Коллекция haute couture SS 2023 Хайдера Аккермана для Jean Paul Gaultier

С тех пор как Жан Поль Готье в 2020-м ушел на покой, он каждый сезон предлагает кому-то из близких ему модельеров поработать с его кутюрным ателье. Ни одна из созданных за это время коллекций не произвела такого эффекта, как та, что показал Хайдер Аккерман в самом конце недели haute couture SS 2023 в Париже. Этот эффект распространяется не только на дом Jean Paul Gaultier или сезон, но гораздо дальше — на судьбу кутюра в целом.

Текст: Елена Стафьева

Что делать с кутюром? Для чего он вообще нужен в современной фэшн-индустрии? Эти вопросы звучат примерно с начала 2000-х, когда стало понятно, что в сложившейся фэшн-сиcтеме — каждый год по две коллекции pret-a-porter, две коллекции menswear, две межсезонных коллекции, и это не считая всяких коллабораций и дропов — кутюр, вообще-то, ни для чего не нужен. Он стал все больше и больше выглядеть дорогой экстравагантной причудой, которую могли себе позволить только самые-самые гранды мира моды вроде Dior и Chanel, но уже даже Yves Saint Laurent, начинавший именно с кутюра и имевший тут выдающиеся традиции, дотянув до начала 2000-х, с уходом самого Сен-Лорана закрыл кутюрное ателье и, несмотря на несколько попыток вновь открыть его, так этого и не сделал. В какой-то момент все вроде бы согласились, что кутюр помогает продавать сумки и помады, создавая вокруг бренда дымку чего-то недостижимо прекрасного, но по большому счету, в присутствии примерно шести других коллекций в год, с сумками и помадами можно управиться и без кутюра.

Да, кутюр по-прежнему занимал в сознании публики место важного парижского фэшн-мифа, на котором вообще держатся представления о моде, и большие дома в этом качестве его и сохраняли, укомплектовывая именно кутюрными нарядами исторические выставки, посвященные большим юбилеям и большим фигурам. Но все попытки превратить неделю кутюрных показов во что-то действительно актуальное ничем убедительным не заканчивались.

Было понятно, что все самое главное в моде происходит совсем не на показах haute couture, а то, что нам выдают в качестве самого его исключительного свойства — то есть невероятные ремесленные техники, настолько дорогие и трудоемкие, что только кутюр и может себе их позволить,— конечно, прекрасно, но как-то не очень достаточно и не очень увлекательно.

Равно как было понятно, что сущностное, уникальное и смыслообразующее в кутюре есть, что у одежды haute couture есть специальное качество и особое измерение. Просто оно никак напрямую не связано ни со сложнейшими вышивками, ни с изобретательными плюмажами. Последнюю коллекцию, существовавшую в этом особом, кутюрном измерении, мы видели в 2012 году на первом показе Рафа Симонса для Christian Dior, который был именно кутюрным (в той или иной мере это касается и остальных его кутюрных коллекций в Dior). И это чудо случилось опять — у Хайдера Аккермана в Jean Paul Gaultier.

Тут надо представить себе картину кутюрных показов. Вот проходит три дня, и мы видим все привычное — уникальные вышивки, немыслимой красоты и сложности твиды, шлейфы, кринолины и прочие привычные навороты. И тут вдруг выходят модели Хайдера, вполне скромно по меркам всего предыдущего одетые,— и производят ошеломляющее впечатление.

Хайдер Аккерман производит кутюр средствами самого кутюра, самыми главными и самыми первыми его средствами — а именно кроем и силуэтом. Силуэт у него резкий, отточенный и такой, что нигде ни прибавить, ни убавить, а крой настолько виртуозный, что, глядя на эту одежду, невозможно поверить, что все может быть так точно и ясно. Традиционный хайдеровский довольно жестокий, собранный и лишенный лишних объемов силуэт, но доведенный до абсолютно артистического совершенства, традиционные хайдеровские пленительные цветосочетания, но доведенные до живописных высот, традиционное хайдеровское искусство драпировки, закручивания, заворачивания и закладывания, но доведенное до художественного блеска. Потому что если у моды и есть какие-то качества искусства — то они именно в этом, в таком уровне владения кроем и силуэтом, какой демонстрирует эта коллекция. Когда линии и объемы одежды так резонируют с человеческим телом, что именно это и становится источником смыслов и эмоций: уязвимость тела и одновременно его бесконечная способность к преображению, которые так трогают нас.

При этом Хайдер Аккерман бесстрашно сохраняет еще одно важное качество кутюра, само по себе совершенно непопулярное сегодня: его коллекция очень элитистская. Он абсолютно не заигрывает с так называемой повесткой — тут нет никакого бодипозитива, никакого феминизма, никакого квира и вообще никакого aware, который регулярно задействуют другие кутюрные дома, и при этом коллекция ни на секунду не выглядит неактуальной. Примечательно и то, что Хайдер позволяет себе — а Жан Поль Готье позволяет ему — роскошь не угождать миру современных медиа: он не рассказывает ни о каких своих «вдохновениях», не делает отсылок к 70-м, 80-м и прочим декадам, как принято поступать, чтобы облегчить работу журналистам и блогерам.

Между тем, конечно, эта коллекция вбирает в себя все исторические пространства кутюра, наследие практически всех великих кутюрье. Прежде всего самого Жана Поля Готье и его головокружительно сложной простоты, которая когда-то сделала его собственный кутюр образцом парижской элегантности, где равным образом были важны и бульвар, и будуар. Но и всех остальных: от мадам Гре, Ива Сен-Лорана и Кристиана Лакруа до молодого и сильного Гальяно и уже упомянутого диоровского Симонса — и конечно, «кутюрье всех кутюрье» Кристобаля Баленсиагу. Все они владели искусством непостижимой кутюрной простоты, выворачивающей суставы (примерно как другое суперэлитистское искусство — балет). Хайдер Аккерман тоже им владеет, он с этой своей коллекцией теперь в том же пантеоне великих.

Когда-то, отвечая на мой вопрос, а не думал ли он о кутюре, Хайдер ответил: «Да! Это вообще была моя самая первая мечта, кутюрное ателье — это то, где я себя видел. Я люблю работать с людьми, которые работают руками,— в этом столько страсти, все, что по-настоящему красиво, делается руками». И сейчас эта его осуществившаяся мечта выглядит оправданием существования haute couture в современном мире.

Что делать с кутюром? Для чего он вообще нужен в современной фэшн-индустрии? Эти вопросы звучат примерно с начала 2000-х, когда стало понятно, что в сложившейся фэшн-сиcтеме — каждый год по две коллекции pret-a-porter, две коллекции menswear, две межсезонных коллекции, и это не считая всяких коллабораций и дропов — кутюр, вообще-то, ни для чего не нужен. Он стал все больше и больше выглядеть дорогой экстравагантной причудой, которую могли себе позволить только самые-самые гранды мира моды вроде Dior и Chanel, но уже даже Yves Saint Laurent, начинавший именно с кутюра и имевший тут выдающиеся традиции, дотянув до начала 2000-х, с уходом самого Сен-Лорана закрыл кутюрное ателье и, несмотря на несколько попыток вновь открыть его, так этого и не сделал. В какой-то момент все вроде бы согласились, что кутюр помогает продавать сумки и помады, создавая вокруг бренда дымку чего-то недостижимо прекрасного, но по большому счету, в присутствии примерно шести других коллекций в год, с сумками и помадами можно управиться и без кутюра.

Да, кутюр по-прежнему занимал в сознании публики место важного парижского фэшн-мифа, на котором вообще держатся представления о моде, и большие дома в этом качестве его и сохраняли, укомплектовывая именно кутюрными нарядами исторические выставки, посвященные большим юбилеям и большим фигурам. Но все попытки превратить неделю кутюрных показов во что-то действительно актуальное ничем убедительным не заканчивались.

Было понятно, что все самое главное в моде происходит совсем не на показах haute couture, а то, что нам выдают в качестве самого его исключительного свойства — то есть невероятные ремесленные техники, настолько дорогие и трудоемкие, что только кутюр и может себе их позволить,— конечно, прекрасно, но как-то не очень достаточно и не очень увлекательно.

Равно как было понятно, что сущностное, уникальное и смыслообразующее в кутюре есть, что у одежды haute couture есть специальное качество и особое измерение. Просто оно никак напрямую не связано ни со сложнейшими вышивками, ни с изобретательными плюмажами. Последнюю коллекцию, существовавшую в этом особом, кутюрном измерении, мы видели в 2012 году на первом показе Рафа Симонса для Christian Dior, который был именно кутюрным (в той или иной мере это касается и остальных его кутюрных коллекций в Dior). И это чудо случилось опять — у Хайдера Аккермана в Jean Paul Gaultier.

Тут надо представить себе картину кутюрных показов. Вот проходит три дня, и мы видим все привычное — уникальные вышивки, немыслимой красоты и сложности твиды, шлейфы, кринолины и прочие привычные навороты. И тут вдруг выходят модели Хайдера, вполне скромно по меркам всего предыдущего одетые,— и производят ошеломляющее впечатление.

Хайдер Аккерман производит кутюр средствами самого кутюра, самыми главными и самыми первыми его средствами — а именно кроем и силуэтом. Силуэт у него резкий, отточенный и такой, что нигде ни прибавить, ни убавить, а крой настолько виртуозный, что, глядя на эту одежду, невозможно поверить, что все может быть так точно и ясно. Традиционный хайдеровский довольно жестокий, собранный и лишенный лишних объемов силуэт, но доведенный до абсолютно артистического совершенства, традиционные хайдеровские пленительные цветосочетания, но доведенные до живописных высот, традиционное хайдеровское искусство драпировки, закручивания, заворачивания и закладывания, но доведенное до художественного блеска. Потому что если у моды и есть какие-то качества искусства — то они именно в этом, в таком уровне владения кроем и силуэтом, какой демонстрирует эта коллекция. Когда линии и объемы одежды так резонируют с человеческим телом, что именно это и становится источником смыслов и эмоций: уязвимость тела и одновременно его бесконечная способность к преображению, которые так трогают нас.

При этом Хайдер Аккерман бесстрашно сохраняет еще одно важное качество кутюра, само по себе совершенно непопулярное сегодня: его коллекция очень элитистская. Он абсолютно не заигрывает с так называемой повесткой — тут нет никакого бодипозитива, никакого феминизма, никакого квира и вообще никакого aware, который регулярно задействуют другие кутюрные дома, и при этом коллекция ни на секунду не выглядит неактуальной. Примечательно и то, что Хайдер позволяет себе — а Жан Поль Готье позволяет ему — роскошь не угождать миру современных медиа: он не рассказывает ни о каких своих «вдохновениях», не делает отсылок к 70-м, 80-м и прочим декадам, как принято поступать, чтобы облегчить работу журналистам и блогерам.

Между тем, конечно, эта коллекция вбирает в себя все исторические пространства кутюра, наследие практически всех великих кутюрье. Прежде всего самого Жана Поля Готье и его головокружительно сложной простоты, которая когда-то сделала его собственный кутюр образцом парижской элегантности, где равным образом были важны и бульвар, и будуар. Но и всех остальных: от мадам Гре, Ива Сен-Лорана и Кристиана Лакруа до молодого и сильного Гальяно и уже упомянутого диоровского Симонса — и конечно, «кутюрье всех кутюрье» Кристобаля Баленсиагу. Все они владели искусством непостижимой кутюрной простоты, выворачивающей суставы (примерно как другое суперэлитистское искусство — балет). Хайдер Аккерман тоже им владеет, он с этой своей коллекцией теперь в том же пантеоне великих.

Когда-то, отвечая на мой вопрос, а не думал ли он о кутюре, Хайдер ответил: «Да! Это вообще была моя самая первая мечта, кутюрное ателье — это то, где я себя видел. Я люблю работать с людьми, которые работают руками,— в этом столько страсти, все, что по-настоящему красиво, делается руками». И сейчас эта его осуществившаяся мечта выглядит оправданием существования haute couture в современном мире.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram