Денис Азаров выпустил премьеру к юбилею Художественного театра

В МХТ имени Чехова вышла премьера «Дяди Вани» — первое событие в обширной программе празднования 125-летия Художественного театра. Спектакль Дениса Азарова с участием звезд старшего и молодого поколения вполне справился с задачами постановки к юбилею многоуважаемого театра, считает Марина Шимадина.

Новый «Дядя Ваня» создан к 125-летнему юбилею Художественного театра, который будет с размахом отмечаться весь этот год. Пьеса Чехова впервые была поставлена именно здесь Станиславским и Немировичем-Данченко в 1899 году, еще при жизни автора. Позже на этих подмостках ее воплощали Михаил Кедров в 1947 году и Олег Ефремов в 1985-м. Казалось бы, очередное обращение к знаковому тексту требует какого-то переосмысления пьесы и нашего к ней отношения. Но нет, постановка Дениса Азарова — как «дама, приятная во всех отношениях» из гоголевских «Мертвых душ». Она не выглядит старомодной, но и не раздражает радикальностью концепции, то есть решительно не может оскорбить ничьих чувств. Зато идеально подходит для культурного досуга зрителей, не видевших примерно 125 других интерпретаций и, возможно, пьесу не читавших.

В первую очередь впечатляет сценография Николая Симонова — в меру условная, но все же вполне в русле «сцен из деревенской жизни», как Чехов обозначил жанр своего произведения: плетеная мебель, стружки под ногами, роща корабельных сосен на занавесе и бревна усадебного дома, уходящие куда-то высоко под колосники. С каждым актом пространство все более распахивается, перенося нас из комнат с самоваром (куда ж без него) в туманную космическую даль, где в финале над сценой зависают сразу три Луны, как в недавнем «Черном монахе» Кирилла Серебренникова, создавая настроение триеровской «Меланхолии».

Этот «Дядя Ваня» выглядит очень стильно — в его декорациях можно устраивать фотосессии для модных журналов прямо в роскошных костюмах Марии Даниловой. А в антураже последнего акта хорошо бы смотрелась опера. Денис Азаров начинал свою карьеру именно как режиссер музыкального театра — работал в «Новой опере», Камерном театре Бориса Покровского и т. д., и в его драматических постановках тоже чувствуется этот оперный размах, статуарная красота мизансцен и величавая неторопливость. Кажется, вот сейчас герои запоют. Но им приходится говорить презренной прозой. И тут во мне как в зрителе просыпается дух Станиславского и говорит «не верю».

Выбор исполнителей на главные роли у Азарова, мягко сказать, неординарный. Если Авангард Леонтьев в образе отставного профессора Серебрякова, напыщенного и самодовольного старичка, понятен и предсказуем, то все остальные персонажи вызывают недоумение. Роль роковой красавицы Елены Андреевны неожиданно досталась Светлане Колпаковой — актрисе скорее характерной, витальной, про таких говорят «кровь с молоком». А у Елены Андреевны, по словам дяди Вани, в «жилах течет русалочья кровь». Доктора Астрова, озабоченного спасением лесов, играет Павел Чинарев — и кажется, что он не верит ни одному слову своего героя-идеалиста, мечтающего о прекрасной жизни через каких-то двести-триста лет. Артист играет скорее опустившегося плейбоя, который пудрит женщинам мозги красивыми словами и не прочь укатить с ними в лесничество, но только без всяких серьезных отношений. Поэтому искренние и страстные порывы Сони (Дарьи Трухиной) его пугают и мгновенно отрезвляют. Другое дело — манкая, но равнодушная Елена Андреевна, красиво взлетающая над сценой на высоких качелях.

Но самое экстравагантное решение — это приглашение Сергея Епишева на роль дяди Вани. Он уже работал с Денисом Азаровым раньше — играл блестящего комбинатора Чичикова в его «Мертвых душах» в Театре Романа Виктюка. Здесь роль совершенно другого плана: Епишев изображает большого ребенка, неловкого и неуклюжего — такого Епиходова двухметрового роста, который вечно спотыкается о стулья и что-то ломает. Но ребенок этот злой и завистливый, ненавидящий успешного Серебрякова и выходящий из себя, когда у него отнимают желанную игрушку. В своем истеричном монологе — «из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский» — он страшен, как человек, потерявший контроль и способный на любую дикую выходку. Такой запросто может схватиться за ружье и пристрелить по-настоящему.

Мать Войницкого — «старую галку» — столь же неожиданно играет вполне молодая Дарья Юрская. Большая поклонница искусств, она упражняется в живописи, читает зубодробительные искусствоведческие тексты профессора Серебрякова и заставляет дворню говорить по-французски и заниматься классическим танцем (хореограф Анна Закусова). Кордебалет дворовых девушек в воздушных юбках и тяжелых сапогах, которых кавалеры таскают по сцене туда-сюда, как бревна на субботнике, производит комический эффект и не дает зрителям заскучать на протяжении долгих трех часов.

Но примерно такое же впечатление производят остальные персонажи — словно актеры примерили роли «с чужого плеча». Возможно, с помощью нетривиального кастинга режиссер хотел сломать стереотипы нашего восприятия, сбить привычную оптику и заставить посмотреть на чеховский конфликт свежим взглядом. Но единственный свежий вывод, который напрашивается после спектакля,— что нам, сегодняшним, Чехов вообще не по плечу и, может, стоит его оставить в покое лет так на 125, до следующего юбилея.