Русский стиль эпохи глобализма
Василий Слонов: смеховая культура художественной речи
Красноярский художник Василий Слонов (р. 1969) под видом поисков национального стиля занимается социальной арт-терапией с помощью старых народных средств — сатиры, юмора и юродства.
Этот текст — часть проекта «Обретение места. 30 лет российского искусства в лицах», в котором Анна Толстова рассказывает о том, как художники разных поколений работали с новой российской действительностью и советским прошлым.
Балалайка в форме истребителя — из стали, похожей на авиационную, вся в заклепочных швах, словно корпус самолета. Коллекция топоров с портретами всех правителей советской и постсоветской России, от Ленина до Путина,— монтируется на ковер, как кинжалы и сабли, в соответствии с исконно русскими ориенталистскими обычаями. Плюшевая армия мишек, сшитых из ватников. Тройная матрешка, сваренная из тюремной решетки,— младшая отбывает двойное заключение в утробах средней и старшей сестер. Стальной кокошник ВДНХ — гребень из двух калашей, кандалы на цепях вместо рясен. Балалайка, топор, медведь, лапоть, кокошник, матрешка — казалось бы, этот нехитрый предметный словарь русскости годится разве что для сувенирных лавок, рассчитанных на интуриста, и совсем не подходит для искусства. Впрочем, есть одно исключение: соц-арт, искусство вести языковые игры и обострять идеологические конфликты, стоящие за языками,— из мастеров настоящего, «классического» соц-арта к этому предметному словарю постоянно обращался Леонид Соков, духовный учитель Василия Слонова. Только если у Сокова комический эффект возникает в момент столкновения западного и советского, в котором проступает русское, то комизм у Слонова — небинарной природы, где русское бьется на кулачках с еще более русским, нормативное — с вытесненным, стереотипное — с подлинным. Эти языковые битвы часто попадают в поле политической актуальности, так что Слонова начинает допекать патриотическая общественность, но во всем современном искусстве России не найти большего патриота, «любителя отечества, ревнителя о благе его», как толкует это понятие Даль.
Отечество Василия Слонова — село Шушенское, где его предки, казаки с обеих, отцовской и материнской, сторон, оказались в результате столыпинской реформы. И хотя его прадеды попали в Сибирь как крестьяне, а не как ссыльные или рабочие великих строек, слоновская русскость имеет отчетливо сибирский, тюремно-оборонный колорит. Заповедник русского революционного движения и важный пункт на карте «красного туризма», Шушенское в советские времена обзавелось развитой культурной инфраструктурой — в частности, имело художественную школу, проучившись в которой Слонов с ходу поступил в Красноярское художественное училище имени Сурикова. Причем поступил на самое «блатное», художественно-оформительское отделение — рассказывали, будто его выпускники, подхалтуривая на оформлении сельских клубов, могли за лето заработать на москвич, но лафа закончилась вместе с Советским Союзом к тому моменту, когда Слонов завершал учебу. Об училище, где культивировался универсальный ремесленный профессионализм этаких советских «людей Возрождения», где учили всему — от мозаики и фрески до шрифтов и промграфики, он, деревенский парень, с детства приученный работать руками, вспоминает с благодарностью. И с еще большей благодарностью вспоминает об университетском общежитии, куда его пристроила старшая сестра, студентка филфака,— там среди иногородних студентов со всего СССР он прошел свои контркультурные университеты в части современной музыки и современного искусства (с последним знакомились по ругательным советским книжкам о буржуазном западном модернизме).
Василий Слонов: «Я не носитель высоких смыслов и национальных идей»
- О логоцентричности
У меня нет дара стихосложения, но я себя чувствую комфортно именно в пространстве слова как такового, для меня это естественная среда обитания. Вся наша русская культура логоцентрична. В начале было слово, и слово — это капитал, как сказал кто-то из художников, не помню кто. - Об эпатаже
В Красноярске я просто городской сумасшедший: художественное сообщество — академия, Институт искусств, Союз художников — меня художником не считает. Говорят, что все это — ради эпатажа. Но я никогда эпатажем не занимался. Эпатаж нужен там, где есть тираж. Например, в рок-музыке: вызывающее поведение увеличивает продажи пластинок. А в искусстве, где никакого тиража нет, ты хоть заэпатируйся, все равно не сможешь это монетизировать. Корыстный эпатаж в моих условиях не имеет смысла. Но журналистами это воспринимается так, что чувак топит за актуальную политическую повесточку: они подписаны на мои соцсети, когда у меня что-то новое выходит — они копипастят и даже комментариев уже не просят. Я согласен, что вольно или невольно это попадает в точку, но это мистическим образом, спонтанно. У меня нет аналитического центра, который следит за повесточкой, придумывает форму и подачу в расчете на резонанс. Я не носитель высоких смыслов, месседжей, национальных идей — меня интересует личный праздник. - Об образе художника
Когда началась история с Сочи, газеты писали, что мне за экстремизм светит уголовка, на федеральных каналах сюжеты выходили про то, как мы с Гельманом (признан «иноагентом».— Weekend) украли двести миллионов культурных денег. Ко мне за комментариями обращаются, а я говорю: «Да какие двести — больше, по двести каждому». Родственники мои перепугались. А у меня один знакомый был, маркетолог и пиарщик, он всех успокоил: «Тебя тронь, а по имиджу это будет, что русского человека обидели, на народ наехали. У тебя — собирательный образ русского человека, ты просто как солнце русской литературы, как Лев Толстой выглядишь. Был бы ты как хипстерок, сразу бы под раздачу попал». - О воплощении идеи в материале
Идея генерируется, в мозгу происходит внутренний совет, где решается, в какой форме идея должна прозвучать наиболее убедительно. Кухня-то у меня художественно-ремесленная: где-то это картина, где-то объекты, где-то дигитальное. Году в 2013-м я встретил в Москве одну ценительницу искусства, коллекционера, и она мне сказала: «Василий, вам надо добавить в работы фирменности, лоска — съездите на Art Basel, посмотрите, как может выглядеть искусство». И я сразу поехал — был на Art Basel несколько раз. Для меня это был некий скачок — я стал стремиться к иллюзии технологичности, фирменности, как будто это на мини-заводике сделано. Огнетушители должны выглядеть как леденцы. Хотя не отрицаю панк, трэш, неправильность — в ватной серии должно быть это мясо ваты, там другая эстетика.
Говоря, что «работает во всех формах визуального творчества, кроме балета», Слонов, в сущности, не шутит. Возрожденческая ремесленная сноровка в сочетании с дизайнерским остроумием позволяет ему легко находить подходящие материал и форму для любого замысла — будь то графически изысканный логотип «русского иероглифа», в котором известное слово из трех букв спрессовывается в одну многозначительную литеру, серия сексапильных огнетушителей, выполненная с поп-артовским промышленным лоском, или же намеренно корявый шедевр паблик арте повера в виде огромной снежинки, неофициальной эмблемы Сибири, собранной из мешков с картошкой. Склонность к соц-артистскому языковому абсурду проявилась уже в 1990-е: в живописи, где над шишкинскими просторами вставала квадратная радуга Малевича, а оленеводу, писанному в манере «советского импрессионизма», приходилось пасти верблюда в тундре; в фотографиях с парадоксальными объектами вроде консервной банки из бересты, наполненной спилом березового ствола вместо тушенки, или мясорубки камуфляжной раскраски, извергающей фарш; в перформансах с бессмысленными «добрыми поступками» — Слонов, например, заявлялся в разные красноярские учреждения, чтобы погладить пожарные шланги, аккуратно заутюживая складочку, как на брюках. Тогда же началась бурная выставочная активность — молодой художник фонтанировал идеями, регулярно выставляясь в Красноярском музейном центре: коллективно, персонально и в составе группы «peaceDАТЫЕ», основанной в 2001 году вместе с однокашником, художником и поэтом Александром Левченко. Ясноглазый русоволосый молодец с бородой до пупа, разъезжающий на экстравагантных машинах, разрисованных ромашками, кирпичами или под зебру, быстро превратился в живую городскую достопримечательность Красноярска, красную тряпку для одних и местночтимого кумира для других.
В 2010-е слава Василия Слонова переросла границы Красноярского края, выйдя на всероссийский и международный уровень, что отчасти было связано с развитием интернета и социальных сетей, а отчасти — с фигурой Марата Гельмана (признанного «иностранным агентом» в конце 2021-го). В гельмановских проектах Слонов участвовал с 1999 года, начиная с фестиваля «Культурные герои 21 века», однако переезжать в Москву и становиться художником галереи не спешил: был исполнен юношеского максимализма и немного разочарован тем, что искусство использовали в политтехнологических целях, но при этом отдавал должное кураторскому таланту и энергии Гельмана, восстанавливавшего культурные связи между регионами России, разорванные после распада СССР и советской системы культуры. В 2013 году Слонов прославился как художник, уволивший Гельмана из Перми: после скандала, разразившегося на фестивале «Белые ночи в Перми» в связи с выставкой «Welcome! Sochi 2014», идеолога «пермской культурной революции» отправили в отставку. Ранее вещи из сочинской серии Слонова, взявшегося разрабатывать альтернативный фирменный стиль Олимпиады-2014, демонстрировались на передвижной гельмановской выставке «Соединенные Штаты Сибири» и никаких нареканий не вызвали, но в Перми консолидировались контрреволюционные силы, у которых патриотические чувства начисто вытеснили чувство юмора: выставку закрыли, работы арестовали и увезли на экспертизу в Минкульт, художника обвиняли в экстремизме и незаконном использовании олимпийской символики — абсурдная история широко освещалась в международной прессе, скандальное эхо докатилось до города documenta Касселя, где из соображений, как бы чего не вышло в российско-германских отношениях, местные власти тоже было попытались запретить показ слоновских плакатов «Welcome! Sochi 2014». Слава имела и оборотную сторону: в 2018 году на «Винзаводе» активисты националистического движения SERB разгромили выставку Слонова «Небесный Иерусалим», проходившую в галерее «11.12»,— иронические картины-объекты на модную тему «русского космизма», писанные «хлоркой по ватнику», были уничтожены погромщиками.
