Как утопия превратилась в науку: Иоганн Готлиб Фихте и его «Замкнутое торговое государство»

Иоганн Готлиб Фихте — один из отцов немецкой классической философии, можно сказать, отцов-основателей дискурса, который Бертран Расселл (справедливо, на мой взгляд) упрекал за «весьма пониженную норму ясности». Появление Фихте в ряду утопистов может вызвать удивление и протест. В историю философии он вошел прежде всего как гносеолог, разработавший целостную систему познания на основе внутреннего «Я». Однако в 1800 году он выпустил книгу «Замкнутое торговое государство», предмет которой резко выпадает из числа гносеологических проблем. По неведомым причинам он считал это свое произведение самым значительным.

Текст: Григорий Ревзин

«В традиционной логике первым необходимым условием истинного знания является закон тождества — А есть А. <…> Этот закон тождества Фихте не отвергает, но формулирует его в специфически-субъективной форме — как Я = Я. Согласно Аристотелю и опирающейся на него многовековой традиции, от средневековых логиков и вплоть до Лейбница, сознание лишь постольку тождественно себе, поскольку верно, что А есть А; по Фихте же, наоборот, положение А есть А верно потому, что справедливо самое очевидное первосуждение: Я есмь Я. <…> Акт, которым полагается это суждение, есть акт свободный. Вступить на путь наукоучения — значит самому произвести этот акт, породить свое Я из глубин собственной самости, а вместе с тем породить и дух как таковой — родиться в духе. Сознай свое Я, создай его актом этого осознания — таково требование философского обращения» (Пиама Гайденко. «Парадоксы свободы в учении Фихте»).

Кто-то плавает в таком как рыба в воде, для кого-то это интеллектуальная среда, непригодная для жизни. «Все — единое Я, это Я — мировое Я. Единение с неведением, происходящее от затмения света Я, исчезает с развитием духовности».— А эта бредятина откуда? — спросил я. Я не ждал ответа. Я был уверен, что сплю.— Изречения из "Упанишад",— ответил с готовностью голос» (А. и Б. Стругацкие. «Понедельник начинается в субботу»).

Никаких внешних событий, подтолкнувших Фихте к созданию «Замкнутого торгового государства», а также никаких видимых связей с его предшествующими занятиями не просматривается. Всю жизнь он был прежде всего университетским профессором, и если и стремился к политической деятельности, то в формах так безнадежно опередивших свое время, что на успех рассчитывать не приходилось (он, скажем, хотел выступать в качестве философского проповедника перед солдатами на фронте). Так что, вероятно, надо признать, что работа эта родилась из глубины его внутреннего «Я».

Логика Фихте следующая. Есть «Я», а дальше возникает вопрос, как это «Я» взаимодействует с миром. Фихте отталкивается от Канта и считает, что все явления мира мы можем воспринимать только через их образ внутри нашего «Я». Как они туда, вовнутрь, попадают? Ответ: через деятельность. Мы что-то делаем с объектом, в процессе этой деятельности его ощущаем, осмысляем и получаем о нем устраивающее нас представление, чтобы делать что-то дальше и дальше уточнять свое представление. В выборе объекта и способа его представления состоит наша свобода.

Это посылки, лежащие за пределами книги «Замкнутое торговое государство». Она начинается с собственности. Фихте вслед за Локком считает, что государство нужно, чтобы обеспечивать право на жизнь, свободу и собственность. Но при этом собственность он понимает особым образом. Собственность — это не обладание чем-то. Это отношение моего права распространять свою деятельность на нечто к праву других, и если это право исключительное, то в таком случае это моя собственность:

«Наша теория устанавливает первую и первоначальную собственность, основу всякой другой, в исключительном праве на определенную свободную деятельность».

Такое понимание более или менее соответствует сегодняшнему пониманию собственности как исключительного права доступа. Отсюда собственность оказывается главным правом, которое должно защищать государство. Свобода — это свобода делать что угодно, то есть — это  аспространение деятельности. И оно же, распространение деятельности,— жизнь каждого индивида.

До сих пор все сравнительно традиционно и понятно. Дальше следует кульбит.

«Мне кажется, мы слишком сузили права и обязанности государства. Когда говорят, что у государства нет иного дела, кроме заботы о сохранении за каждым его личных прав и его собственности, то это не является в корне неправильным и допускало бы хорошее толкование, если бы только при этом утверждении не предрешался часто втайне вопрос о том, что независимо от государства существует собственность и что государство должно только наблюдать за состоянием владения, в котором оно застает своих граждан, а об основании владения не должно их спрашивать. Против этого я бы возразил, указав, что назначение государства состоит прежде всего в том, чтобы дать каждому свое, ввести его во владение его собственностью, а потом уже начать ее хранить».

В историю про собственность, свободу и жизнь вмешалось требование равенства. При этом собственность понимается как право деятельности в отношении какого-то круга объектов — равенство должно быть именно в этом. С этим изменением собственность, по Фихте, перестает быть философским толкованием всем понятной вещи, но радикально меняется. Когда мы говорим, что какой-то человек владеет чем-то, то это оказывается оформлением прошлой деятельности, его или даже его предков. Например, есть земельный участок, доставшийся ему по наследству, с которым сам он уже ничего не делает. Эта его собственность как форма прошлой деятельности оказывается препятствием для будущей деятельности, потому что если кто-то захочет что-то делать с его землей, то он это уже не сможет делать. И вот эту дискриминацию будущей деятельности государство должно устранить.

Получается, что государство должно давать каждому собственность заново, совершено не учитывая, что у человека было до этого акта, а беря в расчет его будущую деятельность. И это будет справедливо. Я бы сказал, что в дальнейшем именно эту мысль Фихте Маркс превратит в идею омертвленного прошлого труда, выраженного в средствах производства и капитале, который не дает развиваться живому, свободному труду пролетариата, и отсюда в концепцию эксплуатации и справедливости уничтожения частной собственности. По сути, Фихте ту же экспроприацию собственности государством и предлагает — оно все отбирает и выдает взамен средства для осуществления деятельности.

Дальше возникает идея регулирования. Предположим, кто-то осуществляет какую-то деятельность, что-то производит. Скажем, гвозди. Государство ему должно обеспечить собственность. То есть как минимум помещение и оборудование для производства гвоздей. Но также сырье и рынок сбыта, без которых свобода его деятельности производить эти гвозди будет неполной. Тогда нужно знать, сколько этих гвоздей требуется вообще, чтобы не произвести их больше или меньше, чем необходимо. Отсюда нужен план общего функционирования экономики, учитывающий все потребности граждан свободно осуществлять свою деятельность в отношении своей собственности.

С этой великой мыслью у Фихте, как и у всех его будущих последователей, возникают три проблемы.

Во-первых, систему подсчета всех потребностей всех людей невозможно осуществить в отношении неопределенного круга лиц — нельзя, чтобы потребности были конечны, а граждане бесконечны. Название книги Фихте принято переводить как «Замкнутое торговое государство», но, в принципе, по смыслу она должна называться «Государство замкнутого обмена». Торговли как таковой там нет, там даже нет денег. Есть бумаги, обеспеченные совокупным продуктом государства, но не имеющие эквивалента за его пределами (они не приравнены к золотому эквиваленту или иностранной валюте и не могут быть обменяны). Это примерно как те деньги, что были в СССР. Гражданам придуманного Фихте государства категорически запрещено торговать с иностранцами и выезжать за пределы страны. Они не торгуют, они свободно обмениваются друг с другом в соответствии с рассчитанным государством планом их потребностей, и это гарантирует свободу их деятельности.

«Сущность правопорядка, по Фихте, состоит в том, что граждане взаимно обеспечивают друг другу гарантии. Каждая гарантия предполагает также некоторое обязательство: гарантированная сфера деятельности — обязательство не вторгаться в сферы деятельности других, гарантия успеха деятельности, т. е. сбыта продукции — обязанность полностью принимать то, что произведено другими; гарантия обеспечения — обязательство эффективно исполнять свою деятельность и предоставлять ее результат в распоряжение других. Эти гарантии необходимо предполагают систему плановой экономики» (Ганс Гирш).

Во-вторых, есть такая проблема, что, когда все потребности граждан будут вычислены, может оказаться, что ткачей, скажем, слишком много, а гвозди делать некому. Отсюда государство имеет право регулировать профессии граждан, запрещать кому-то изменять род своих занятий, если в целостной системе имеется некая их нехватка, и, напротив, требовать их изменения, если случился переизбыток. Свобода одного осуществлять свою деятельность имеет своим пределом свободу других и должна соответствующим образом ограничиваться. Отсюда государство и определяет, чем тебе заниматься: не умеешь — научим, не хочешь — заставим.

Наконец, третья проблема, которая возникает в теоретической конструкции замкнутого торгового государства,— это что делать, если в нем чего-то нет в принципе. Вот начали вы все планировать — и обнаруживаете, что в государстве нет металла или угля, и как ты ни планируй, гвоздей все равно не образуется. Закупать необходимое за рубежом невозможно, потому что это государство не должно вести никаких внешнеторговых операций, иначе рушится вся система.

«Государство должно отказаться от ввоза каких бы то ни было иностранных товаров, оно должно организовать в собственных пределах производство всех тех продуктов, которые до сих пор ввозились из-за границы. <…> Наличие всех этих предпосылок для полного удовлетворения основных потребностей населения необходимо для существования данного государства, а потому составляет его естественное право; если данная нация не обладает такими предпосылками, она имеет законное право расширить свои границы — но не больше, чем это необходимо для замкнутой жизни нации. <…>

После того как внутри страны земледелие и фабрики доведены до предположенной степени совершенства, рассчитано отношение их друг к другу, торговли к обоим первым и официальных должностных лиц ко всем трем, после того как по отношению к загранице государство расширилось до своих естественных границ и ему ничего не остается ни требовать от кого-либо из соседей, ни уступать им чего,— наступает полное замыкание торгового государства».

Фихте — не только автор идеи замкнутого торгового государства, но и автор концепции целостной немецкой нации. Через пять лет после «Замкнутого торгового государства» он выпустил «Речи к немецкой нации», в которых ввел принципиально новое понимание политической совокупности населения. До него здесь была конкуренция двух концептов — средневекового, народ как совокупность подданных некоего суверена, и античного, народ как совокупность граждан полиса, имеющих определенные права, которые дает созданное ими государство. Фихте ввел третий концепт — единой нации, которая выступает как один субъект. Эта нация не определяется ни одним государством — поскольку немецкая нация разделена в его время на множество государств,— ни системой законов и хозяйственных связей, но единым духом, выраженным прежде всего в языке (у него довольно яркие пассажи о борьбе с заимствованиями из других языков и изначальной живительной силе немецкой речи) и в едином жизненном пространстве. Главное право этого субъекта — это, разумеется, свободное осуществление его деятельности, но здесь у Фихте есть некоторое отличие от концепции свободной деятельности «Я». Там эта деятельность имеет ограничение в виде свободной деятельности других «Я». Здесь ограничения в виде «Я» других наций не обозначены. Фихте — страстный патриот, и для него права других наций несущественны по сравнению с правами нации немецкой.

«Замкнутое торговое государство» не очень связано с реалиями экономики времени Фихте, но очень — с прошлым и будущим утопии. Это утопия новоевропейской философии, но при этом возникают существенные сомнения в свободном характере этого философствования. Он исходит из изощренной метафизики немецкого идеализма, ищущей возможности построения системы познания истины без аксиомы Бога и откровения (у него — только из «Я»), но приходит к хорошо известному результату. Это такая ситуация рассуждения, когда ты свободен в избираемых посылках, но обязательно должен прийти к заранее данному решению, нечто вроде доказательства теоремы Пифагора алгебраическим путем.

Его идеал — это монастырь, в котором никто не владеет никакой собственностью, каждый работает на потребности других, все братья по духу и социум в целом представляет собой замкнутый гармонический организм. Это развитие протестантской линии утопии. Напомню, протестантизм отменил монастыри, Иоганн Валентин Андреа попытался переосмыслить тот же монастырский идеал для отдельного города, а Фихте — для государства и нации.

С другой стороны, невозможно не увидеть в философии Фихте те идеи, которые в дальнейшем станут определяющими и для марксизма, и для фашизма. Конечно, Фихте, обращавшийся к немецкой нации в момент, когда Германия как таковая не существовала, а Пруссия была разбита и частично оккупирована войсками Наполеона,— это не Гитлер, обращавшийся даже не совсем к ней же в совершенно иных обстоятельствах. Тем не менее его идея единой нации, которая может захватывать себе любые ресурсы для гармонического процветания и свободного вставания с колен — и этот захват справедлив с философской точки зрения,— остается сравнительно неизменной независимо от контекста, в котором она высказана. Для поколений европейских интеллектуалов было загадкой, как могло получиться, что немцы, одна из самых развитых, образованных и культурных европейских наций, Германия Шиллера и Гегеля, могли прийти к фашизму. Фихте до известной степени дает ответ на этот вопрос. Его идеи — это смысловой комплекс фашизма, встроенный в самую сердцевину немецкой философской самоидентификации. То же касается и переосмысления идеи собственности таким образом, что никто из граждан ничем не владеет, а все получает от государства исходя из общего гармонического плана народнохозяйственного развития и может быть справедливо понуждаем к нужному государству свободному труду.

В истории утопии с легкой руки Ленина принято резко различать собственно утопические построения от научной картины истинного устройства общества на основе экономического анализа и философии диалектического материализма. Последнее перестает быть утопией именно в силу своего научного характера: это не мечта, а объективно обоснованный научный проект, который так же бессмысленно оспаривать, как закон всемирного тяготения. Научный характер ему придает рождение из немецкой классической философии, и тут мы обнаруживаем Фихте, человека, который саму свою философию назвал Wissenschaftslehre — наукоучение. Он встроил традиционную христианскую утопию в эту философию и тем самым создал фундамент для построения двух главных утопий ХХ века — коммунистической и фашистской.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram