«Наводнение»: Твердовский экранизирует Замятина

В прокат вышло «Наводнение», жестокая камерная трагедия Ивана И. Твердовского по мотивам рассказа Замятина,— фильм, за который не будет стыдно.

Текст: Василий Корецкий

Рассказ Евгения Замятина «Наводнение» был экранизирован дважды, оба раза в 1990-е; единственное, кажется, время, когда и продюсеров и зрителей могла заинтересовать история сорокалетней петроградской домохозяйки, из ревности зарубившей приемную девочку топором и, вполне в традициях безумия этого города, расчленившей ее, а потом счастливо забеременевшей. Обе экранизации — и снятая во французской копродукции с Изабель Юппер буквальная версия Игоря Минаева (1997), и более ранний «Зверь, выходящий из моря» Витаутаса Жалакявичюса, симптоматичный для своего времени, проявлявшего искренний интерес как к романтике декаданса (описанного в литературе), так и к ужасам обычного упадка (за окном). И романтическое свечение вокруг живущих в чувственном безвременье героев Жалакявичюса, и натуралистическая грязь Васильевского острова в фильме Минаева служили одинаково уместным фоном для сюжета об эксцессе, трансгрессии, сметающем все наводнении чувств — темы, так любимой русской литературой конца XIX — начала XX века. Напомним, что у Замятина дело происходит в 20-е, безумное время тотального ПТС, нэпа и сексуальной революции, и окровавленный топор в руке советской гражданки, при всех литературных аллюзиях,— такая же реальная примета того времени, как и грандиозное затопление города вышедшей в 1924-м из берегов Невой.

Новая, третья экранизация «Наводнения» снята Иваном Твердовским, режиссером, которого русская литературная традиция интересует явно меньше документальных реалий. Соответственно, и фильм имеет к ней куда меньше отношения, чем… ну, допустим, к чубаровскому делу — еще одному адскому сюжету ленинградской криминальной хроники 20-х. Поверх сюжета Замятина Твердовский чертит свою собственную схему цитат и аллюзий, и это не «Преступление и наказание», помноженное на пушкинские мотивы (в версии Минаева неспроста появляется конная статуя Петра), а препарированное «Чучело», уже без доброго дедушки-филантропа, без хеппи-энда, с реальным сексуальным насилием.

Действие этого «Наводнения» происходит в замкнутом пространстве загородного пансионата с несколькими бассейнами, в том числе и открытым. Здесь под надзором бездетной пары тренеров Софьи и Трофима (Анна Слю и Максим Щеголев) тренируется смешанная команда старшеклассников; в ее составе — немая Аня, племянница Софьи, сирота, потерявшая дар речи после смерти матери. Аня бегает с парнями в сауну (со служебного расследования этого происшествия начинается фильм), также за ней ухаживает положительный мальчик из команды — но, в соответствии с текстом первоисточника, сексом с ней определенно занимается только один человек. Муж Софьи, Трофим.

При всей своей шокирующей актуальности (история эта смотрится как привычная криминальная хроника) «Наводнение» не выглядит снятым «на злобу дня». Если буквальная экранизация рассказа Замятина органично смотрелась в 90-х, то снятый Твердовским фильм кажется бомбой из самого начала 2010-х. Он естественно бы встал в один ряд с «Жить» и «Портретом в сумерках» и другими фильмами того десятилетия, взорвавшими «новый тихий» артхаус нулевых воплем боли и отчаяния. Но жестокость происходящего в кадре сбалансирована у Твердовского условностью сценографии; а самое страшное тут — не сцена убийства или изнасилования, а «физическая» игра Анны Слю, чье лицо становится буквально пластическим материалом, по которому пробегают волны-судороги истерических гримас. Пространство дома отдыха, окруженного ночным лесом, словно висит в космосе, изолированное от страны, мира, планеты (характерная деталь — даже прощание с покойной Аней происходит в том же санатории, в каком-то холле, все присутствующие — в спортивных костюмах). Воды бассейна, подсвеченные мертвенным фиалковым светом, словно размывают реальность, оставляя от истории только каркас — эстафету насилия, ставшего фундаментом для всего социального, от команды до семьи.

Фильмы Твердовского часто критикуют за эксцентрику и экзальтированность, за то, что его кино — эксплуатейшен, оглушающий зрителя каскадом изобретательной «чернухи». «Наводнение» — это и правда фильм-вопль, он взрывает глаза и буравит перепонки (отметим виртуозную работу со звуком — голоса актеров тут часто звучат, как из глухого жестяного колодца, в ночной тишине все время ворочается какой-то свербящий, тревожный нойз). Но разве вопль — это не единственно уместная сегодня форма высказывания? Разве многословные драмы об инфантилизме творческой молодежи, годами не знающей, как правильно сексуально раскрепоститься, и все не могущей выбрать между чувством и зарплатой, не ухнули в сливное отверстие новейшей истории? Собственно, главное в трактовке Твердовским замятинского текста — это радикальное уничтожение всяких «чувств» как апологии насилия. Именно оно рифмуется с тоннами хлорированной смертоносной жидкости, омывающей героев. Рыба в ней умирает — но человек, даже онемев от собственной жестокости, уверенно держится тут на плаву.

В прокате с 6 апреля

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram