Главные завоевания современной моды в мужском сезоне FW 24

Уход Алессандро Микеле из Gucci и закрытие Рафом Симонсом марки Raf Simоns — большая утрата для моды, и казалось, что эта утрата скажется на новом сезоне. Но дурные предчувствия не оправдались, сезон получился совсем неплохим — и даже, более того, хорошим. Мода и как индустрия, и как сообщество сейчас вполне динамична и способна быстро перегруппировывать ряды, не теряя своих главных современных завоеваний.

Текст: Елена Стафьева

Одним из главных качеств моды является способность преобразовывать наши тела и личности. В этом смысле сама мода является лабораторией идей, причем одной из самых наглядных и открытых широкой публике. Например, что можно увидеть, если посмотреть на метаморфозы внутри дома Gucci? После ухода Алессандро Микеле коллекцию делала его студия — и коллекция была подчеркнуто непохожей на те, что были при нем. То есть формально там не было никаких неотличимых друг от друга мальчиков и девочек, ничего странного и мечтательного — в общем, микелевского. По подиуму шли совсем другого типажа модели — не нежные и не хрупкие, хотя, впрочем, и не брутальные. Одеты они были во вполне понятные, вроде бы мужские вещи, а место красной блузки с бантом с самого первого мужского показа Микеле для Gucci заняла красная рубашка — хоть и прозрачная, но тоже вполне мужская. Но во всем этом — от розовых сапог, надетых с шерстяными кальсонами и гетрами, до низко вырезанных лонгсливов, демонстрирующих не мышечный рельеф, но какую-то трогательную незащищенность,— было воспринятое и глубоко усвоенное понимание гендера как подвижной системы. В этом отношении микелевское видение полностью сохранено.

Еще более явно след, оставленный Микеле в моде, виден в работе двух молодых женщин — американки Эмили Адамс Боде и британки Грейс Уэйлс Боннер. Они обе начинали как раз в середине 2010-х, когда в моде происходили те самые радикальные изменения, знаком которых стал Микеле, обе выстраивали свой дизайнерский метод в парадигме, им заданной,— винтажно-ностальгическая эстетика, антипатриархальные представления о мужественности и женственности и, самое главное, отношение к моде как к инклюзивному институту. При этом и Боннер и Боде начинали именно как мужские фэшн-дизайнеры и делали именно мужской гардероб, не увлекаясь юбками и платьями, работая с номенклатурой мужской одежды. У Wales Bonner и у Bode всегда есть предметы классического мужского костюма — рубашка, пиджак, брюки, таксидо, пальто,— сохраняющие отчетливо мужской облик, но собранные из чего-то совершенно не имеющего отношения к мужскому костюму: старых шелковых портьер, винтажных стеганых одеял, атласных халатиков. Юбки как часть мужского гардероба тоже есть, но без какого-то специального акцента, просто предмет одежды, вполне обычный и годный для всех.

Мир детства, мир семьи, мир своего города — все это в микелевской эстетике непременная часть мира дизайнера, его коллекций. У Эмили Боде в этот раз коллекция была посвящена Кейп-Коду, ее теткам, детству, проведенному на берегу океана в деревянном домике за забором из штакетника. И это оказался один из тех редких случаев, когда американский стиль, американская культура одежды произвели впечатление на парижский фэшн-истеблишмент, коллекция получила прекрасную прессу. В ее трикотаже — толстых джемперах с узором, кардиганах с кармашками, отложным воротничком и чуть коротковатыми рукавами, вязаных крючком маечках, в ее собранных из разных кусочков пальто, в отделанных каким-то золотым галуном бархатных платьях, будто бы на них пошли портьеры и ламбрекены,— вполне ощущался дух того, что делал Микеле в Gucci. И для Боде, и для Боннер очень важны поверхности вещей — они всегда складываются из разного: разных фактур, разных частей света, разных частей стилистического спектра, разных эпох. Там, где у Микеле были бабушкины платья и блузки, ювелирные лавки на Понте-Веккьо, дневные телешоу, люрекс, перья, кримплен и миланские барахолки, у каждой из них свое — квилт с американского Юга, где выросла Боде, или вещи с лондонского Кэмден-маркета, куда ходила Боннер. Так что дело Микеле живет и даже прирастает брендами и дизайнерами, никак напрямую с ним не связанными.

А вот о Raf Simons мы печалимся — хотя сам Раф Симонс никуда не делся, но его собственного бренда будет остро не хватать. И по мужской коллекции Prada хорошо видно, что именно мы утратили вместе с Raf Simons.

Идея униформы всегда была одной из важнейших для Миуччи Прады — и для Prada мужской особенно. Строгие мужские костюмы, пропорции которых, конечно, изменены — брюки очень узкие, а пиджак очень широкий, как будто бы от другой костюмной пары. Это все — от Прады, не от Симонса. Его руку, его глаз и его дизайнерский ум можно разглядеть в изумительной красоты длинных туниках из потертой кожи, надетых соло или вместе с кожаными пальто в тон, в бомберах, несколько уже приевшихся, но в этот раз действительно классных. Но самая трогательная часть коллекции была именно от Прады — это надетые на голое тело трикотажные кардиганчики — причем не дедушкины кофты, а именно кардиганчики, маленькие и куцые, которые всегда любила Прада и использовала их именно в своих женских коллекциях. Распахнутые на мужской груди, соединенные с воротничками (хитовый аксессуар будущего сезона, какие всегда умели придумать в Prada), они содержали самый большой эмоциональный заряд, в них ощущалась та гендерная пластичность, что завоевана за последние годы.

Но весь стиль по-прежнему остается sleek — гладким и лощеным. И вот тут и есть разница между Prada, которую Симонс делает вместе с Прадой, и его собственным канувшим в Лету Raf Simons, который был куда менее выглаженный, более сырой и шероховатый, более меланхоличный, то есть был бельгийским по своей сути и духу, с совершенно другим вайбом.

Эта бельгийская меланхоличность — нежная, мечтательная отстраненность была явлена нам в Dries Van Noten. Несмотря на оттенки розового и сиреневого и все буйство принтов, все было прикрыто серой дымкой и завернуто в объемный растянутый трикотаж, в том числе и ажурный, кружевного практически плетения,— и это была маскулинность, осознающая свою женственную сторону и относящаяся к этому факту как к данности, никаких специальных смыслов не несущей. Динамически расставленные акценты определили и несколько очень красивых силуэтов — черный костюм с узкими брюками и длинным широким пиджаком, из рукавов которого, как будто бы кружевные манжеты, свисали рукава черного ажурного джемпера; молочного оттенка свободные брюки с узким двубортным пиджаком с широкими лацканами и воротником; графитного оттенка костюм с застегнутым на одну пуговицу на узкой талии пиджаком, надетым на бежевый ажурный джемпер; пурпурный бархатный двубортный пиджак с идеальной посадкой и черные брюки карго из парашютного шелка; и, конечно, узкое, длинное, чуть приталенное серое двубортное пальто. Во всем тут была очень тонкая работа с традиционной мужской элегантностью, в которой Дрис Ван Нотен настоящий мастер.

Узкое, прямое, длинное, почти в пол, пальто — вообще одна их главных вещей будущего сезона. Такое было у Prada, у Dries Van Noten, у Fendi, у Hermes, у Loewe — проще сказать, у кого его не было. У Loewe оно было надето фактически на трусы, как будто человек впопыхах выскочил из дому, да даже прямо из постели. И эта тема постели — в буквальном смысле, то есть сна, дома, нижнего белья, она, во-первых, очень украсила конкретно эту коллекцию Джонатана Андерсона, во-вторых, продемонстрировала две другие главные мужские вещи сезона — кальсоны (не леггинсы, не треники, а именно кальсоны) и трусы. Трусы сами по себе, как единственный элемент лука, или трусы с чем-то сверху, трусы разного покроя и длины, они были не только у Loewe и в собственном бренде Андерсона, JW Anderson, но и у Ludovic de Saint Sernin, и тут они выступали скорее в роли нарядной одежды (надеемся, что Людовик, назначенный художественным директором Ann Demeulemeester, расширит там свой стилистический репертуар). В-третьих же, сама эта тема — домашнего, исподнего, ночного — в экзистенциальном смысле связана с обнаженностью и уязвимостью и может в умелых руках генерировать ту самую трогательность, которая так важна для моды сегодня.

