Что «Лоуренс Аравийский» может объяснить о людях, решивших, что они важнее, чем мир

В декабре 1962 года вышел эпос «Лоуренс Аравийский» Дэвида Лина. Сегодня этот фильм-колосс смотрится едва ли не актуальнее, чем 60 лет назад.

Текст: Ксения Рождественская

Этот исторический эпос идет почти четыре часа, снят на 70-миллиметровую пленку, подготовка к съемкам заняла два года, съемки — 14 месяцев. Фильм получил семь «Оскаров», был включен почти во все списки лучших фильмов всех времен и народов, музыка Мориса Жарра стала классикой, а работа оператора Фредди Янга признана Американским обществом кинооператоров лучшей за всю историю кинематографа. Фильм превратил никому не известных актеров Питера О’Тула и Омара Шарифа в звезд, заставил Стивена Спилберга снимать кино, а политиков — романтизировать Ближний Восток: если верить фильму Лина, арабские шейхи всегда готовы преподнести белому человеку бедуинскую одежду в подарок. В «Лоуренсе Аравийском» нет ни одной женщины, здесь много любовных историй, но все они — о любви к самому себе, или к свободе, или к пустыне, или к своим боевым товарищам.

«Лоуренс Аравийский» основан на мемуарах Томаса Эдварда Лоуренса, воина, поэта, нарцисса, лгуна, манипулятора, политика, медийной звезды, разведчика. Он разбился на мотоцикле в 1935 году: кто-то считает, что его убили, кто-то — что это было самоубийство, официальная версия — несчастный случай. Фильм «Лоуренс Аравийский» начинается со смерти героя, а потом превращает героя в миф.

Голубоглазый мегаломаньяк, интроверт-мазохист Лоуренс — актер Питер О’Тул подпускает в свою улыбку поровну невинности и издевки — служил в штабе в Каире, дерзил начальству и развлекал сослуживцев. Как этот клоун в плохо сидящей военной форме превратился в воина, считающего себя полубогом, в человека, который, по воспоминаниям очевидцев, «едва касался земли, когда шел», как он объединил бедуинские племена и убедил арабов бороться против турок за независимость? Мы все это видим, но так и не можем понять и по-настоящему узнать героя. Авторы сценария — Роберт Болт и Майкл Уилсон (он был в черном списке за свои прокоммунистические взгляды, поэтому в титры попал лишь в 70-е) и режиссер Дэвид Лин сделали антиэпос, в котором горячий воздух на горизонте запоминается лучше, чем битвы или долгие разговоры о варварстве и революции. Лин изначально задумывал и делал «кино для мальчиков» и про мальчиков. Стопроцентно мужской мир, где героизм — нечто среднее между позерством и пиаром, мир, замешанный на войне и лжи, в том числе лжи самим себе. И главный герой — бескрайняя пустыня, заносящая песком человеческий разум.

Когда фильм вышел, историки и участники событий были в ужасе. Брат Т.Э. Лоуренса, археолог, назвал «Лоуренса Аравийского» «нечестивым браком между вестерном и психологическим хоррором», а большую часть гонорара отдал на благотворительность. Некоторые критики обозвали эпос «верблюжьей оперой», грандиозным спектаклем, лишенным человеческого измерения, игру Питера О’Тула посчитали истеричной, а главной проблемой фильма, по мнению критиков, стало предельное упрощение политики Ближнего Востока и полное несоответствие экранного персонажа реальному характеру Т.Э. Лоуренса. У Паулины Кейл была самая серьезная претензия: романтик Дэвид Лин ни разу не позволил себе «ненормальности», фильм, по ее словам, был сделан со «слишком хорошим вкусом» — а значит, не мог считаться великим.

Но гладкость и «нормальность» первой, приключенческой части разрушается во второй, где Лоуренс переживает насилие и пытки, орет «пленных не брать», отворачивается от пустыни. В первой части запоминаются лишь общие планы, во второй — только крупные. Когда мир больше героя, герой еще способен развиваться. Когда герою начинает казаться, что он важнее, чем весь мир,— это ведет к краху.

Авторы и не собирались исследовать жизнь Лоуренса и писать его биографию. «Семь столпов мудрости» — не столько мемуары, сколько условно автобиографический роман, описывающий движение за свободу арабов от Мекки до Дамаска, но прежде всего рассказывающий о самом Лоуренсе. Что именно он придумал и досочинил в своей жизни, человек, менявший имена и нигде не находивший покоя,— неизвестно. Считается, что он мог придумать и одно из основополагающих событий своей биографии — историю с пытками и изнасилованием. Так что Лин, в сущности, экранизировал мираж.

Наверное, это один из самых цитируемых фильмов в истории кино. Его отголоски слышны в «Апокалипсисе сегодня» и в «Короле-льве», а в «Прометее» андроид и вовсе косплеит Питера О’Тула. Обе «Дюны» без «Лоуренса Аравийского» были бы совершенно другими, не только потому, что Фрэнк Герберт во время написания романа читал «Семь столпов мудрости», но и потому, что для зрителя, посмотревшего «Лоуренса Аравийского», кадр с человеком в пустыне всегда будет цитатой из этого фильма. «Звездные войны» Лукас и задумывал как смесь «Лоуренса Аравийского», «Джеймса Бонда» и «Космической одиссеи». А Спилберг всегда говорил, что именно «Лоуренс Аравийский» стал чудом, вдохновившим его снимать кино.

Это, безусловно, чудо. «Лоуренс Аравийский» — опыт не столько кинематографический, сколько экзистенциальный. Фильм выматывает, как пустыня, раздражает, как бесконечный поход. Требует терпения и покорности. Возможно, поэтому Роджер Эберт говорил, что «Лоуренса Аравийского» нужно сравнивать не с «Мостом через реку Квай» (предыдущая работа Лина), а с такими грандиозными опытами, как кубриковская «Космическая одиссея» или эйзенштейновский «Александр Невский».

Фильм, как и его герой, как будто пытается побороть силу, которая больше его,— и терпит поражение, и торжествует, как будто это и было его целью. Лин снимает эпос, но законы жизни оказываются важнее законов жанра. Лин показывает героя, но героя начинает злить такое внимание.

И главное, что видно сегодня: из этого фильма прет история, безразличная, неостановимая, не обращающая внимания на тех, кому кажется, что они тут главные. Неважно, что настоящий Лоуренс был ниже ростом красавца Питера О’Тула, неважно, что арабов тут играют британец Алек Гиннесс и мексиканец Энтони Куинн и грим у них не идеален, неважно, что в реальности кто-то из них звался иначе и строил совершенно другие планы. История — это не воля одного человека, не встречи на высшем уровне и не газетные фотографии, история, как мы видим в фильме Дэвида Лина,— это пустыня, над которой стоит солнце. Ее ветер сметает всех — и тех, кто хотел пересечь эту пустыню, и тех, кто хотел подчинить ее. Как писал Т.Э. Лоуренс, «глупцы не понимают, что рано или поздно все то, чем они так страждут обладать, будет обладать ими».

Весь фильм рассказывает о том, как Лоуренс Аравийский, один из тех, кто «взял в руки людские волны и волю свою написал во все небо средь звезд», внезапно осознал, что это не его воля и не его небо — и он песчинка. И новобранцы, которые едут ему навстречу в финале фильма, тоже песок. И зритель.

Умолкло, заглохло, остыло, иссякло, исчезло. Пустыня — осталась.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram