Историк Борис Колоницкий — о процессах, завершенных и начатых век назад созданием СССР

Как гласит памятный знак на стене Большого театра, 30 декабря 1922 года Первый Всесоюзный съезд советов провозгласил образование СССР и принял декларацию и договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик. Советский Союз просуществовал 69 лет, а мог бы сейчас готовиться к 100-летнему юбилею. О том, как создавалось новое государство и как Гражданская война повлияла на становление СССР, корреспонденту «Ъ» Марии Башмаковой рассказал профессор факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге и ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Борис Колоницкий.

«Советский Союз — результат непростого компромисса в рядах победителей»

— 30 декабря 1922 года на I Всесоюзном съезде Советов было провозглашено образование нового государства — СССР. Иногда эту дату считают датой окончания Гражданской войны. Насколько это оправдано?

— Есть разные мнения. Какие-то историки полагают, что это не связано никак. Кто-то считает, что Гражданская война к этому моменту уже закончилась. Распространено мнение, что Гражданская война закончилась в ноябре 1920 года, когда красные взяли Крым. А с другой стороны, после этого очень много чего случилось. Произошли огромные крестьянские восстания, восстания Красной армии (Кронштадтский мятеж марта 1921 года — лишь один эпизод, хотя и наиболее значительный). В Грузию Красная армия вошла только в 1921 году. На Кавказе и в Туркестане было очень нестабильно. Субъективно в 1922-м многие очень важные акторы продолжали психологически оставаться в состоянии Гражданской войны. Белые пытались переиграть войну, рассчитывали на изменение ситуации, международную конъюнктуру, на крестьянские восстания — некоторые известные сражения Гражданской войны имели место в 1922 году, знаменитые бои под Волочаевкой произошли именно в этом году.

— Правильно ли считать итогом Гражданской войны безусловную победу большевиков, или это все же был в какой-то степени компромисс?

— Не все большевики были довольны исходом Гражданской войны, не все приветствовали переход к НЭПу. Партия не была единой. Некоторые уделяют чрезмерное, на мой взгляд, внимание идеологии коммунистов, но недооценивают особую политическую ситуацию 1920–1922 годов. Большевики в ряде вопросов, включая аграрный и национальный, были прагматичными, жестокими, иногда циничными импровизаторами. Первоначально они не ставили задачей организацию федерации. Еще к весне 1917-го относятся большевистские тексты, в которых планы федерации критиковались. Однако к концу 1917 года выяснилось, что против этого движения сложно возражать, учитывая массовую поддержку различных, порой противоречащих друг другу проектов федерализации России во многих регионах. Россия была провозглашена федеративной республикой. Но что подразумевается под федерацией, решалось в ходе Гражданской войны во время складывания различных коалиций, которые создавались ради победы. Так что я вижу непосредственную связь между Гражданской войной и образованием Советского Союза. С завершением критической стадии войны страна вошла в кризис, и из кризиса поствоенного большевики выходили разными способами, это проявлялось в различных сферах жизни. В области экономики, в сфере отношений с крестьянством выход был найден в НЭПе.

Здесь можно говорить о некотором послаблении режима, о поиске компромиссов и соглашений. Но так было не везде, где-то курс ужесточился. До 1922 года, например, политика большевиков в отношении церкви была не столь жесткой, как впоследствии,— переход от войны к миру был связан здесь с «закручиванием гаек». Если говорить о ситуации внутри партии, то в годы Гражданской войны внутрипартийная демократия была как раз более развита, чем начиная с 1921 года, когда было принято решение против фракций внутри партии. И это было объяснимо: разные группы большевиков совершенно по-разному видели политическое и экономическое устройство страны, что проявилось, в частности, в дискуссии о профсоюзах. Официально шла дискуссия о профсоюзах, об их месте в политической системе и об их месте в экономическом управлении, но фактически вопрос стоял о перспективе устройства всей партийно-политической системы после завершения войны. Немалую роль в этой дискуссии играли и личные противоречия: например, исход дискуссии означал ослабление позиций Троцкого, который в годы Гражданской войны был безусловно №2 в большевистском руководстве.

Во время войны большевиков объединяла необходимость противостоять общим врагам, а после решающих побед эта «скрепа» ослабла. Время НЭПа — время ослабления репрессий, но в то же время 1922 год — время высылки «философских пароходов». С одной стороны, вроде бы режим смягчался, а с другой — закручивались гайки.

Если говорить о национальной политике, то и там был серьезный кризис. И здесь в годы Гражданской войны на стороне большевиков воевали люди, которые имели разные взгляды по разным вопросам. Объединял их общий враг — «Белое движение», когда же он перестал существовать, возник кризис и желание по-своему реорганизовать постимперское пространство. То, что получилось, результат очень серьезных дискуссий с торгами и компромиссами. Большевики, которые находились в центре, пытались договориться с некоторыми влиятельными группами национал-коммунистов, которые хотели большего суверенитета для своих территорий. Советский Союз — это результат непростого компромисса в рядах победителей.

— Были ли противники у идеи создания СССР — те, кто считал, что объединение не нужно или нужно, но на других принципах?

— Изначально против был Сталин: считал, что нужно включать республики, возникшие во время Гражданской войны, в состав Российской Федерации. Но был избран другой путь: РСФСР, БССР, УССР и ЗСФСР, включавшая Азербайджан, Грузию и Армению, подписали союзный договор. А потом был запущен процесс национального строительства, и некоторые территории, которые входили в состав, допустим, Туркестанской автономии и некоторых других территорий РФ, стали союзными республиками — Казахская, Туркменская, Узбекская, Киргизская, Таджикская. Они выделялись из Российской Федерации со статусом союзных республик. Людей, считавших, что объединение должно происходить на других принципах, было много и во время Гражданской войны, и во время дискуссий при создании Советского Союза. Важен еще и международный фактор. В 1922 году надежды на мировую революцию были живы. События кризиса 1923 года в Германии — пик инфляции, конфронтация Германии с державами-победителями, Гамбургское восстание коммунистов и нацистский «пивной путч» в Мюнхене. Не одним только большевикам казалось, что все это может рвануть очень крепко и распространиться по всей Европе. С 1922 года советские республики, участвовавшие в Генуэзской конференции, имели особые отношения с Германией, подписав Раппальский договор 1922 года. Одной рукой Советский Союз вел игру дипломатическую, а другой — революционную борьбу. К чему я это говорю? Советский Союз мыслился как международный глобальный проект, открытый в том числе для вступления в него и тех стран, которые никогда не были частью Российской империи. Это был серьезный аргумент для тех, кто критиковал план автономизации. В то же время некоторые влиятельные национальные коммунисты, которые были особенно сильны на Украине и в Грузии, рассматривали перспективу конфедерации. То есть они хотели большей степени свободы. Например, договор об установлении отношений с Польшей был подписан Российской Федерацией и Украиной, которые действовали как два отчасти равноправных субъекта, а Белоруссия, например, что асимметрично, в этом не участвовала. Разные силы желали как можно большего. Национальные коммунисты хотели власти и испытывали влияние действий других игроков.

«Часто выбор был вынужденным: кто накормит и защитит, тот и власть»

— На каких условиях республики в итоге входили в Союз?

— В годы Гражданской войны была неопределенность. С одной стороны, были общие задачи, которые первоначально регулировались слабо. В 1919 году был создан военно-политический союз советских республик — РСФСР, Украины, Латвии, Литвы и Белоруссии. Стал создаваться, хотя все равно были достаточно большие разногласия, многое регулировалось не документами, а меняющимися вызовами, во всем было много импровизации. Говорить о полной добровольности объединения не стоит: в ходе Гражданской войны речь идет о выживании, ради чего все вынуждены были искать союзников порой по принципу выбора наименьшего зла. Часто выбор был совершенно вынужденным: кто накормит и/или защитит, тот и власть.

При этом реальное положение в разных республиках было различным. Роль Украины изначально была особенно значимой, и у местного руководства были свои амбиции. Отход военной опасности на второй план требовал совершенно иного правового оформления межреспубликанских отношений, и тут разные местные элиты лоббировали разные проекты

Многие большевики Украины и Грузии, например, предлагали варианты, которые их оппонентам представлялись попытками установления конфедерации.

— Есть широко распространенная точка зрения: большевики созданием советской федерации купили лояльность «окраин» и так территориально воссоздали Российскую империю, но одновременно заложили под нее мину замедленного действия — федерализм, который они считали во многом формальным, мгновенно ожил, как только у центральной власти начались реальные политические и финансовые проблемы. Так ли это?

— Среди большевиков были разные люди с разными идеями. Некоторые были убежденными и искренними интернационалистами, а патриотизм, даже локальный, был для них неприемлем. Показательно что для части европейских коммунистов вплоть до середины 1930-х годов слово «патриотизм» было буквально ругательным: в памяти у интернационалистов были свежи дискуссии времен Первой мировой войны, в ходе которых они обличали «социал-патриотов», поддерживавших военные усилия своих стран.

Некоторые «буржуазные специалисты» и бывшие офицеры-военспецы, уже сотрудничавшие с большевиками, не без сочувствия читали сменовеховцев, они получали теоретическое обоснование уже избранной ими жизненной позиции («сменовеховство» — идейно-политическое течение, возникшее в 1920-е годы в эмиграции после публикации сборника статей «Смена вех» (Прага, 1921), в котором, в частности, была сформулирована идея примирения и сотрудничества с советской Россией.— «Ъ»). Идеолог сменовеховцев профессор Николай Устрялов какое-то время отвечал у Колчака за пропаганду. Его товарищ и единомышленник юрист Юрий Ключников был главой внешнеполитического ведомства Колчака. Сменовеховцы пришли к выводу, что белое дело погибло. Но вместе с тем произошло непредвиденное изменение общественно-политического строя в лагере противника: большевики в начале революции были чуть ли не анархистами (по крайней мере их обвиняли в анархизме), они являлись противниками мощного государства и регулярной армии. Они были сторонниками интернационализма и противниками империи. А в ходе Гражданской войны, чтобы победить, большевики создали мощную армию, которая разбила своих врагов. Они укрепляли дисциплину и восстанавливали великую державу, реагируя на вызовы междоусобицы и отстаивая геополитические интересы России. В особенности конфликт с Польшей и противодействие интервенции Японии на Дальнем Востоке заставляли многих противников большевиков сочувствовать в чем-то коммунистам.

По мнению сменовеховцев, большевики выполняли полезную патриотическую миссию, и значит задача российских интеллигентов сотрудничать с большевиками не из-за страха или пайка, а по совести. Это не означало, что сменовеховцы со всем согласны с большевиками, они продолжали критиковать их и надеялись на эволюцию режима.

И в чем-то их прогнозы оправдались: Устрялов писал свои статьи в 1920 году, а в 1921-м случился НЭП. В чем были единодушны лидеры большевиков: партия должна быть единой, несмотря на реорганизации государства. И попытки национальных коммунистов способствовать федерализации внутри партии изначально жестко пресекались. Коммунистическая партия была важнейшей несущей конструкцией. Когда отменилась монополия компартии на власть, вся система Советского Союза зашаталась.

— Можно ли считать, что Гражданская война с созданием СССР не кончилась, а только вступила в фазу, о которой обычно говорят применительно к локальным конфликтам — в фазу «заморозки»?

— Думаю, это зависит от определений, что мы пониманием под гражданской войной. Если мы говорим, что это восстановление монополии власти, монополии на осуществление насилия на какой-то территории, то она была восстановлена на большей части постимперской территории. Но в головах многих людей — и красных и белых, гражданская война не прекратилась. Многие русские эмигранты участвовали во Второй мировой войне на стороне нацистов, для них это было попыткой взять реванш над красными, продолжением Гражданской войны.

— А можно ли в таком случае проследить эту «преемственность» Гражданской войны и дальше, после 1945 года, как это делают порой некоторые публицисты? Можно ли считать национальные движения на деоккупированных западных территориях («лесных братьев») частью истории Гражданской войны? Играло ли роль «эхо» Гражданской войны в событиях 1991 года и после них?

— Нет, нельзя, и нет, не играло. Это уже совсем иные конфликты. Порой они носили и характер гражданской войны — без привлечения части местного населения на свою сторону советским властям с этим сопротивлением, особенно хорошо организованном в Западной Украине и Литве, справиться не удалось бы. Но все же гражданскими войнами — без оговорок — их назвать нельзя. С гражданскими войнами 1917–1922 года они напрямую не связаны, в большей степени они были последствием Второй мировой войны.

«Элементы гражданской войны есть в любой революции»

— Есть ли четкое определение гражданской войны, или исследователи расходятся в трактовках?