Коллекция Loewe с ее легким сюрреалистически налетом (который в этот раз Андерсону удался больше, чем в прошлый) заставляет вспомнить фильм Мишеля Гондри «Наука сна» — однако сам Мишель Гондри в этот раз поработал для другого бренда LVMH — Louis Vuitton. Гондри вместе со своим братом, клипмейкером Оливье, сделал декорации, в которых проходил показ,— это была комната подростка. Судя по тому, что в качестве дизайнера LV в этот раз пригласили Колма Дилейна из бруклинского бренда уличной одежды KidSuper, бренд намерен сохранить формат, успешно существовавший при Абло,— американская звезда уличной моды + веселая деконструкция классического костюма + люксовые материалы + мощь маркетинговой машины LVMH. И вполне возможно, у них это получится.

Смешение и смягчение гендерных акцентов, о котором мы говорим не первый сезон, в этот раз работало даже в той части фэшн-спектра, где эти акценты должны были бы выглядеть довольно резко. Речь о Saint Laurent, долго не делавшем мужских коллекций — и вот начавшем делать их вновь. Энтони Ваккарелло говорит, что хочет добиться одного силуэта для женской и мужской коллекции, чтобы разницы между его мужчинами и женщинами не было вовсе: «Я хочу, чтобы они были практически одной персоной, чтобы женщины могли быть мужчинами, а мужчины — женщинами, без всякой разницы». Но надо сказать, что весь этот декадентский шик — белые и черные блузы с пышными бантами у горла, длинные пальто, буквально подметавшие разлетающимися полами подиум, белые и черные трикотажные платья с высоким воротом, шелковые блузы, открывающие (опять!) грудь, смокинги на голое тело и длинные черные кожаные плащи — вся эта такая знакомая сен-лорановская классика на мужчинах смотрелась куда эффектней и интересней, чем на женщинах.

Есть марки, в мужском мире которых все на своих местах и очень основательно — было, есть и будет, но при этом нет никакой унылой серьезности. Это прежде всего большие ремесленные дома, такие, как, например, Hermes — его мужские коллекции уже больше 30 лет делает Вероник Нишаньян, это настоящий рекорд индустрии. Сейчас к широким брюкам из телячьей кожи со складками у пояса мышино-серого оттенка были надеты водолазка и короткий кардиган салатного оттенка с декоративными заплатками из кожаных нитей; к свободному костюму с широкими покатыми плечами оттенка молочного шоколада — рубашка цвета графита, а под нее — белая водолазка; а карамельного цвета свитер-гернси с обрезанными по локоть рукавами был надет на бежевую рубашку с почти черными брюками, и да, темно-темно-синее прямое пальто с черными кожаными штанами. И конечно, в коллекции было не только богатство оттенков, но и фактур, то есть комбинаций самых люксовых материалов: кожа телячья, воловья, оленья, кашемир, шерсть, шелк, хлопок. И на этот раз много украшений — декоративные булавки и карманные цепочки, вполне традиционные мужские аксессуары, но и кожаные колье.

А есть марки, в которых женщины одеты как женщины, мужчины — как мужчины, но это единый стиль и почти одни и те же вещи. Такие, как например, The Row,— они показали два отдельных лукбука, мужской и женский, где на мужчинах и женщинах одинаковые свободные костюмы и прямые пальто, а на женщинах еще и юбки, шляпы, береты и трикотажные шлемы, но у всего этого общая суть, которая называется «роскошный и очень дорогой минимализм».

