Чтения памяти Николая Никулина в Эрмитаже

В Государственном Эрмитаже прошли «Чтения памяти Николая Николаевича Никулина (1923–2009)», приуроченные к 100-летию со дня рождения крупного отечественного специалиста по искусству Нидерландов и автора самой жесткой антивоенной книги, когда-либо написанной о Великой Отечественной войне ее участником,— «Воспоминания о войне». Рассказывает Кира Долинина.

Все шло к тому, что жизнь Николая Никулина, одного из самых старых и уважаемых сотрудников Эрмитажа, профессора, автора каталогов и ученых книг, расписана до конца — до гражданской панихиды в Комендантском подъезде Зимнего дворца. Эту свою жизнь Никулин прожил так, чтобы быть максимально отстраненным от той реальности, которая проходила за окнами его кабинета с одним из лучших видов Европы — на Стрелку Васильевского острова и Петропавловскую крепость через Неву. Стены музея как бы отсекали реальность, где в маленькой квартирке на выселках самым главным местом были его кабинет и его книги. Карьера была важна еще и тем, насколько «выездным» ты числишься в музее, сколько еще успеешь увидеть того, заграничного мира, который ты прошагал в 1945-м на пути в Берлин.

Кроме работы в Эрмитаже Никулин преподавал в Академии художеств, и музей сегодня не без удовольствия отчитывается, что «к его ученикам принадлежит более половины сегодняшних сотрудников отдела западноевропейского изобразительного искусства». Он не был из тех профессоров, которые дружески близки со своими учениками, но самые внимательные из них смогли взять у своего учителя не только знания о старом нидерландском искусстве.

Книга Никулина «Воспоминания о войне» вышла в свет в 2007 году в издательстве Государственного Эрмитажа микроскопическим тиражом в серии «Хранители», читаемой прежде всего музейными историками и коллегами. Через год вышло второе издание. Книгу прочли и ринулись издавать и переиздавать, увидев в ней раскрытый ящик Пандоры: в тихих скупых словах ученого, ушедшего на войну в 1941-м сразу после школы и закончившего ее в Берлине в звании гвардии сержанта, кипит яд войны, которым отравлены все, кто к ней прикоснулся. «Я обратился к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний…» — сформулировал перед первой публикацией сам Никулин.

Он признавал, что мемуары эти — «дитя оттепели», казалось, что можно хотя бы для себя это записать. Когда в конце 1990-х рукопись вышла за стены квартиры Никулиных, а потом и дошла до публикации, сам мемуарист назовет это своей чудовищной ошибкой: «Я и в себе обнаруживаю тот же неистребимый страх». Но ему важно было наконец сказать, что «война всегда была подлостью, а армия, инструмент убийства,— орудием зла».

Что такого рассказал Никулин, чего не было сказано раньше? Фактически ничего нового. Но он вел свой рассказ «снизу», из траншеи, а не «сверху», из штабов. Нельзя не прислушаться к мальчику, увидевшему кровь, грязь, слизь, голод, насилие, идиотизм приказов, полки бессмысленно отправленных под пули солдат, ложь и подлость начальства. Этот тихий текст бьет наотмашь — после него слащавой ложью кажется почти вся военная проза советских писателей. Никулин хотел одного: «воскресить у людей память и уважение к погибшим… Никакие памятники и мемориалы не способны передать грандиозность военных потерь, по-настоящему увековечить мириады бессмысленных жертв. Лучшая память им — правда о войне, правдивый рассказ о происходившем, раскрытие архивов».

Основной текст «Воспоминаний» написан к 1975 году. Написан «в стол», и никак иначе. Все, кто знал Никулина, знали и его подчеркнутую сдержанность и как бы безэмоциональность. «Человек в футляре», сухарь, немного надменный и желчный, шагавший через Неву из Эрмитажа в академию и обратно. Он казался воплощенным образом советского ученого. Вот только был беспартийным (наотрез отказался вступить после боя), что для прошедшего всю войну ветерана было необычно. Не любил есть в одиночестве — говорил, что это «с войны». Да время от времени выдавал вдруг коллегам скабрезные частушки, из его уст казавшиеся особенно смешными.

В 1960–1980-е годы в СССР не было понятия «посттравматическое расстройство», никакой такой травмы у ветеранов не предполагалось. Руки-ноги целы, не контуженный — повезло. А что у тебя в голове по ночам творится, какие кошмары и боли тебя мучают — кому какое дело. Никулин так никогда и не оправился от встречи с войной как она есть — «ужас, смерть, голод, подлость, подлость и подлость»,— но хотел, чтобы об этом помнили те, кто придет после него.