К чему привел выпуск самых патриотических облигаций

105 лет назад, в начале 1918 года, завершилась история «Займа Свободы», подписка на который в марте 1917 года была объявлена Временным правительством патриотическим долгом каждого гражданина страны; на этот призыв откликнулся даже свергнутый император Николай II; однако враги власти воспользовались ситуацией в собственных целях.

«Одолжим деньги Государству»

«Всем известно и всем видно, каких огромных расходов требует ведение войны… С начала войны и по 1 апреля т. г. на нужды войны Государственным казначейством было всего ассигновано 32 604 102 414 руб. Военные расходы росли с каждым месяцем. В 1914 г. суточный расход на войну немного превышал 9 млн руб., в 1915 г. суточный расход поднялся уже до 24 млн руб., и в 1916 г. он возрос почти до 40 млн руб. Удорожание войны сделалось особенно заметным со второй половины прошлого года. В первой четверти 1916 г. суточный расход составлял еще около 32 млн руб., но в последней он уже поднялся до 52 млн руб., грозя дальнейшим повышением в будущем»,— говорилось в проекте обращения Временного правительства к гражданам России.

О том же на заседаниях Временного правительства не раз рассказывал его членам министр финансов М. И. Терещенко. Он объяснял, что возможности для печатания новых купюр практически исчерпаны и что, несмотря на превышение доходов казны в 1916 году над расходами и усиленно развивающуюся вопреки «всей ненормальности переживаемых условий» хозяйственную жизнь страны, финансовое положение «нельзя считать достаточно устойчивым». И 26 марта 1917 года, как указывалось в журнале заседания Временного правительства, предложил проработанный Министерством финансов и банками выход из сложившейся ситуации:

«На первое место надлежит поставить реализацию нового внутреннего займа, который и предполагается заключить на сумму в 3 миллиарда рублей из 5 процентов годовых».

Как сообщал коллегам министр финансов, «заем этот должен быть долгосрочным» — на 49 лет. А кроме льготной цены на облигации займа — 85 руб. за сторублевую облигацию — покупателям предоставлялись и дополнительные льготы, включая освобождение от налогового сбора с выплачиваемых процентов. Погашение облигаций займа должно было начаться в декабре 1922 года и проходить ежегодно.

Никто особенно не скрывал, что акция имеет не только экономический, но и политический смысл. Ведь массовая подписка на облигации стала бы ярким символом поддержки населением нового правительства страны, которое чувствовало себя не слишком уверенно из-за необходимости делиться властью с советами рабочих и солдатских депутатов.

Займу дали имя, аналогичное готовившемуся в то же самое время в Соединенных Штатах: «Заем свободы». И Временное правительство одобрило текст воззвания к населению, который печатали и на облигациях:

«К Вам, граждане великой свободной России, к тем из Вас, кому дорого будущее нашей родины, обращаем мы наш горячий призыв.

Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть страну к старому, ныне мертвому строю.

Только напряжение всех наших сил может дать нам желанную победу. Нужна затрата многих миллиардов, чтобы спасти страну и завершить строение свободной России на началах равенства и правды.

Не жертвы требует от нас Родина, а исполнения долга.

Одолжим деньги Государству, поместив их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние».

О единстве и единении много говорилось и тогда, и потом. Вот только поддержка займа оказалась отнюдь не единодушной.

«Принято большинством»

Первой откликнулась на призыв Временного правительства церковь. Уже 29 марта 1917 года Святейший правительствующий синод Российской православной церкви заслушал письмо министра финансов, просившего о помощи в распространении займа, и постановил поручить духовенству «принять самое деятельное участие в разъяснении значения займа, как дела великой государственной и отечественной важности».

Всем архиерейским домам, монастырям, церквам и церковным учреждениям предлагалось «все могущие быть свободные деньги обращать на приобретение облигаций выпускаемого ныне займа». А кроме того, указывалось:

«Благословить духовенство свой пастырский призыв предварить в церквах прочтением прилагаемых к настоящему № "Церковных Ведомостей", составленных на сей предмет поучений».

В одном из опубликованных поучений описывалось тяжелое положение, в котором оказалась страна, и говорилось:

«Наши братья свою кровь проливают, жизнь отдают, т. е. самое дорогое, что только может быть, а мы, оставшиеся дома, не можем, не смеем не отдать свои сбережения для защиты правого дела, тем более, что эти деньги будут нам возвращены полностью и с большими к тому же процентами.

Эти деньги отдаем в верные руки.

Новое Временное Правительство, которое стоит теперь у власти, избрал сам народ, тот самый народ, который завоевал себе свободу и свергнул поработителей этой свободы».