— Расходятся. Конвенционального определения нет. И некоторые мемуаристы не использовали такие понятия, как «революция», «гражданская война» для характеристики ситуации. Например, Антон Иванович Деникин назвал свою книгу «Очерки русской смуты». Само понимание гражданской войны означает в известном смысле равенство сторон. Вот, скажем, конфликт в Сирии не все считают гражданской войной. Более того, и участники конфликта иногда заинтересованы в том, чтобы назвать это «гражданской войной», а иногда склонны назвать это «интервенцией», «агрессией», «борьбой за независимость», «революцией».

— Как вы определяете, что такое гражданская война?

— Гражданская война — это оспаривание государственной монополии на использование насилия, в ходе чего страна распадается на противостоящие друг другу территории, власти которых пытаются восстановить эту монополию — в определенных ими географических границах.

Очень часто гражданские войны связаны с революциями. Мое мнение: мы не можем представить никакую революцию без потенциала ее перерастания в гражданскую войну. Практически невозможно представить гражданской войны без интервенции. Элементы гражданской войны есть в любой революции.

Очень опасным фактором является энтузиазм по поводу революции, он легко превращается в страх, порождающий насилие.

— А события 1991 года, когда СССР не стало, можно считать революцией? И, соответственно, соразмерять с такой оценкой последующие, в том числе и военные события, вплоть до самых последних?

— Да, с моей точки зрения события 1991 года можно считать революцией. И культ революционного преобразования общества, присущий советской политической традиции, был присущ и многим убежденным антикоммунистам. Но после 1993 года (роспуск президентом Борисом Ельциным Верховного совета РСФСР, бои в Москве, принятие действующей Конституции.— «Ъ»;) обаяние революции в России уходит, и это отличает ее от некоторых других постсоветских стран: антикоммунистическая утопия столкнулась с суровой реальностью 1990-х. Сейчас можно говорить о наличии «антиреволюционного консенсуса» в России: люди разных взглядов, по-разному относящиеся к революциям прошлого, отрицают революции как инструмент социальных и политических преобразований.

«“Буржуазному” украинскому проекту надо было противопоставить советский»

— Из четырех субъектов, подписавших договор о создании СССР: РСФСР, БССР, УССР и ЗСФСР, название одного не включало наименования этнической группы: Закавказская Советская Социалистическая Федеративная республика. Казахстан и другие центральноазиатские территории Российской империи первоначально вошли в состав Союза как часть РСФСР. Почему так? Были ли идеи «сшить» Союз не как содружество «титульных наций», а как объединение географических регионов?

— Были серьезные дискуссии. Было несколько важных факторов, один из них — этническая принадлежность населения. Она определяла границы. Но у разных этнических групп были разные уровни, разные типы этнического самосознания. Многие регионы были крестьянскими, и им в то время национальная идентичность не всегда была присуща, с точки зрения национальных активистов они не были «национально-сознательными». Украинское национальное движение, например, существовало до Первой мировой войны, оно получило импульс в годы войны, потому что воюющие стороны в своих интересах взяли на себя задачу мобилизации этничности. В годы революции и Гражданской войны этот процесс еще более усилился, и начались вещи необратимые, очень важные для развития нации. Мировая война, революция, затем Гражданская война — все это способствовало росту национального самосознания. И тогда, и позже процессы национального размежевания сопровождались задачами национального строительства. То есть первый фактор — этничность, границы тут порой определить очень сложно, население перемешано, типы самосознания различные. Второй фактор — экономический. Большевики были марксистами, и принципиально важно было использовать марксистскую методику. Некоторые эксперты говорили: этнический фактор не очень важен, главное, чтобы были экономически самодостаточные районы, важно наличие рабочего класса и потенциала для индустриального развития (а значит, и для роста рабочего класса). Третьим фактором я бы назвал «особую политическую ситуацию», которая касалась в первую очередь пограничных районов. Границы Закавказья между Азербайджаном и Арменией, статус автономий внутри Грузии, например, определялись с оглядкой на советско-турецкие отношения. Многие прогнозы из эпохи перестройки были неверными, но что-то предвидеть было легко. Так, перспектива армяно-азербайджанского, грузино-осетинского и грузино-абхазского конфликтов казалась весьма вероятной в условиях ослабления власти СССР. Отчасти это было связано и с тем, что национальная память о событиях 1914–1922 годов была у разных народов разной.

— А как происходило «воссоединение» с Украиной? Сейчас в контексте решений российского руководства, принятых в 2022 году, часто упоминается Донецко-Криворожская республика, возникшая как раз там, где в настоящее время располагается зона конфликта…

— Преувеличенное внимание к Донецко-Криворожской республике объясняется скорее современным политическим контекстом, а не ее историческим значением. Эта республика была провозглашена в феврале 1918 года, просуществовала очень короткий срок, немногим более месяца и прекратила свое существование ввиду того, что наступали немецкие и австрийские войска. В этих условиях большевиками было принято решение об объединении всех советских республик, существовавших на территории Украины (включая Крымскую и Одесскую), это стало необходимо с военной точки зрения. Был и другой важный аспект: Украинская Центральная рада, являвшаяся союзницей Германии и Австро-Венгрии, предлагала свой национальный проект для миллионов людей, считавших себя украинцами и/или осознававших в это время свое украинство. «Буржуазному» украинскому проекту нужно было противопоставить свой, советский проект, и рационально было использовать здесь потенциал восточных регионов современной Украины, там, где находилось большинство промышленных рабочих края, там, где коммунисты пользовались наибольшей поддержкой.

Крым, кстати говоря, не был частью воображаемой карты Украины, предлагавшейся Центральной радой (в отличие от некоторых территорий, которые ныне являются частью территории Белоруссии, Польши, Молдовы и России). Но сменивший Центральную раду режим гетмана Скоропадского претензии на Крым заявил, используя при этом и продовольственную блокаду полуострова как инструмент давления. И Украина, и Крым в это время были оккупированы германскими и австрийскими войсками, у власти там находились пронемецкие режимы. А в промышленных областях востока Украины большевики пользовались сильной поддержкой. Но местное партийное руководство смотрело на ситуацию совсем иначе, чем те большевики, которые находились в Киеве. Те, хотя и имели серьезные разногласия, все же выдвигали план создания единой советской Украины. В результате наступления войск Германии и Австро-Венгрии и все советские политические образования Украины, конфликтовавшие друг с другом, перестали существовать; их руководство и военные силы отошли на территорию советской России, где они сыграли очень большую роль в Гражданской войне и в создании советской Украины в 1919–1920 годах.

Но феномен Донецко-Криворожской республики невозможно оценить без понимания общей политики большевиков по укреплению своей власти в различных регионах. Первоначально на местах они де-факто создавали самоуправляющиеся территории с большой степенью свободы и независимости.

Ленин, например, с большим недоверием смотрел за тем, что делают московские большевики, противоречия были урегулированы после того, как правительство переехало в Москву из Петрограда.

Демонстрировали свою независимость от центра и большевики в других регионах, к тому же в разных местах первоначально пользовались немалым влиянием левые эсеры. Была создана, например, Кубано-Черноморская республика, которая проводила собственную военную политику, игнорируя порой условия Брестского мира (1918). Разлад республик, которые образовывались не только по этническому принципу, был очень силен. А одновременно начались процессы автономизации в национальных регионах.

— В том числе и на нынешней территории России…

— Были очень разные сценарии, которые зависели от многих факторов: от ресурсов, местоположения. Один из ключевых эпизодов — ситуация в Башкирии, там решались вопросы Гражданской войны и судьбы Российской империи. В Башкирии была создана национальная автономия, которая вступила в конфликт с большевиками. В годы Гражданской войны субъектами политического процесса становились те, кто мог быстро создать вооруженные формирования. У башкир такая сила была: в отличие от других мусульманских народов, башкиры и татары призывались в армию. Русские генералы не считали мусульман достаточно лояльными, но у башкир была давняя, романтизированная и героизированная традиция военной службы империи, до середины 1860-х существовало Башкирское казачье войско. К 1918 году лидеры национального башкирского движения могли опираться на тысячи мотивированных и умелых солдат и офицеров, ветеранов мировой войны. Сначала они сражались против большевиков, но в начале 1919 года перешли на сторону красных, достигнув с коммунистическим руководством соглашения о создании Башкирской автономии. Эта автономия получила не только политический статус, но и экономические привилегии. Какое-то время автономная Башкирия была островком полурыночной экономики в море военного коммунизма. И в некоторых других случаях создание автономий определялось логикой войны.

— И все же — можно ли украинский кейс считать наиболее сложным «эпизодом» формирования СССР?

— Сложным был каждый кейс, но украинский был совершенно особым хотя бы по своим масштабам: большая территория, большое и многонациональное население, наличие развитых промышленных районов. Сложности добавляло и то обстоятельство, что процессы развития национального самосознания развивались бурно и противоречиво. Некоторые украинцы еще не осознавали себя украинцами, а порой члены одной семьи — включая и известных политических деятелей — выбирали для себя разную этническую идентичность: одни считали себя русскими, другие — малороссами, третьи — украинцами. Это влияло и на политический выбор в годы Гражданской войны. Многие же жители Украины осознали себя украинцами только в советское время. В советский период умножилось и число украинцев-горожан (ранее урбанизация часто влекла и русификацию). В советское время сложился и довольно сплоченный украинский политический класс, частью которого была украинская партийная номенклатура. Это оказалось очень важным в 1991 году.

— Когда Горбачев в 1990–1991 годах пытался переучредить Союз на обновленных основаниях (см. проект о событиях 1991 года.— «Ъ»), этот процесс окончательно потерпел крах, возможно, даже не столько после ГКЧП, сколько после окончательного отказа Украины от участия в новом договоре...

— Я все-таки считаю, что переломным моментом был августовский путч. Он качественно повлиял на ситуацию во всех республиках. Поменялась и позиция республиканской номенклатуры, местные лидеры считали: почему мы все время должны жить с оглядкой на «имперский центр»? Так думали многие сторонники Бориса Ельцина, в том числе и выходцы из номенклатуры. Но еще сильнее такие настроения были в республиках — в Киеве, например. Почему нам не повысить свой статус? — думали там.— Мы будем рулить сами, а дети наши будут послами в других странах. Украинская номенклатура выделила из своих рядов «похоронщиков» Советского Союза, но хоронить СССР хотели не только они.

«Это было государство, созданное во время Гражданской войны ради победы в Гражданской войне»

— Советский Союз существовал 69 лет, за это время неоднократно менялся политический дизайн советского режима. Оправданно ли через 30 лет после исчезновения СССР рассматривать советский исторический пласт как единое целое? Как вы смотрите на историю СССР — как на блок, до и после которого была и есть «совсем другая история»? Или скорее как на эпизод, включенный в длинную биографию страны, сквозь который она пронесла какие-то существенные свойства или тенденции? Если да, то какие?

— Историю СССР нельзя рассматривать как единый период. Там очень много водоразделов, да и территория страны менялась, менялась страна, менялась партия, менялось общество. Один из самых важных процессов, который влиял на остальное,— это процесс урбанизации. В 1950-е годы Россия переселилась в город: городское население превысило сельское. «Дизайн» державы существенно менялся, но некоторые несущие конструкции оставались теми же: это было государство, созданное во время Гражданской войны ради победы в Гражданской войне. Под влиянием Гражданской войны было реформировано постимперское пространство. Важный элемент советской политической системы — Коммунистическая партия. Без партии Советский Союз лишался важнейшей опоры. Партия же оказалась слишком разнородной. В ней были криптолибералы, криптонационалисты разного сорта, криптодержавники, криптосоциалисты и пр. И если в условиях «перестройки» из «тени» выходили разнообразные «цеховики», то и в области идеологии «гласность» тайное делала явным. Задним числом можно сказать, что реформировать СССР могло бы сочетание продуманной и энергичной экономической либерализации и политической «заморозки» — что-то подобное китайскому сценарию. Но, возможно, такую развилку страна прошла в 1950–1960 годы. В середине 1980-х годов эта альтернатива осталась уже далеко позади. К моменту же «перестройки» в номенклатурной среде было довольно много людей, которые лоббировали политическую либерализацию, но не так уж много людей которые ясно представляли себе и экономические реформы, и ту цену, которую за них придется платить.

— В каких отношениях советская Россия была с другими республиками СССР? Насколько применимо определение «первая среди равных»?

