«Быстрый словарик любви» Николетт Кребиц

В прокат выходит мелодрама Николетт Кребиц «Быстрый словарик любви» (AEIOU — Das schnelle Alphabet der Liebe), заслужившая на последнем Берлинском кинофестивале помимо приза за монтаж репутацию самого жизнерадостного фильма конкурсной программы. Михаил Трофименков искренне расстроился: он-то надеялся, что у героев «Словарика» все будет плохо.

С самого начала в фильме Кребиц чудится фассбиндеровская нотка. Уж больно контрастна — и в этой своей контрастности потенциально опасна — пара героев-любовников. Не до такой степени, конечно, как в фильме Фассбиндера «Страх съедать душа» (1974), где судьба сводила престарелую немку-уборщицу и брутального молодого марокканца, но все же.

Анна (Софи Ройз) — шестидесятилетняя актриса, бывшая звезда и бывшая секс-бомба, ныне вышедшая в тираж и овдовевшая. Дело, конечно, не столько в возрасте, сколько в специфической пластике Ройз. Этакая женщина-нож, «бледная мать Германия», если вспомнить строки Брехта, состоящая из острых углов, как телесных, так и психологических. Нетрудно понять обслугу страсбургского отеля, категорически отказывающуюся распечатать окна ее номера: номер-то на пятом этаже, а от такой чего угодно ждать можно. Конфликты с — как дает понять Кребиц — сексистской средой шоу-бизнеса выбили ее из профессиональной обоймы. Теперь ей приходится жить, пусть и в комфорте, но исключительно по милости хозяина квартиры, ее верного друга Мишеля (Удо Кир). И перебиваться случайными заработками: давать, например, уроки сценической речи трудному подростку из приюта.

Адриан (Милан Хермс) — тот самый трудный подросток. Семнадцатилетний вор, злой белокурый и кудрявый мальчишка, Фассбиндеру бы понравился, способный и публично плюнуть в лицо годящейся ему в бабушки любовнице, и подарить ей пару волнистых попугайчиков. Они с Анной знакомы, о чем она не догадывается, еще до их официальной встречи: это Адриан как-то вечером вырвал у нее на улице сумку и убежал. В общем, не простой пацан, а бомба с часовым механизмом, взрыв которой и неудачи в школе, и тупиковый роман с Анной должны бы только ускорить.

Вопиющая контрастность героев, акцентированная театральность действия да еще и чудящаяся в редких закадровых комментариях скрытая за сентиментальностью саркастичность готовят зрителя к дурной развязке. На нее намекает и присутствие великолепного в своей восьмидесятилетней красоте Удо Кира, однокашника и одного из актеров-фетишей Фассбиндера. Звезда Ларса фон Триера и Миклоша Янчо, «Истории О» и «Тени вампира», он не столько участвует в действии, хотя и выступает своего рода ангелом-хранителем Анны, сколько спорадически присутствует на экране. Но как присутствует! Как подстригает розы в своем садике и как вглядывается через приоткрытую дверь в Адриана. Как царственно целует Анне руку и как разражается хохотом, услышав, что его подопечная угодила во французскую тюрьму. Переигравший за долгую актерскую жизнь несметное количество маньяков, садистов и прочих Дракул, Удо Кир просто не может не быть вестником неминуемого несчастья.

Забавы Анны и Адриана становятся одновременно все более инфантильными и опасными. Побег на Лазурный берег без копейки в кармане. Шикарное серийное воровство средь бела дня, прямо на улице: словно налепленные на лица маски из газет с прорезями для глаз делают героев невидимками. Ночной проход голого Адриана с голой Анной на руках по улицам курортного городка. Чем дальше, тем веселее. Появления на экране автомобилей с мигалками и усталых парней в бронежилетах с какого-то момента зритель уже не опасается, а почти что ждет. Кажется, что вторжение безликой машины власти способно предотвратить что-то гораздо более страшное, чем арест за воровство. А изящное вмешательство в игру случая, выводящего Адриана из поля внимания закона, кажется, напротив, злой иронией судьбы.

Оказывается, однако, что есть вещи пострашнее, чем нервная и неравная любовная связь, чем карательные органы государства и даже чем нежная улыбка Удо Кира. Самая страшная вещь если не на земле, то на экране — это сентиментальность германской культуры. Такие беспощадные гении, как Фассбиндер, сами были ужасно сентиментальны, но умели переплавить эту сентиментальность в экзистенциальную жестокость. Современные таланты — а Кребиц, безусловно, талантлива — проделывают нечто прямо противоположное: подчиняют жестокость бытия мелодраматической вере в то, что бывает все на свете хорошо. Что ж, тоже дело: зритель утирает слезы умиления и испытывает чувство глубокого удовлетворения тем, как гармонично устроен мир — хотя бы на киноэкране.