописи до макетов непостроенных зданий — рассказывают о важнейшем направлении советского искусства. Но главным экспонатом выставки оказывается само здание, в котором разместился центр,— бывший хлебозавод №5, только что отреставрированный памятник конструктивизма. Рассказывает Игорь Гребельников.

На бывшем хлебозаводе с удивительным почтением сохранили самые заурядные следы советского прошлого — безликий советский кафель на стенах или латаную-перелатаную кирпичную кладку — даже несмотря на то, что они относятся не ко времени постройки здания (1931), а появлялись в ходе бесконечных ремонтов. Иногда это просто дыры на месте отвалившейся плитки, грубо оштукатуренные и покрытые краской, но и они почищены, законсервированы, как будто бы речь идет не о причуде маляра, а о старинной фреске.

В «Зотове» (имя наркома, а затем министра пищевой промышленности Василия Петровича Зотова когда-то носил этот хлебозавод) постоянно упираешься в свидетельства прошлой жизни, но они не мешают оценить реконструкцию. Здание, выкупленное банком ВТБ, переоборудовано на самый современный лад: помимо выставок тут планируют проводить концерты, кинопоказы, лекции, занятия для детей.

Здание хлебозавода №5 разделило общую судьбу конструктивистских построек: многие из них и по сей день в разрухе и запустении. Больше повезло памятникам федерального значения, спроектированным известными архитекторами и имеющим особый охранный статус. Здание в форме цилиндра, опоясанного рядами окон, стало объектом культурного наследия регионального значения лишь в 2004 году, незадолго до того, как территорию выкупили под застройку. В 2018 году тут возвели небоскребы по проекту архитектурного бюро СПИЧ (Сергей Чобан и Игорь Членов). Три 44-этажные башни в форме изящных пластин вкупе со зданием-цилиндром смахивают на супрематическую композицию, особенно на одном из эскизов Чобана. Но и в действительности получился довольно необычный жилой комплекс с амбициозным культурным центром: таким способом любовь к архитектурному авангарду в Москве еще не прививали.

В архитектурном плане этот цилиндр не производит впечатления чего-то революционного: новизна хлебозавода-автомата, спроектированного Георгием Марсаковым (1886–1963), была в принципе его работы. Производство представляло собой непрерывный конвейер: на верхнем, четвертом ярусе мука просеивалась, затем ингредиенты загружалась в тестомесители, процесс выпечки хлеба шел, постепенно спускаясь вниз, и на первом этаже буханки отгружались в грузовики для доставки в магазины. Технология позволяла производить до 200 тонн хлеба в сутки. Всего построили семь таких цилиндрических хлебозаводов, но уцелел лишь этот.

Сейчас эти стены наполняют новым содержанием: центр «Зотов» называет себя «первой в России институцией, полностью посвященной наследию конструктивизма». Развернувшаяся на двух этажах выставка «1922. Конструктивизм. Начало» очерчивает и размах, и предел этих амбиций. Экспонаты для нее предоставили 17 музеев и 5 частных собраний. Тут и хрестоматийные вещи, и раритеты, редко выбирающиеся из запасников. Кураторы исходят из того, что указанный в названии выставки 1922 год стал годом выхода конструктивистов в сферу практической деятельности — к изданию книг, журналов, проектированию зданий, созданию спектаклей и фильмов. На самом деле определенной даты, которой можно было бы отметить столь четкий переход от теории к практике, нет. Александр Родченко, один из главных глашатаев конструктивизма, и его ближайшие сподвижники по Инхуку и ВХУТЕМАСу еще раньше объявили картину буржуазным пережитком, а себе выбрали новую функцию — «вчера художники — сегодня конструктора».

Цилиндрическая форма здания определила и дизайн выставки: закругленные металлические решетки, на которых размещены экспонаты, расходятся концентрическими полукружиями, напоминая рябь на воде. На одном этаже объединены чуть ли не все направления в русском искусстве начала ХХ века, предшествовавшие новой художественной задаче — «производству вещей». Но все же начинать разговор об этом с примитивизма Гончаровой или абстракций Кандинского — слишком долгий путь. Зато подход, при котором рядом оказываются все значимые имена и направления в искусстве того периода — кубизм, футуризм, заумная поэзия, супрематизм,— может так вскружить голову зрителю, что поскорее захочется «практической» ясности. Ей посвящен другой этаж, который делят уже не столько картины, сколько макеты, эскизы построек, модели памятников, кадры из фильмов, страницы из книг, декорации спектаклей, фотографии танцевальных номеров, звуки «промышленной» музыки. Экспонаты перебивают друг друга, создавая образ энергичной эпохи, но при этом не проясняя сути нового языка искусства, бесповоротно менявшего жизнь. Возможно, кураторам стоило еще больше проникнуться историей этих стен с поточным производством, которое надежно вело от муки к хлебу, от замысла к результату.