Между тем ерничанья над русскостью, какое вечно мерещится цензорам сверху и снизу, в искусстве Слонова нет и в помине — напротив, эта многоликая русскость как смутный объект желания, сталкиваясь с разными внутренними и внешними стереотипами относительно того, что есть исконно и истинно русское, проходя испытания глобалистскими соблазнами и очистительным смехом, проявляется в своей неочевидной, празднично-веселой сути. Неслучайно художник работает поп-артистскими сериями — топоров, утюгов, мухобоек, скворечников, кирпичей, огнетушителей, неваляшек или чебурашек,— с каждым новым юмористическим объектом приближаясь к ускользающему предмету своих исследований. В мировой битве брендов он ищет бренд России, примеряя на нее тематические «имперские кокошники» Сбербанка, «Газпрома», ВДВ, тайги и ГУЛАГа. Противоборство глобальности и локальности патриотично заканчивается победой последней — набившая оскомину городская айдентика с сердечком обретает почвенные черты, когда на красноярской Стрелке возникает гигантское «Ватное сердце» (в 2014 году Слонов, чуткий к сетевому слову и обожающий прием буквализации метафоры, взял в оборот мем «ватник», принявшись за серию «Ватники Апокалипсиса», основным материалом в которой натурально служили вата и ватники). Политическое острословие и пластическое чувство юмора, не требующее от зрителя большой насмотренности, роднят Василия Слонова с художниками круга петербургской галереи «Свиное рыло» — он такой же мастер «порвать интернет» и «взорвать соцсети», балансируя между трэшем и стильностью. И, как и экспоненты «Свиного рыла», мастер травить политические анекдоты, чья терапевтическая функция — быть лекарством от национальных комплексов и страхов. На дальнейшее закручивание гаек у него давно был заготовлен ответ: боевой карандаш, грифель которого вставлен в стержень шурупа, и точилка для таких боевых карандашей — в форме кастета.
Шедевр
«Welcome! Sochi 2014»
Серия картин, плакатов и объектов. 2007–2013
Василий Слонов взялся за сочинскую серию, как только объявили, что Россия выиграла право проводить зимние Олимпийские игры 2014 года, и работал над ней по методу от противного. То есть отталкивался от официального олимпийского стиля, вполне противного: стиль этот еще толком не был разработан, но ироничному художнику с тонким дизайнерским чутьем нетрудно было предсказать, каким будет казенно-позитивный образ спортивной России. Говоря языком маркетологов, Слонов занялся альтернативной айдентикой, мерчем и рекламой сочинской Олимпиады. Вместо медалей — топоры с пародийными эмблемами зимних видов спорта и квазиспортивными лозунгами с историко-политическими подтекстами, как то «Догнать и перегнать». В качестве спорттоваров — анекдотические гибриды, например, лаптей с коньками. Но наибольший ажиотаж в медиа и наибольшую ярость среди патриотов вызвали плакаты со слоганом «Welcome! Sochi 2014» и веселыми картинками вроде хохломской балалайки-калашникова, супрематического снеговика-танка, матрешки-истребителя, олимпийских колец из колючей проволоки или самовара на лыжах. Под маской Чебурашки прячется звериный оскал народной хтони, в костюме олимпийского мишки щеголяет усатый вождь народов — лейтмотивом сочинской рекламы становится оборотничество, художник с прямотой древнерусского юродивого указывает на то, что спорт есть сублимация войны. Если бы Слонова назначили главным художником Олимпиады, его сувенирная продукция обогатила бы государственную казну не в меньшей степени, чем якутские бриллианты. Однако к 2014 году чувство юмора и умение смеяться над собой окончательно исключили из списка традиционных ценностей Российской Федерации.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram