Ольга Беленкис о программе фестиваля Dance Open

XXII сезон фестиваля балета Dance Open, который пройдет с 10 по 18 апреля на основной сцене Александринского театра при поддержке Министерства культуры РФ и комитета по культуре, как и заявлено в названии, станет международным. Помимо российских, бразильских и аргентинских трупп, в нем будет участвовать, например, французская — а это по нынешним временам большая редкость. О том, как планировать мероприятие такого уровня в условиях полной неопределенности, «Ъ-СПб» побеседовал с креативным продюсером фестиваля Ольгой Беленкис.

— Каким образом вам удалось заполучить этих артистов? Особенно французов Tie Break.

— С Tie Break у нас долгая история взаимоотношений. Мы изначально их планировали привезти в 2020-м: все было готово, люди сидели на чемоданах, а потом случилась пандемия. За следующие годы сложились теплые отношения. Когда я прошлой весной написала: «Что вы думаете о возможности приехать?», они аккуратно ответили: «Давайте подождем, посмотрим, как будут развиваться события». События развиваются, не спрашивая нас. Во время подготовки этого сезона я спросила снова. Ведь что я теряю? Ничего. Мы работаем для того, чтобы собрать интересную программу. И они согласились.

— Но при этом проблема кэнселинга, по вашему мнению, существует?

— Абсолютно точно существует, мы с этим сталкиваемся, к сожалению, на постоянной основе, притом, что у нас выстроены многолетние отношения с театрами. Нам пишут: «Да, вы один из лучших фестивалей в мире, мы бы хотели выступить у вас, но сейчас не поедем». Таких отказов очень-очень много, и с этим сталкиваются абсолютно все фестивали. Раньше я все время куда-то ездила смотреть новые работы, теперь скорее ограничиваю поездки: убедить коллектив приехать в Россию будет крайне сложно. Мы можем привозить труппы из Латинской Америки, ближнего зарубежья, Азии — на данный момент, пожалуй, это все. Нет волшебных пилюль. Просто иногда случаются истории, как с Tie Break, когда ты достучался. Важен факт того, что это не государственная труппа и она не зависит от господдержки. На днях мне сказал директор национального балета одной из европейских стран: «Если я приеду к вам, мне перекроют государственное финансирование». Его тоже можно понять.

— Такой мэтч с французами случился на основе личной взаимной симпатии?

— Во-первых, это их независимость от какого-то бюджета и финансирования, связанного с позицией государства. От того, что они приедут сюда, ничего не потеряют, у них нет рисков как таковых. А во-вторых, мы столько раз за этот год сталкивались с необходимостью убеждать, что, мне кажется, научились очень хорошо это делать. Иногда это выстреливает. Я проводила встречу по Zoom не только с Tie Break. Видео — это, конечно, не живое общение, но можно попробовать рассказать и убедить.

— Обычно программа верстается сильно заранее, с некоторыми коллективами нужно договариваться за три года, с некоторыми за пять, хотя это и редкость.

— Когда мы начинали, я считала, что нам нужно максимально заранее начинать договариваться, так, как делают европейские фестивали: за три-пять лет. С такими труппами, как мы привозили (например, Нидерландский театр танца, NDT), невозможно брать сроки меньше. Я могу аккуратно сказать, что на следующий год программа сверстана из текущих условий, с прицелом на то, что за год ничего не поменяется. Думаю, что, даже если что-то изменится, быстрый возврат к рабочим отношениям невозможен. Это только кэнселить очень быстро — как ведьму в огонь бросить.

— На кого вы сейчас делаете ставку?

— На израильские труппы, эти компании открыты к диалогу, к приезду в Россию. В Латинской Америке, в Азии тоже есть интересные вещи. Я смотрю еще и с точки зрения хореографии: бывает, что труппа в хорошем состоянии, но мы же не повезем в Россию, скажем, «Сильфиду», которая идет в каждом театре страны.

Сейчас в балетном мире есть еще одна очевидная проблема: лицензии на спектакли заканчиваются. Мы при составлении гала сталкиваемся с тем, что не можем привезти какие-то вещи. В условиях такого вакуума нужно сразу искать интересный репертуар. Но и это — непростая задача: скажем, в Азии есть труппы, в репертуаре которых либо мировая классика, которая у нас ставится в гораздо лучшем виде, либо что-то узконаправленно-национальное, трактовки мифов. Оно не будет понятно зрителю, это та степень экзотики, которая ему не нужна. Что касается Бразилии, то там есть несколько симпатичных современных коллективов с очень классными пулами хореографов. Мы к ним присматривались еще до всех пандемий.

— Вы привозите сейчас 250 человек, это достаточно большая человеческая масса. Это не рекорд?

— Не рекорд. Были годы, когда мы привозили и по 500 участников: 10–12 спектаклей внутри фестивального блока, 5–6 трупп, и труппы могли быть разные, в том числе и такие большие, как Dutch National Ballet на 80 человек. Надеюсь, все пройдет успешно. (Стучит по дереву.)

— Есть еще сомнения?

— Всегда есть тремор. Как мы помним, ковид начался в марте, и у нас на тот момент было готово абсолютно все — авиабилеты, визы и т. д. И все это мы вынуждены были отменить.

— Показалось или на этом фестивале стало больше шоу? Одни Malevo чего стоят.

— Это сознательное решение. У Екатерины (Галановой, создателя и руководителя фестиваля Dance Open.— «Ъ-СПб») есть чутье, интуитивное понимание того, что нужно публике в данный момент. Да, мы не выбирали из тысячи коллективов, но программа так сложилась, что развлекательных моментов немало. Хотя есть и два интеллектуальных вечера: Бразилия и Пермь. Когда человек покупает билеты на выступление бразильской труппы, он, наверное, думает, что там будет карнавал, пальмы и тому подобное. Но тот, кто чуть-чуть разбирается в балете, и тем более балетоман, при взгляде на хореографов поймет: нет, это не карнавал, это очень актуальное искусство. Хореографы бразильской программы много работали и работают с европейскими труппами: и с NDT, и с English National Ballet, и с немецкими театрами. Это высокий знак качества в хореографии. Квинтэссенция актуального балетного искусства находится в Западной Европе, пока этому сложно что-то противопоставить. Поэтому вечера пермского и бразильского балета — умные, интеллектуальные, правильные и грамотные.

И то, что есть такие краски, как Tie Break и Malevo,— тоже хорошо. Malevo у нас были в гала, небольшим семиминутным фрагментом в 2017 году. Я не помню таким Александринский театр. Мы можем сомневаться, в плоскости ли балета лежит выступление, танец ли это вообще, но публике маламбо нравится. Мы не заигрываем со зрителем, но совершенно точно видели: это был фурор. Александринский после их выступления напоминал стадион, люди прихлопывали и отстукивали ритм ногами — чем же это плохо? Фестиваль обещает быть разножанровым. Надеемся, программа удовлетворит даже самую притязательную публику.

— Есть мнение, что железный занавес во времена СССР позволил классической школе русского балета закапсулироваться, сохраниться. Как вы считаете, сейчас такое на пользу? Должен ли артист быть насмотрен, натанцован?

— Да, на мой взгляд должен быть. Наши изумительные артисты с прекрасно сохраненной классической школой зачастую не понимают, как себя ощущать в современной хореографии. Это как если бы ты все время слушал классическую музыку, а потом тебя привели на дискотеку и сказали: «Танцуй». А ты не знаешь, что делать, потому что до этого исполнял только кадриль и менуэты. Я несколько раз смотрела такие спектакли и понимала: «Ведь с ними работал ассистент хореографа, а иногда и сам хореограф. У них такие потрясающие тела и замечательные головы! Но они не двигаются инстинктивно, а думают, как это сделать». Поэтому я считаю, что диалог культур очень важен. Плюс законсервированности — возможность вырастить своих хореографов. Они есть, но это единицы.

— Многие представители актерского цеха уехали. Есть ли подобное явление в балетной среде?

— Нет, я бы так не сказала. Уехали иностранные граждане. Жаль, конечно, были хорошие звездочки — например, бразильцы в Мариинском и Большом, итальянцы. Для остальных это всегда огромный риск. Где гарантия, что артист окажется востребованным за рубежом? Я знаю, что некоторые из уехавших иностранцев очень переживают и хотят обратно. В России у них были педагоги-репетиторы, а там они должны сами действовать: договорятся — будут с кем-то заниматься, нет — как хочешь. Многое нужно организовывать самим.

Кроме того, у нас балетные театры — не с блочной системой занятости. Нет такого, чтобы три недели шла только «Спящая красавица», и если ты в ней не танцуешь, то, по сути, три недели ничего не делаешь, максимум, на класс можно сходить. В подобных условиях очень сложно поддерживать форму. У нас же сегодня «Корсар», завтра другой балет, послезавтра третий, и танцор все время в тонусе. В Европе такой сменяемости постановок нет ни в больших театрах вроде Берлинской государственной оперы, ни в более скромных.

— Давайте отыграем чуть назад. Вы сказали, сейчас важно вырастить своих хореографов.

— Очень важно. Есть плеяда имен (назовем их заслуженными), таких как Самодуров, Пимонов — очень интересных хореографов. И это не вчера произошло: Слава Самодуров в «Урал Опера Балет» пришел 12 лет назад. Все понимают, что он удивительный хореограф, который ставит разные самобытные вещи. Есть Антон Пимонов, руководящий Пермским балетом, есть Максим Севагин — глава балетной труппы столичного театра Станиславского и Немировича-Данченко, а еще Алексей Мирошниченко, Максим Петров и много других. Каждый из них на нынешнем Dance Open покажет по одноактному балету.

Определенные яркие имена на слуху, но их очень мало. Сейчас у нас единицы хореографов, способных небанально ставить.

— За месяц до гала на него оставалось несколько билетов стоимостью 17–20 тыс. рублей. Они всегда столько стоили?

— Это самый высокий ценовой сегмент. В первый день продаж на гала расходится больше половины зала. Такие цены объективно возможны и оправданны. Остальные спектакли намного демократичнее по цене, гала традиционно был гораздо дороже, чем постановки внутри фестиваля. И вечер всегда продается целиком.

— В культурной среде сейчас очень много новостей, посвященных балету: премьеры фильмов, несколько знаковых выставок. Вам не кажется, что мы пытаемся сделать балет скрепой?

— Если мы говорим о Петербурге и Москве, это не скрепа, а константа. Не умаляю заслуг других регионов. Я, например, искренне считаю, что сейчас уже нужно говорить как минимум о четырех точках, не забывать в этой связи Пермь и Екатеринбург: их театры делают потрясающие программы, иногда переплевывающие столичные.

Балет — не скрепа, это такая константа. Людям он нужен, люди к нему привыкли, причем привыкла не только прослойка интеллигенции, это все-таки слишком высокопарно звучит. Сложно сказать за всю страну, но за большие города можно: и опера, и балет, и драматический театр — это важно, это базис. Искусство способно нам дарить радость и в хорошие, и в плохие времена. Эмоцию, которая может перекрыть — хотя бы на какой-то момент,— любое состояние.

Беседовала Наталья Лавринович