Временное правительство, правда, никто не избирал. И те, на кого оно вынуждено было в тот момент опираться, Советы, не торопились единодушно поддержать инициативу министра финансов. Один из лидеров меньшевиков и член исполнительного комитета Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов И. Г. Церетели настаивал на поддержке предложения о займе:

«Мы рассматриваем защиту страны как дело всей демократии. Поражение нашего фронта — поражение революции… Практически — или заем будет поддержан всей демократией, или будут изысканы другие средства, более невыгодные народу».

Другие члены исполкома Петросовета предлагали половинчатые решения — поддержать проведение займа, но поставить условием реформу всей финансовой системы. А принципиальные противники продолжения войны — большевики выступали против «Займа свободы», но в итоге они проиграли:

«В Исполнительном комитете Петроградского Совета р. и с. д.,— сообщали газеты,— постановлено поддерживать выпущенный заем свободы. Постановление принято большинством 21 голоса против 14».

Большевики протестовали, требовали рассмотрения вопроса в партийных фракциях и нового дополнительного обсуждения в исполкоме Петросовета. А 11 апреля 1917 года на заседании своей фракции они подготовили проект постановления Петросовета, который стал программным документом большевиков в вопросе о займе:

«Пока политическая и экономическая власть не перешла в руки пролетариата и беднейшего слоя крестьянства, пока цель войны определяется интересами капитала, до тех пор рабочие отказываются дать свое согласие на новые займы, направленные не в пользу, а против революционной свободы России.

Признавая вместе с тем, что снабжение армии всем необходимым требует средств, и не желая ни на час оставить своих братьев без хлеба, Совет р. и с. д. считает, что расходы на капиталистическую войну должны нести капиталисты, которые нажили и продолжают наживать на этой войне миллиарды рублей, и находит, что необходимые деньги должны быть взяты исключительно из карманов буржуазии и помещиков».

Но на общем собрании Петросовета большевиков поддержали только анархисты. Лидер Петроградской федерации анархистов-коммунистов И. С. Блейхман заявил:

«Буржуазия нажила нашей кровью деньги. Мы должны сказать — ни одной копейки на войну. Вся дорога в ад усеяна обещаниями… Никакого доверия никакому правительству!»

Окончательное решение из-за острых разногласий отложили, но при следующем рассмотрении вопроса о займе большевики и анархисты оказались в меньшинстве. Не удалось им победить и в Московском совете.

Стало очевидным, что бороться нужно не за голоса членов многочисленных советов, а за умы граждан страны.

«Мы — резолюционеры»

Большевики взялись за дело незамедлительно. 14 апреля 1917 года Московский комитет РСДРП(б) принял резолюцию против «Займа свободы» и на ее основе подготовил и широко распространил на заводах и фабриках листовки, в которых говорилось:

«Самое добывание нужных государству для ведения войны средств при помощи займов, а не при помощи специальных налогов на прибыли капиталистов является новым налогом на бедноту.

Путем займов буржуазия превращает в капитал, приносящий проценты, деньги, которые могли бы быть конфискованы у нее без возврата в виде налогов.

Кроме того, заем есть выкуп ранее выпущенных бумажных денег. Извлекая их из оборота, заем очищает место для нового выпуска кредиток. Выпуск же бумажных денег увеличивает дороговизну и избавляет буржуазию от налогов».

А уже в следующие дни на собраниях рабочих начали обсуждать вопрос и принимать решения или дословно повторяющие тезисы большевиков, или дополняющие их. К примеру, в постановлении общего собрания рабочих московского завода Розенталь предлагалось:

«Мы требуем, чтобы на покрытие высоких расходов правительство ввело налог на военные прибыли капиталистов.

До этих требований мы отказываемся поддерживать военный заем».

А в постановлении собрания трудящихся московского телефонного завода говорилось:

«Деньги у правительства есть, и их можно найти и в монастырях и убывшего царя, и в других тому подобных местах. Не потребность в деньгах, а раскол в массах нужен нашим классовым противникам».

Эта догадка была не так уж далека от истины. Вопрос о займе расколол не только партии, называвшие себя социалистическими. Противоречия возникли и у самих большевиков. Некоторые партийные активисты в провинции, избранные в советы, под влиянием проправительственной агитации начали поддерживать заем и помогать его продвижению. Но в этом не было ничего странного, ведь Временное правительство и поддерживающие его силы делали все для успеха «Займа свободы».

В апреле 1917 года был подготовлен проект обращения Временного правительства к стране, где очень подробно и полно описывались причины, вызвавшие необходимость в займе. Помимо уже приведенного описания цены войны там рассказывалось и о чрезмерной денежной эмиссии в России:

«Весьма важным последствием войны является чрезвычайное увеличение количества кредитных билетов, находящихся в обращении. Когда начиналась война, кредитных билетов было в обращении на 1 633 млн руб. К 1 января 1915 г. их было на 2 946 млн, к 1 января 1916 г.— 5 616 млн… К моменту падения старого строя кредитных билетов в обращении было уже на 9 949 млн руб. С 1 же марта т. г. и по 8 апреля новых кредитных билетов выпущено в обращение на 1 204 млн руб., так что к 8 апреля всех билетов в обращении насчитывается на 11 153 млн руб.

Нельзя не обратить внимания на весьма быстрое увеличение новых бумажных рублей при новом строе: в среднем выводе на каждый день нового строя приходится около 30 млн вновь выпускаемых кредитных билетов».

Но все же эти откровения выглядели пугающе. И потому для составления объяснений необходимости в займе пригласили видных специалистов. Так, в брошюре, написанной известным в то время экономистом — приват-доцентом Петроградского политехнического института М. И. Боголеповым говорилось:

«Война дорожает с каждым месяцем, и чем ближе к ее концу, тем напряженнее должны быть финансовые усилия».

Он подтверждал, что у страны колоссальный внешний и внутренний долг, но призывал соотечественников не бояться трудностей:

«Пятидесяти миллиардов, действительно, было много для России старого режима, когда народ держали в состоянии принудительного невежества, когда народная воля была скована цепями бесправия и когда всевозможными мерами усыпляли народную энергию...

Ныне народ открыл себе великие просторы, развязал свои руки и впервые за все время русской истории он может устроить свою политическую и хозяйственную судьбу как можно лучше».

А чтобы не потерять эту возможность, следовало подписываться на «Заем свободы».

Для тех, у кого чувства играли большую роль, чем разум, устраивали разнообразные театрализованные и зрелищные продажи облигаций. Причем не без успеха. И глава петроградского Психоневрологического института генерал-лейтенант медицинской службы академик В. М. Бехтерев с интересом наблюдал и описывал этот феномен:

«Во всех собраниях с целью побудить массу лиц к действию, сначала произносятся зажигательные или возбуждающие речи, которые наэлектризовывают собрание, поднимая настроение и тем самым содействуют принятию определенного решения, приводящего к соответственному действию».

В качестве примера академик описывал митинг-концерт в Павловске, где подписываться на «Заем свободы» патетической речью убеждал матрос-эсер Ф. И. Баткин:

«Стыдно,— энергически восклицает оратор,— стыдно великой стране, которая не может сплотиться даже в ответственнейший, поворотный момент ее истории. Стыдно всем, которые виноваты в современной разрухе. Стыдно всем тем, которые не задумываются над судьбой родины…

Мы — резолюционеры,— говорит оратор,— а не революционеры. Ужели действительно мы не умеем творить, не умеем выполнить и часть того, что нам надо — смертельно надо — выполнить?..

Это — обязанность дать взаймы государству деньги на спасение родины…

Родина в опасности, наша мать умирает. И неужели найдется такой ее сын, который откажет ей в средствах для исцеления!»

Выступление матроса-оратора, как писал В. М. Бехтерев, имело огромный успех:

«После речи Баткина, покрытой долго не смолкавшими аплодисментами, был открыт сбор по подписке на заем, продолжавшийся в течение целого вечера и давший результаты, превзошедшие ожидания устроителей».

Но явной пропагандой дело не ограничивалось, и время от времени правительство прибегало к «черному пиару».

«Вселила тревогу в имущие классы»

Масштабы пропагандистской кампании в пользу «Займа свободы» потрясали современников. Столы для подписки на облигации стояли в фойе театров и в других общественных местах. В городах устраивались дни и трехдневники подписки. По улицам разъезжали автомобили с агитаторами, все возможные места оклеили плакатами и листовками.

Но настоящий бум начался после того, как к делу подключились, по большей части небескорыстно, известные актеры, певцы и иные деятели искусств, сведущие в освоении бюджетов торжественных мероприятий. Концерты с участием знаменитостей, исполнявших рвущие сердца песни и стихи, проходили в столицах, губернских городах и в курортных местах. На этом фоне сбор от подписки на облигации решили значительно увеличить. Сначала до 4 млрд руб., а потом и до 5 млрд.

Вот только вся эта агитационная деятельность вызывала совсем не ту реакцию, на которую рассчитывали власти. К примеру, 25 мая 1917 года генерал от инфантерии в отставке Ф. Я. Ростковский записал в дневнике:

«Сегодня по городу разъезжают убранные автомобили, пропагандирующие покупку Займа свободы. Автомобили нагружены людьми, военными и артистами, произносящими речи, шутки, стихи все на ту же тему о покупке Займа свободы. Публика относится к этому очень спокойно, хотя автомобили окружаются массою любопытных.

По-видимому, Заем свободы неудовлетворительно раскупается».

А с завершением театрально-концертного сезона агитационная кампания очень заметно уменьшилась по естественной причине — деятели искусств разъехались на отдых.

Правда, их выступлениями организаторы займа не ограничивались. Для ускорения его размещения распускались разнообразные, но преследующие главную цель слухи. Тот же Ф. Я. Ростковский писал:

«Ходят слухи, что будто бы все суммы, находящиеся на текущем счету в банках, будут обязательно заменены Займом свободы. Едва ли это так по чисто техническим трудностям это исполнить (так в тексте.— "История"), но ныне все возможно, даже невозможное возможно».

Позднее, по свидетельству генерала, разговоры о принудительной подписке усиливались и повторялись:

«В особом совещании министерства финансов обсуждается вопрос о возможности в ближайшем будущем заключения принудительного займа на 10 миллиардов рублей».

Большевики вели контрагитацию просто и безыскусно. Но на их стороне были постоянно ухудшающиеся условия жизни простых людей и новости о неуспехах армии на фронтах. Провал наступления в июне 1917 года усиливал антивоенные настроения и доказывал правоту большевиков, выступавших против «Займа свободы».

22 июня 1917 года министр труда Временного правительства М. И. Скобелев, выступая на Первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов в Петрограде, сетовал:

«Наши товарищи, не разделяющие политической тактики большинства демократии, очень большую долю своей революционной энергии направляют в сторону не только дискредитирования самой идеи займа, мотивируя это тем, что "Заем свободы" есть заем войны, а всякий, кто не хочет войны, должен противодействовать подписке на заем. В целом ряде провинциальных мест на этой почве создалась обстановка, которая не только сама собою сократила итог подписки на заем от демократических слоев, но вселила тревогу в имущие классы, а имущие классы, как вам известно, да и не только имущие классы, поддерживают только тот порядок, который обеспечивает веру в завтрашний день».

В той же речи М. И. Скобелев объяснил, насколько была важна для «Займа свободы» поддержка имущих классов:

«Оказывается, что имущие классы на заем революции подписываются гораздо прилежнее, чем на займы царского правительства, а демократические слои населения "Займу свободы" уделяют значительно меньше внимания из своих сбережений, чем двум займам царского правительства».

И это отнюдь не было просто красивой фразой. Так, мемуаристы вспоминали, что семья одного из лидеров Конституционно-демократической партии — В. Д. Набокова подписалась на полмиллиона рублей. А известный богач К. И. Ярошинский — на 10 млн. Свою лепту решил внести и свергнутый император Николай II. 28 июня 1917 года газета «Русское слово» сообщала:

«Николай Романов через гр. Бенкендорфа от своего имени и от имени своей семьи обратился с заявлением к временному правительству о желании подписаться на Заем свободы.

Николай Романов при этом указывает, что размер суммы подписки будет зависеть от того, будут ли он и его семья получать содержание из казны или нет.

Бывший царь приводит справку о своих денежных средствах. По его сообщению, оказывается, что личного капитала у него 908 тысяч рублей, у бывшей императрицы свыше миллиона рублей. Бывший наследник владеет капиталом в полтора милл., Ольга Николаевна — свыше 3-х милл., Татьяна Николаевна и Мария Николаевна — по 2 миллиона».

Но вскоре подписка на «Заем свободы», по сути, сошла на нет. Если на 17 июля 1917 года собрали 3 млрд 13 млн руб., то на 31 декабря — 3 млрд 98 млн. Разница в 85 млн руб. для огромной страны была каплей в море. Мало того, самые прозорливые граждане, почуяв осенью приближение новой революционной бури, начали сбывать облигации «Займа свободы» всеми доступными способами. И оказались правы. Ведь взявшие власть большевики 21 января 1918 года аннулировали государственные займы. Облигации мелких номиналов, правда, еще некоторое время использовались в качестве купюр, но это было слабым утешением для тех, кто в погоне за огромным процентом прибыли вложил все свои сбережения в «Заем свободы».

Борьба против него, естественно, не стала основополагающим фактором в борьбе большевиков за господство над страной. Но она помогла ухудшить финансовое положение и подточить доверие к власти, тем самым приблизив ее уничтожение.

Евгений Жирнов