Исключительного совершенства добились в этом в Lemaire — Кристоф Лемер и Сара-Лин Тран давно уже показывают мужское и женское вместе, и тут нет никакой специальной игры. Их женщины носят сапоги гармошкой с тренчем, платья и юбки, дутые куртки, как в 80-е, но также и бушлаты и длинные свободные пальто, где пояс очень низко на талии, будто бы они рассчитаны на совсем другой рост. Их мужчины — такие же длинные пальто и плащи, костюмы, большие вязаные кофты, короткие кимоно и френчи. Вот уж кому действительно удалось сделать так, чтобы между их мужчинами и женщинами не было разницы, сохраняя при этом за каждым свой гардероб и обеспечив и тех и других стилистической безупречностью.

Те сложные конструкты из социального, сексуального, политического и эстетического, которые мы называем «мужественностью» и «женственностью», утратили железобетонную определенность, ушли от директивной твердолобости и жесткой полярности и больше никогда уже не вернутся к этому — они открыты и могут впустить в себя самое разное. И две самые прекрасные коллекции сезона лучше всего это подтверждают.

То, что произошло с мужским Fendi, когда им начала заниматься Сильвия Фенди, это настоящее чудо — буквально за пару сезонов Fendi стал одним из лучших мужских брендов. И каждый новый показ оказывается все лучше и лучше, а сверх того — Fendi одними из первых начали делать мужские коллекции исходя из того, что в каждом есть маскулинность и феминность, вопрос только в балансе и акцентах, а не просто надевать на мужчин женское. Fendi Menswear FW 23 — ода такому подходу в разных оттенках серого и разных фактурах и тканях (Fendi, напомним, тоже ремесленный дом). Здесь нет юбок — но есть сложно выкроенные брюки с какими-то фалдами впереди, нет блузок — но есть прозрачные кофты, есть топы и рубашки, открывающие одно плечо, нет платьев — но есть длинные трикотажные туники (еще одна важная вещь этого сезона, кстати) и накидки, которые вообще-то давно часть мужского гардероба, но тут они вышли очень мягкими и летящими, вполне женственные в этой своей мягкости. При этом в основе всего — абсолютная мужская классика, от костюма-двойки до кожаной куртки, но все пропорции вещей и их комбинации далеки от классических. И у всей мужской одежды заметно поменялась цветовая гамма: вместо открытых и ярких цветов, какие всегда были у Fendi,— сложные оттенки серого, коричневого и фиолетового, и только сиреневая кожаная куртка и сиреневые кожаные брюки звучат отдаленным эхом прежнего Fendi.

Ким Джонс, несомненно, лучший сегодня дизайнер мужской одежды. Его Dior Homme — чистейший образец современного стиля. Это, конечно, прежде всего результат того, как блестяще он знает исторический мужской костюм и как свободно, виртуозно и вдохновенно он владеет всеми его кодами, тропами и фигурами,— как могут, кажется, только британцы. Он берет традиционный шотландский костюм — килт, тартан, плед — и превращает в суперсовременную и суперостроумную одежду: юбку-брюки, свитер с драпировкой на одном плече, обходясь без единой шотландской клетки. И все эти вещи приобретают у него поэтическое свойство — в том смысле, какой имел в виду Томас Стернз Элиот, чья поэма «The Waste Land» звучала во время показа.

Речь о преображении повседневного и обыденного в возвышенное и эмоциональное путем перестановки слов в простой фразе или изменения пропорций в классическом костюме, путем соединения далеких идей в одной метафоре или далеких стилистических референсов в одном луке. Эта странность, зыбкость и двусмысленность — ambiguity, как говорил Элиот,— и создает то, что он называл «новыми единствами» в своей хрестоматийной статье «Поэты-метафизики»: «Человек влюбляется, читает Спинозу, и эти два вида опыта не имеют ничего общего между собой, как они не имеют ничего общего со стуком пишущей машинки или с запахом приготовляемой пищи. Но в сознании поэта эти разновидности опыта всегда образуют новые единства». Прозрачный шлейф, вьющийся за вполне вроде бы привычными брюками, или выбившиеся из-под почти классического пиджака ажурные ленты — это те самые «новые единства» в исполнении Кима Джонса. И эти новые единства — суть и смысл современной нам моды.

---

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram