Корреспондента «Ъ» учили протестовать

Второй раунд протестов во Франции против пенсионной реформы, предусматривающей выход на пенсию в 64 года, оказался не менее многолюдным, чем первый. В Париже на улицу 31 января вышло множество демонстрантов. 87 тысяч, говорит полиция, 500 тысяч — говорят профсоюзы. Кто из них прав, не знает корреспондент «Ъ» во Франции Алексей Тарханов, который прошагал рядом с демонстрантами часть маршрута.

Начало марша было назначено на 14 часов не потому, что забастовщики любят поспать, а потому, что многим надо добраться до Парижа в день забастовки. Маршрут начинается невдалеке от моего дома — на площади Италии. Стоя у подъезда, я смотрю на проходящие мимо группки товарищей с охапками флагов. Некоторые уже скандируют нехитрые речовки, что-то вроде «Макрон — выйди вон», и призывно машут окружающим, мол, «идемте с нами».

Отчего же не пройтись. Тем более что повезло с погодой, на ярком январском солнце тепло и можно вспомнить о первомайской демонстрации вроде тех, на которые меня водили в студенческие годы. С тем отличием, что вместо одного красного цвета над толпой висят плакаты и шары всех цветов.

К красным стягам профсоюзов CGT и FO подтягиваются голубые UNSA, оранжевые CFDT, синие FTDC, четырехцветные FSU, желтые SUD Solidaires и черно-красные CNT. Огромная площадь Италии, заполненная людьми, напоминает, простите за сравнение, радугу.

Путь идет по левому берегу в сторону Монпарнаса, а затем к Дому инвалидов, где демонстрация должна закончиться. На марше колонны растягиваются под барабаны и музыку, проходя мимо стоящих на соседних улицах полицейских и жандармов в черных доспехах и шлемах. Они наблюдают за толпой, следя за тем, чтобы демонстрация не уклонялась с заявленного пути.

Полицейские тоже улыбаются, им-то пенсия обеспечена, стражи порядка реформой пока не затронуты. Они должны защищать не только город Париж, но и самих демонстрантов, пока, разумеется, те демонстрируют, а не хулиганят. Накануне демонстрации глава МВД Жеральд Дарманен выступил совсем не в стиле настоящих матерых министров внутренних дел. Вместо того, чтобы сказать, что демонстранты костей не соберут, он заявил: «Это честь для национальной полиции и жандармерии — обеспечить французам право на манифестации».

Над толпой летают черные чучела на палках. Одни, те что с вороньими головами, олицетворяют свалившиеся на народ беды: Жестокость, Бедность, Несправедливость, а главное пугало — Пенсионную Реформу.

Это на них написано белым по-черному. Другие имеют узнаваемые лица — президента Эмманюэля Макрона и его премьер-министра Элизабет Борн. Со своими транспарантами шагают и чернокожие демонстранты, беспаспортные трудяги, которые вынесли на этот митинг также и плакат против нового закона об иммигрантах, чтобы уж два раза не ходить.

Несут портреты Макрона в наполеоновском наряде. Премьер-министру Элизабет Борн адресованы надписи «Borne Out». Демонстранты соревнуются, чей плакат больнее уест правительство: «Это социальный прогресс? Макрон, ты нас держишь за чудаков», «Повышайте зарплаты, а не пенсионный возраст», «Будем бастовать до пенсии!». В требованиях не стесняются: «Пожизненная зарплата, пособие по безработице всем! Руки прочь от пенсий!» Фото девушки с плакатом «Макрон, полижи мою киску, а не мою пенсию» обошло газеты как пример резкого гендерного высказывания ответственного молодого поколения, озабоченного судьбой социальной системы родной страны.

Для нас, русских, это, конечно, выглядит дико. Крепкий парень, этот президент Макрон, что тут скажешь. Другие бы на его месте давно бы обиделись и впаяли за публичное оскорбление представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей. Макрон же нарочито спокоен. Он уже сказал, что раз его выбрали, а он про свою пенсионную реформу не скрывал, то будьте любезны — примите.

То есть, когда говорят, что голосовали не за Макрона, а против Марин Ле Пен, он отвечает, что надо было читать и условия мелким шрифтом.

В районе Монпарнаса я покидаю ряды, дальше мои пути расходятся с демонстрантами. Публика на улицах постепенно меняется. Вечером смотрю новости про завершение марша возле Дома инвалидов, где остались только те, кто приходит на демонстрации подраться. И подрались, 30 человек задержано, но по здешним меркам, вспоминая «желтых жилетов», в целом день прошел спокойно.

Вечером захожу к соседу, бывшему функционеру профсоюза, теперь он на пенсии. Прежде всего спрашиваю, участвовал ли он сегодня в марше. Он отвечает, что нет, но, может быть, присоединится в следующий раз — 7 или 11 февраля.

— Рабочим платят за пропущенные дни?

— Есть право на забастовки, но за эти дни не платят зарплату.

Профсоюзы собирают фонды поддержки, но она ограничена и уж точно не так велика, чтобы компенсировать зарплату тем, кто не вышел на работу. Так что 31 января люди проклинали правительство за собственные деньги. Зря все кругом считают, что французам только дай побастовать. Мой собеседник пожимает плечами: «Государство никогда никому не делало подарков, все вырвано у него в боях, какого черта сразу сдаваться?»

Он любопытствует в ответ: «А как у вас? В России не сдвигают время выхода на пенсию?»

Я объясняю, что сдвинули, и давно. И не на 64, а на 65 лет. «Вы, наверное, боролись»,— спрашивает мой приятель. А выслушав мой ответ, машет рукой: «Ладно, пойдем выпьем стаканчик за здоровье французской пенсионной системы и за то, чтобы она не изменилась, будь она неладна. Я угощаю».