Как Уэйн Макгрегор превратил «Божественную комедию» в балет

После мировой премьеры в Лондоне в 2021 году, приуроченной к 700-летию смерти Данте Алигьери, трехактный балет «The Dante Project» по «Божественной комедии» наконец дождался своего часа в Opera Garnier. Совместная работа лучших современных авторов Великобритании — композитора Томаса Адеса, хореографа Уэйна Макгрегора, художницы Таситы Дин — и двух ведущих мировых театров (Королевского балета Великобритании и Парижской оперы) стала самой амбициозной балетной постановкой последних лет. Масштаб впечатлил Марию Сидельникову больше, чем художественный результат.

Спектакля такого размаха давно не видел балетный мир. Музыка британского композитора Томаса Адеса — совершенно самостоятельное произведение, которое наверняка будет жить долго и счастливо и без балета,— запустила весь сложносочиненный механизм «The Dante Project», рожденного между Лос-Анджелесом, Лондоном и Парижем и прошедшего до премьеры все круги пандемического ада. В полуторачасовую партитуру, трехчастную, как и сама «Божественная комедия», Адес вложил все свои музыкальные пристрастия и чаяния: тайны мироздания — давняя страсть композитора. Впрочем, первым делом меломаны узнают здесь фортепианные цитаты, вальсы, венгерские адажио и макабрические марши из «Данте-Симфонии» Ференца Листа. Последнего Адес делает этаким собственным Вергилием и следует за ним по «Аду» — самой длительной и насыщенной части «The Dante Project» — почти дословно. Страстные вихри хлесткой и многослойной музыки — противоборствующей, нагнетающей, кишащей яркими образами — готовят блуждающему Данте одну встречу страшнее другой. Совсем иная интонация у «Чистилища», где поэт встречает свою Беатриче и погружается в воспоминания детства и отрочества.

Неожиданной сквозной темой компактного второго акта композитор выбрал иудейские литургические песнопения. Записаны они в иерусалимской синагоге Адес, где их поют на рассвете перед молитвой. Для Томаса Адеса это не просто музыкальная метафора чистилища, приближающего рай, но и биографическая нота — дань предкам, сирийским евреям. Нарождающийся свет партитуры обильно раскроется в упоительном «Рае», акте, где вся дробность приходит-таки к единому гармоничному знаменателю. Здесь музыка словно очищается от всех аллюзий и нарративов, превращаясь в обволакивающий поток закольцованных фраз. На премьере Адес, вставший за дирижерский пульт лично, заставил расслышать все эти нюансы даже неофитов, за что и сорвал овации в финале.

Видная художница Тасита Дин с хореографическим материалом работает впервые. По трем актам балета она последовательно распределила свои привычные медиумы — рисунок, фотографию и видео. Так, дремучий и грозящий лес «Ада» художница превратила в серые горы ледников, перевернутых с ног на голову и эффектно протянутых через весь задник. В костюмах-комбинезонах всех оттенков серого — тоже ее работа — «подсвечены» грехи: у воров белесые руки, у Сатаны пепельно-белая голова, у любодеев Паоло и Франчески окрашены белым бедра и гениталии. Яркими пятнами выделены только главные персонажи — Данте и Вергилий. Беатриче, как положено прекрасному призраку и музе, облачена в прозрачную органзу — выигрышную для «картинки» и не очень удобную для танца, особенно для поддержек.

Для «Чистилища» художница выбрала задником фотоснимок, точнее, негатив снимка с изображением цветущего в Лос-Анджелесе кустарника жакаранды: в тусклых неестественных цветах при желании можно расчувствовать застывшее безвременье. Ну а «Рай» сопровождается видеоэкраном. На нем в туманном свете (дизайнер — Люси Картер) медитативно представлены бесконечные трансформации круга (видимо, аллюзия на круги и сферы, сменяющие друг друга у Данте): он становится то глазом, то планетой, то воронкой, рождающей все новые и новые образы.

Собрать воедино разрозненные части этого неподъемного монумента было задачей Уэйна Макгрегора. Британский хореограф, основатель собственной труппы, многолетний хореограф-резидент «Ковент-Гардена», куратор Венецианской танцевальной биеннале, постановщик опер, Олимпиад, фильмов, концертных шоу, клипов и еще бог знает чего страшно плодовит. Его конек — абстрактные балеты. А идеальная среда обитания при этом — наука, генетика, нейронные связи и прочие новейшие технологии и открытия. Все эти необъяснимые явления он, как никто, умеет переводить на язык тел. В руках Макгрегора самые убежденные классики превращаются в фантастических пришельцев с безграничными возможностями. Впрочем, от идеи рассказывать историю «Божественной комедии» телами он отказался с самого начала: хореограф настаивает не на сюжетных, а на эмоциональных связях, рожденных самим движением. Они-то и должны выступить красноречивее любых сюжетных перипетий.

В густонаселенном «The Dante Project» разобраться в персонажах, не заглядывая в программку, действительно невозможно. Но, следуя логике хореографа, видимо, и не стоит этого делать: ну грешники и грешники. Макгрегор ставит как говорит — сто слов в минуту. «Высокого языка» классики, заковыристых неологизмов (вроде вращений с опущенными вниз руками, то есть совсем без форса) и эмоциональных междометий (самое наглядное — бесконечные подныривания головой и пикирования вниз корпусом) в этой «речи» поровну. Но нельзя не отметить, как здорово эти дьявольски быстрые и технически сложные связки артикулируют новоиспеченные этуали Марк Моро и Гийом Диоп, как стильно работают яркие молодые солистки, первые танцовщицы Сильвия Сен-Мартен и Блюен Баттистони, как доверительно близки sujet Оун Канг и первый танцовщик Пабло Легаса. И как решительны многолюдные сцены: в котел массового хаоса и жути Макгрегор бросает все, что попадается под руку, не оглядываясь на музыкальные нюансы, и чувствует себя здесь очень уверенно.

А вот с центральными персонажами и всеми повествовательными моментами, а их все же осталось немало, дело обстоит хуже. В Лондоне «The Dante Project» Уэйн Макгрегор ставил на Эдварда Уотсона, его любимого танцовщика последних двадцати лет, артиста, который из движения мизинца способен сделать событие. В роли Данте он прощался со сценой и вложил в это путешествие весь багаж и телесной, и личной памяти, сделав спектакль, по сути, своим бенефисом. Английская критика разливалась соловьем, закрывая глаза на огрехи хореографии. В Парижской опере роль Данте досталась этуали Жерману Луве — бесспорно, самому красивому молодому артисту труппы, чьи движения совершенны и безупречны, но, увы, пусты. Он готов прилежно следовать за своим Вергилием (экс-солист Большого театра Ирек Мухамедов актерски отдувается за двоих), отработать дуэль-схватку с Сатаной (неузнаваемая в гриме этуаль Валентина Колосанте), дежурно оживиться в немногочисленных дуэтах с Беатриче (первая роль в новом статусе этуали для Ханны О’Нил). Но и этот путь, и его ужасы, и открытия, и прозрения ему адски неинтересны.