— Некоторые историки рассматривают Гражданскую войну как колониальную революцию: новая идеология оформляла восстановление империи. Но была ли Россия метрополией, жившей за счет «колоний»? Я бы сказал, что в большинстве республик степень дозволенности была больше, чем в РСФСР. С прибалтийской спецификой считались. Политика индустриализации, которая проводилась Советским Союзом в Прибалтике (провозгласившие свою независимость в 1918 году Эстония, Латвия и Литва были присоединены к СССР в 1940 году; ряд стран на Западе не признавал легитимности этого присоединения вплоть до сецессии Балтии в 1991 году.— «Ъ»), рассматривается сейчас балтийскими историками как фактор русификации — завоз российского рабочего класса. Но очевидно, что это имело и другие последствия. Самый большой экономический рывок в послевоенный период сделала Литва — до Второй мировой войны самая отсталая из прибалтийских государств. А к окончанию Советского Союза во многих отношениях — самая передовая. Отчасти это объяснялось военно-политической ситуацией: уровень антисоветского сопротивления в Литве был гораздо выше, чем в других прибалтийских республиках, потому от местного руководства требовалась особая энергия и сообразительность в утверждении своей власти, но оно могло требовать порой особых уступок и преференций от Москвы ввиду специфики ситуации. В других республиках были свои особенности. Например, советская конституция Грузинской ССР отличалась от других: демонстрации в 1978 году привели к тому, что особый статус грузинского языка как основного государственного был там сохранен. В других союзных республиках такого в это время не было, хотя на гербе СССР красовался лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» на 15 языках.

В Армении народное движение привело к существенной корректировке исторической политики: под давлением «снизу» местное партийное руководство сделало тему геноцида 1915 года важнейшим элементом национальной памяти. И здесь давление «улицы» использовалось как ресурс торга с Москвой.

И в других случаях, обращаясь к аргументам местной специфики, местные власти добивались порой от центра большего, чем это могли сделать области и края РСФСР. Это влияло на локальную культурную и экономическую жизнь.

— Каким все-таки вернее считать статус Союзного центра и отдельно РСФСР по отношению к другим союзным республикам — это скорее метрополия для колоний или скорее донор и реципиенты?

— Ни одна из формулировок не подходит. Это не только отношения центра и периферии, потому что отношения внутри СССР включают в себя и отношения между республиками. Но и в колониальных отношениях не просто посчитать, что кому кто должен. Многие исследователи называют СССР империей. Но если и принять эту точку зрения, то СССР был все же очень своеобразной империей. Опять же, очень многое зависит от определений, от нашего понимания феномена империи. Не все бывшие республики СССР, кстати, готовы признать себя бывшими колониями. Другое дело, что нам сейчас полезно сравнивать себя с другими империями ХХ века, смотреть, как они выстраивали/выстраивают отношения с бывшими колониями и утерянными провинциями. Верно было бы учитывать полезный опыт и учиться на чужих ошибках.

«Не следует империю идеализировать, но глупо было бы ее только демонизировать»

— Сто лет — повод подумать о том, насколько успешным оказался политический проект СССР? Как, например, получилось, что на референдуме в марте 1991 года за его сохранение проголосовало большинство, а потом никто этот выбор не захотел поддержать?

— Август 1991 года изменил ситуацию драматично — и аргумент голосования стал нерелевантным. Другое дело, не все республики были готовы к распаду, не все имели четкий план действий. Опыт независимости был у прибалтийских республик, живы были люди, которые помнили политическую жизнь этих стран до 1940 года. Там движение за независимость возникало раньше, и цели были яснее прочерчены. А Москва, весьма в то время политически активная, отставала, опаздывала, не думала о реальной политике. Казалось, окружение Бориса Ельцина рассуждало: «Не будет Союза, не будет Горбачева, в Москве мы будем главными. И будем оставаться главными на всей территории после СССР». Отчасти такие настроения и сейчас имеются: право наследника Советского Союза якобы дает автоматический контроль над постсоветскими территориями. Но это неверно.

После августа 1991 года Ельцин признал независимость прибалтийских республик без всяких условий и без какого-либо торга. Мало какая империя, если использовать такие термины, так расставалась со своими провинциями. Это можно назвать проявлением идеализма, радикализма и наивного романтизма, но все это создавало проблемы в будущем.

Из того же времени идут и некоторые другие проблемы — к их числу, увы, относятся и вооруженные конфликты на постсоветском пространстве, и утрата либо снижение влияния России во многих бывших республиках СССР.

— Можно ли, по-вашему, считать распад СССР завершенным, или он еще какое-то время может продолжаться?

— Вы хотите, чтобы историк стал прорицателем с научной степенью — но прорицателей и так хватает, и большей частью они довольно безответственны. Мы знаем удачные примеры сотрудничества стран на постимперских пространствах, но мы знаем конфликты, длящиеся десятилетиями. Ольстерский конфликт возник в начале 1920-х (а восходит он к событиям XVI–XVII веков). Сейчас он несколько затих, а в середине 1990-х годов в Лондоне было немало плакатов с призывами сообщать о подозрительных предметах: боялись террористических атак Ирландской республиканской армии. Ближневосточный конфликт — следствие распада Османской империи, Индо-пакистанский конфликт — следствие распада империи Британской.

Россия веками была империей, и нельзя это не учитывать. Не следует империю идеализировать, но глупо было бы ее только демонизировать. Надо видеть и те вызовы, и те возможности, которые создает постимперская ситуация. Но для этого нужно хорошо знать ситуацию в регионах, а здесь у нас с экспертизой очень туго.

— В сборнике «Слова и конфликты» вы писали, что, «по некоторым оценкам, в мире в 2015 году одновременно шло более 40 гражданских войн, хотя не все их участники определяли данные конфликты». Почему гражданские войны происходят так часто? И почему применительно к ним возникают сложности с называнием вещей своими именами?

— Историк вряд ли может точно ответить на вопрос «почему». Причинно-следственная связь для нас не всегда очевидна, и иногда мы выдаем хронологическую последовательность событий за причинно-следственную связь. Отчасти гражданских войн так много, потому что меньше стало привычных межгосударственных войн, нередко войны ведутся «по доверенности»: державы противостоят друг другу, ведя боевые действия с помощью своих союзников в регионах, порой такие конфликты имеют черты гражданских войн. Стремление к разделению существующих государств — отголосок истории былых империй. Империи просто не создаются, но они и не распадаются просто. О названиях: у многих «вещей» — более одного названия, а у каждого названия может быть несколько смыслов. Если же говорить о термине «гражданская война», то одни силы могут быть заинтересованы в его использовании, а другие — в табуировании. Одним выгодно представить гражданскую войну исключительно как иностранную интервенцию (так, кстати, поступали советские историки, видевшие причину гражданской войны в «империалистической интервенции»). Другим выгодно описывать свою интервенцию необходимостью принести мир и порядок, вводя свои войска на территорию других стран, прекращая местные смуты. И один, и другой подход, как правило, упрощают сложные уникальные ситуации, что объективно затрудняет выход из конфликта.

— История имеет тенденцию до определенной степени легитимизировать насилие — конфликт уходит в прошлое, отношение к нему меняется в зависимости от кратко- и более долгосрочных результатов, но часто в обществе возникают по этому поводу существенные разногласия. Что сейчас происходит с восприятием Гражданской войны 1917–1922 годов? Глядя на опыт ее оценки и осмысления, можно ли ждать такого осмысления и для нынешних российско-украинских событий, и если да, то как скоро?

— Я не вижу сейчас большого интереса в российском обществе к истории революции. А вот к Гражданской войне среди историков, в том числе и российских, интерес большой. Немалое внимание исследователи уделяют имперскому измерению конфликта. Тут появляется много важных книг и статей, вводятся в научный оборот новые источники. Порой, к сожалению, сама жизнь актуализирует изучение конфликтов прошлого, это проявляется и в используемой терминологии. Например, то, что происходило на территории Украины в 1917–1920 годах, украинские историки в своем большинстве не называют «гражданской войной», хотя и среди них ведутся споры. Часто некоторые украинские коллеги — хотя и не все — называют этот конфликт «большевистско-украинской войной» или «белогвардейско-украинской войной», то есть указывают на внешнюю интервенцию по отношению к Украине. Они говорят примерно так: была украинская революция, и были попытки ее подавить со стороны советской России, Деникина, отчасти Польши и Румынии. Мне это кажется довольно спорным: можно вспомнить различные ситуации, когда одни явно украинские политические силы противостояли другим, не говоря уж о том, что среди большевиков было немало украинцев и очень много — уроженцев Украины. Но это сложная исследовательская проблема, разработка которой требует усилий исследователей разных стран. В силу понятных причин плодотворный диалог между российскими и украинскими историками сейчас весьма затруднен.

Беседовала Мария Башмакова