35 лет назад в США вышел «Словарь культурной грамотности»

Предполагалось, что «культурно грамотные» американцы их знают, а молодежь и социально незащищенные граждане должны их выучить. Теоретическим обоснованием минимума «культурной грамотности» американца образца 1988 года была вышедшая годом раньше книга Эрика Хирша «Культурная грамотность: что нужно знать каждому американцу», занявшая в том году второе место в списке национальных бестселлеров и вызвавшая большой шум в интеллектуальных, педагогических и политических кругах.

Выпускник Корнеллского университета Эрик Дональд Хирш-младший (Хиршем-старшим был его отец, брокер на хлопковой бирже в штате Теннесси) сначала изучал там химию, но лекции Набокова по русской литературе убедили его, что рожден он не для того, чтобы стать химиком. Докторскую диссертацию по английской литературе он защитил в Йельском университете и десять лет преподавал там на английском отделении.

Романтизм, герменевтика, композиция

Круг его научных интересов ограничивался тогда поэтами-романтиками. Потом он перешел на профессорскую вакансию в университет штата Виргиния, где почти сразу опубликовал свое видение литературной герменевтики в книге «Действительность в интерпретации». Вокруг герменевтики — исходно толкования библейских и прочих кладезей мудрости — к ХХ веку уже было нагорожено столько теорий, что для их понимания, пожалуй, требовалась собственная герменевтика.

Свою теорию профессор Хирш называл «разумной верой в то, что текст означает то, что имел в виду его автор», и считал, что читатели могут, по крайней мере в некоторых случаях, восстановить задуманный автором смысл, то есть верно его интерпретировать. При этом Хирш обращал внимание на разницу между значением слов, которые со временем практически не меняются, и их значимостью, которая может изменяться довольно быстро. Классический тому пример из нашей литературы — третья строка «Евгения Онегина» про дядю главного героя, который «уважать себя заставил».

Теория Хирша не выходила за рамки здравого смысла и потому фурора в научном сообществе герменевтиков не вызвала. Профессор принялся разрабатывать новую для себя область теории письма и композиции. Здесь его исходный тезис тоже был вполне тривиальный: чем композиция текста и сам текст лучше, тем быстрее он читается. Назвал это Хирш термином «относительная читабельность» и написал целую монографию «Философия композиции» (1977) объемом в 224 страницы, в которой фактически проводилась только одна мысль: «Один фрагмент текста более читабелен с точки зрения относительной удобочитаемости, чем другой, если он передает тот же смысл, но его легче читать и он читается быстрее, чем альтернативный отрывок».

Эксперименты на людях

Профессор Хирш не просто постулировал этот тезис. Он проверил его в экспериментах на своих студентах. Студентам Виргинского университета выдавались отрывки текстов одинаковой длины, одни были написаны гладко, а другие про то же самое написаны с точки зрения стилистики отвратительно (или искусственно стилистически ухудшены). Студенты их читали про себя, а доктор Хирш и его ассистенты с секундомером в руке засекали время прочтения. Как и ожидалось, хорошо написанные тексты студенты читали быстрее. Сбой был только один раз, когда им дали текст из «Метафизики» Гегеля. Но сбой был объяснимый: студенты-филологи плохо улавливали смысл написанного, потому что философию Гегеля не знали.

Но настоящее открытие Хирша ждало, когда он расширил круг подопытных студентов Виргинского университета в Шарлотсвилле, добавив к ним студентов общественного колледжа Джулиана Сарджента Рейнольдса в соседнем Ричмонде. Здесь студенты тоже, шевеля губами, очень долго читали Гегеля, но столь же долго они водили глазами по отчетам генерала Ли и генерала Гранта о капитуляции первого второму в Аппоматтоксе. Многие их них очень смутно представляли себе, кто такой Грант, кто такой Ли и впервые видели топоним Аппоматтокс.

Они относились к той категории американских граждан, которых доктор Хирш потом назовет в своей знаменитой книге disadvantaged (малоимущими, обделенными), а у нас таких называют социально незащищенными. Собственно, для них и создавались общественные колледжи, куда их принимали без экзаменов на казенный кошт, учили два года, и тех, кто показывал хорошие результаты, переводили в университеты продолжать учиться до бакалавра и далее. Кроме них, а точнее, часть из них, как писал доктор Хирш, относились к меньшинствам (minorities), не уточняя, к каким именно. В те времена, в отличие от нынешних, уточнений и не требовалось: понятно было, что это этнические меньшинства. Но при этом все они были американцами. Более того, они были виргинцами, причем из Ричмонда, где в свое время размещалась штаб-квартира командующего войсками Конфедерации генерала Ли.

Звездный час профессора Хирша

Можно подумать: какое же это открытие, ведь все это заведомо было очевидно. Но дело в том, что свое открытие в ричмондском колледже профессор Хирш сделал не для мировой науки, а для себя лично. Много лет спустя он скажет: «В тот день 1978 года моя жизнь изменилась». Правда, если быть точным, изменилась она только спустя несколько лет. В 1981 году профессор выступил в Ассоциации современного языка с докладом о культурной неграмотности. А в 1983 году, когда в журнале American Scholar появилась его статья «Культурная грамотность», образовательный фонд Exxon предложил ему провести более систематические исследования в этом направлении. Чтобы понять значимость этого события, надо знать, что Exxon Education Foundation был на тот момент самым крупным грантодателем в области образования.

Профессор Хирш нанял целую команду, она начала составлять списки понятий, которые должны знать все «культурно грамотные» американцы. Таковых набралось 5000, могло быть и больше, но профессор Хирш ограничился этой цифрой. В 1978 году они были опубликованы в виде «Словаря культурной грамотности». Этот «необходимый минимум общих знаний американцев» стал приложением к книге Хирша «Культурная грамотность: что нужно знать каждому американцу», которая вышла на год раньше, в 1987 году, и стала бестселлером. А еще годом раньше профессор Хирш создал свой собственный некоммерческий Фонд культурной грамотности с целью разработки общенационального образовательного стандарта.

В Америке не было и нет общенационального образовательного стандарта, эти стандарты входят в компетенцию штатов. Сам Хирш публично недоумевал: «Соединенные Штаты — единственная развитая страна, в которой нет базовой учебной программы. Почему они не хотят, чтобы у нас была такая же? Моя книга — всего лишь теория основной учебной программы». И вот тут, как в известном рассказе Зощенко про инвалида Гусева, который не вовремя явился на коммунальной кухне с вопросом «Что за шум, а драки нету?», все и началось!

Наступил звездный час профессора Хирша. Республиканцы-традиционалисты сцепились с либерал-демократами. Первым нравились базовые понятия профессора, демократы возмущались их «токсичностью» и недоумевали, как мог до мозга костей демократ Хирш предлагать такое. Независимые открыто издевались: мол, система Хирша преуспевает в «производстве образованных детей», но «разжигает споры об образовании, что очень полезно для бизнеса профессора Хирша». Профессор же ударными темпами продолжал разработку базовых минимумов «культурной грамотности» для первоклашек, для средней школы, для старшеклассников и т. д. Но время шло, и шум вокруг «минимума общих знаний американцев» постепенно стих. Сегодня в 46 штатах и округе Колумбия насчитается около 1200 школ, где обучают базовым знаниям по списку Хирша. Это примерно 1,3% от общего числа американских школ.

Сама же теория «культурной грамотности» Хирша ушла в историю науки. Сейчас ученых гораздо больше волнует индекс другого Хирша — Хорхе Хирша, физика твердого тела из Калифорнийского университета в Сан-Диего. С 2005 года и поныне индекс Хирша — показатель числа научных работ и их цитируемости в других научных работах — главный критерий продуктивности ученого. Но о «культурной грамотности» Эрика Хирша и особенно его словарном понятийном минимуме для настоящего американца временами вспоминают.

«Каждую минуту рождается лох»

То, что он безнадежно устарел, даже не обсуждается, это подразумевается по умолчанию. Вопрос в другом: нужен ли новому поколению американцев уже цифровой эпохи новый «Словарь культурной грамотности» и если нужен, то что он должен включать? Весьма интересна в этом плане статья Эрика Лю «What Every American Should Know. Defining common cultural literacy for an increasingly diverse nation» («Что должен знать каждый американец. Определение общей культурной грамотности для нации, которая становится все более разнообразной»), опубликованная в 2015 году в журнале Democracy: A Journal of Ideas и перепечатанная в журнале The Atlantic. Она свободно доступна в интернете на английском языке и весьма полезна для понимания хода мысли современных американских элит, а потому, наверное, надо сказать об этих журналах и об авторе статьи.

Журнал Democracy: A Journal of Ideas был создан в 2006 году в противовес консервативному прореспубликанскому журналу The National Interest, в котором в свое время публиковался Фукуяма, а в 2018 году за редакционную статью в нем «Медведь и Слон» российская гражданка Марина Бутина была осуждена в США по «шпионской статье». Проще говоря, Democracy: A Journal of Ideas — рупор интеллектуалов демократического толка. А журнал The Atlantic — солидное издание с полуторавековой историей, в котором когда-то Лонгфелло публиковал рецензии на творчество Тургенева, Набоков — свои первые рассказы на английском языке, а в романе Сэлинджера «Над пропастью во ржи» этот журнал выписывал сосед главного героя, старый учитель истории, который пытался наставить юного героя на путь истинный и мог бы быть литературным прообразом реального виргинского профессора Эрика Хирша, если бы такая мысль пришла в голову литературоведам.

Автор новой концепции американской культурной грамотности Эрик Лю тоже далеко не простой «китаеамериканец» с тайваньскими корнями. В администрации Картера он был заместителем советника президента по внутренним вопросам и спичрайтером, а президент Обама назначил его членом совета директоров федеральной AmeriCorps State and National — крупнейшего грантодателя общественных и религиозных организаций, университетов и государственных агентств. Одним словом, такие люди в США, как Эрик Лю, уж точно знают, что надо знать всем остальным американцам.

Его статья о новой «культурной грамотности» для Америки длинная и, как полагается концептуальным размышлениям патентованного интеллектуала, довольно занудливая. Но если совсем коротко, то суть ее такая. Первое: грамотность в культуре дает власть или по крайней мере доступ к власти. Второе: парадигма «американства» ХХ века, на которой зиждется «культурная грамотность» Хирша, необратимо устарела, и «грядет шумный, но неумолимый финал — конец превосходства белых, и, нравится нам это или нет, в течение жизни этого поколения всем американцам придется научиться новому способу быть американцами».

И третье: «Чтобы было ясно, общеамериканский подход XXI века к культурной грамотности заключается не в вытеснении “реальной” истории скоропортящимся материалом современной жизни. Речь идет о том, чтобы провести линии преемственности от старых форм культурного самовыражения, какими бы формальными они ни были, к их потомкам, какими бы разговорными они ни были… Для этого нужно нечто большее, чем просто слова, потому что грамотность в наш опосредованный век — это не только словесность. Для этого нужны изображения. Для этого нужны символы и плакаты. Для этого нужны знаковые звуки. Нужен жаргон бедных и рабочих сообществ в той же степени, что и жаргон элитных районов. Для этого нужны наиболее устойчивые интернет-мемы, медийные метафоры и отсылки к поп-культуре».

Ну а если все-таки составлять новый словарь «культурной грамотности» по образцу и подобию словаря Хирша, то, как считает Эрик Лю, «5000 или даже 500 понятий — это слишком сложная задача для начала». «Какие десять вещей должен знать каждый американец — новичок или коренной житель, богатый или неимущий? — вопрошает он, и сам себе отвечает: — По-моему, вот какие».

1) Whiteness (теория белизны — разновидность расовой теории, которая рассматривает расу как социальную конструкцию);

2) The Federalist Papers (сборник из 85 статей в поддержку ратификации Конституции США в 1788 году, то есть фактически толкование конституции);

3) The Almighty Dollar («Всемогущий доллар» — идиома, которую Диккенс использовал для высмеивания одержимости американцев материальным богатством);

4) Organized labor (профсоюзное движение);

5) Reconstruction (эпоха реконструкции — отрезок американской истории после окончания Гражданской войны между Севером и Югом);

6) Nativism (политика защиты интересов коренных или постоянных жителей, включая меры по ограничению иммиграции);

7) The American Dream («Американская мечта» — идиома для обозначения жизненных идеалов американца);

8) The Reagan Revolution (эпоха президентства Рональда Рейгана, наследие которой значимо в США до сих пор, как в свое время наследие «Нового курса» Рузвельта);

9) DARPA (Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США, задачей которого является сохранение технологического превосходства американского оружия);

10) A sucker born every minute («Каждую минуту рождается лох» — народная американская мудрость).

Если взглянуть на этот минимум «культурной грамотности» с позиции политологов, социологов, антропологов, педагогов и даже лингвистов, то здесь, наверное, достаточно материала на десяток научных статей и пару-тройку диссертаций. Но если внимательно посмотреть на него глазами простого неученого человека, не претендующего на роль педагогических гуру для целых наций, то в нем есть только один пункт, десятый по счету, который не подпадает под «вытеснение “реальной” истории скоропортящимся материалом современной жизни», если выражаться словами мистера Лю.

Ботвинья с кексом компетенций не добавят

В нашей стране за всю ее многовековую историю существовало, по-видимому, только два официально утвержденных на общегосударственном уровне минимума «культурной грамотности» — для претендентов на партбилет и на ученую степень кандидата наук. Первый из них — партминимум — предполагал знание кандидатом в члены КПСС устава партии, основных вех партийной истории, начиная со второго съезда РСДРП в Лондоне, решений последнего съезда партии и/или пленума ЦК КПСС (если съезд был давно), имен членов Политбюро ЦК КПСС, названий братских рабочих и социалистических партий (по крайней мере в странах Варшавского договора) и др. И все это помимо «знания всех тех богатств, которые выработало человечество» и которыми настоящий коммунист, как завещал великий Ленин, был обязан «обогатить свою память».

Что касается кандидатского минимума, тот был попроще и сформулирован в билетах экзаменов по трем дисциплинам: философии и истории науки, иностранному языку (для зарубежных граждан — русский) и по профильной специальности. Контролируется этот «культурный минимум», честно говоря, лишь формально.

А «культурная грамотность» Хирша так и называется у нас по его имени — теория лингвокультурной грамотности Хирша. И его методика экспериментирования на студентах у нас тоже прижилась. И даже в Томском государственном университете в 1994 году был издан словарь «Грамотны ли Вы, или 5000 слов, которые помогут проверить это», составленный по модели Хирша и адаптированный к русской культурной среде. Вот фрагмент из него на букву Д: ДАВИД; ДАВЛЕНИЕ; ДАВЫДОВ Д.; ДАКТИЛОСКОПИЯ; ДАЛИ; ДАЛЬ В. И.; ДАЛЬ О. И.; ДАЛЬТОНИЗМ; ДАМА С СОБАЧКОЙ; ДАМОКЛОВ МЕЧ; ДАНАЯ; ДАНЕЛИЯ; ДАНИЛА МАСТЕР (лит.); ДАНИЛЕВСКИЙ Г.; ДАНИЯ; ДАНТЕ; ДАНТОН; ДАОСИЗМ; ДАРЕНОМУ КОНЮ В ЗУБЫ НЕ СМОТРЯТ…». Правда, его сильно критиковали, в частности, за то, что в нем присутствуют кулинарные номинации (антрекот, бифштекс, ботвинья, бутерброд, бульон, ваниль, галушки, гуляш, зразы, кефир, кекс, кулич, соус) и научные термины (y-хромосомы, липиды, фаллопиевы трубы), знание семантики которых вряд ли может свидетельствовать об уровне культурной грамотности.

Но в отличие от ситуации со словарем Хирша, отечественные разработки аналогичных словарей за рамки ученых упражнений не выходят и вряд ли выйдут. По меньшей мере по двум причинам. Во-первых, в цифровой среде эпоху «культурной грамотности» по Хиршу уже сменила эпоха «культурной мемологии». В этом Эрик Лю прав. Во-вторых, у нас, как и в большинстве развитых стран мира, понятийный минимум «культурной грамотности» исходно зашит в государственные образовательные стандарты и внутри них — в образовательные программы по школьным предметам и классам. И то же самое — в программах для среднего специального, профессионального и вузовского образования.

Освоение этих программ должно вырабатывать общекультурные и профессиональные компетенции. При этом в число культурных компетенций входит и лингвокультурная грамотность, которая в отечественных научных публикациях определяется как «совокупность фоновых знаний об окружающем мире, выраженных в вербальной форме и позволяющих носителям языка понимать друг друга на адекватном уровне, а также способность эффективно использовать эти знания в коммуникации».

Впрочем, как ее ни называй — культурная грамотность, лингвокультурная грамотность или как-то еще,— она, как свидетельствует vox populi, раньше у нас была во многом весьма неплохая, а сейчас отвратительная. Из чего следует, что проблема есть, ее надо решать, и она, похоже, не американская, не российская, не чья-то еще, а наднациональная.

Ася Петухова