Как Украине возвращали трофеи

260 лет назад, в 1763 году, Екатерина II пожаловала Войску запорожскому клейноды — атрибуты власти войсковой старшины; двенадцать лет спустя при ликвидации Запорожской Сечи эти предметы вместе с казачьими пушками стали трофеями русской армии; а вскоре после Октябрьской революции, 13 ноября 1917 года, было опубликовано решение наркома по делам национальностей РСФСР И. В. Сталина торжественно возвратить «Украине ее национальные реликвии», но все оказалось не так просто.

«Тех Наших посланных бесчестили»

Настолько жесткое решение, как и суровость поясняющего его манифеста всегда подчеркивавшей свое милосердие матушки-императрицы оказались для ее подданных совершенно неожиданными. Хотя сведущие в истории отношений российских самодержцев с запорожскими казаками люди вряд ли могли забыть грамоту Петра I от 26 мая 1709 года «Об измене запорожских казаков», где говорилось:

«Издавна всем Вам Нашим подданым ведомо о всегдашних своевольствах и шатостях и непослушаниях непостоянных и непокорных Запорожцев».

Согласие этого боеспособного воинства поддерживать в ходе войн русских царей десятилетиями ценилось очень высоко. Так, в 1670 году грамотой царя Алексея Михайловича запорожцам, которые обещали впредь служить, прощались все прежние столкновения с русскими войсками и гарантировалась немалая помощь:

«Велели вам дати, на оборону на неприятелей ваших, две пушки и пушечных и всяких войсковых запасов, пороху, свинцу и на войско сукон».

А желание части остававшихся непокорными запорожцев перейти в подданство российскому престолу и их обещание сделать подданными царя и всех остальных своих товарищей вызвало у Алексея Михайловича неподдельную радость. В его похвальной грамоте от 1 марта 1674 года было сказано:

«И указали Мы, Великий Государь, Наше Царское Величество быти вам в Нашем Государском милостивом жаловании».

Кроме денег и припасов царь обещал запорожцам сохранение их вольностей:

«Права ваши и вольности ни в чем нарушены и никогда пременны не будут».

Однако, как оказалось, казаки и самодержцы по-разному понимали пределы этих вольностей. В грамоте царя Петра Алексеевича от 26 мая 1709 года указывалось:

«Они… не только не слушались и не повиновались прежним Гетманам, так как надлежало, но и Наших указов всегда были преслушники и подняв орду, многократно Малороссийский край воевали и многое разорение оному чинили».

Упоминалась в документе и поддержка запорожцами бежавших из российских земель бунтовщиков. А наибольший гнев Петра I вызывало поведение этих казаков после начала в 1700 году войны со Швецией, когда действия запорожцев вели к нарушению мира России с Османской империей:

«Чинили соседственные ссоры и подданных Турских и Татарских разбивали и стада многие отгоняли и людей побивали и в полон брали, тако ж и купцов Греков с товары, в Государства Наши едучих и назад возвращающихся, побивали и товары их грабили; а то все чинили они злоумышленно, дабы тем подать Порте явный вид к нарушению мирных с Нами договоров».

И чтобы избежать войны на два фронта, за обиды подданным турецкого султана приходилось платить русскому царю:

«В награждение обидимых были и плачены за то из Нашей казны многие тысячи».

А узнав в 1708 году о намерении шведов переманить запорожцев на свою сторону, Петр Алексеевич попытался купить верность казаков, их старшины и кошевого атамана:

«Послано к ним Нашего жалования сверх обыкновенных к ним годовых всегдашних посылок, 12 000 рублей, а кошевому сверх того 500 червонных, а Старшине 2000 рублей… и обещано им от Нас, Великого Государя, то жалованье давать повсегодно, сверх обыкновенных годовых дачь, усмотря их верность и постоянство при Нашей стороне».

Деньгами, как указывалось в грамоте, дело не ограничивалось:

«Также обещано было… прислать к ним, во знак Нашей милости, войсковые клейноды: пернач, бунчук, знамя, литавры и трости кошевому Атаману и Судье, которые посланцам их и вручены были».

Дальнейшее развитие событий привело Петра Алексеевича в полную ярость:

«Но те Запорожцы, приняв у тех посланных Наши Великого Государя грамоты и Архиерейский лист, и получа себе то Наше жалованье, тех Наших посланных бесчестили... а в ответных своих, с теми от Нас посланными, листах, писали к Нам Великому Государю, с нареканием и бесчестием и на самую Нашу Высокую Особу, чиня многие неприличные запросы, и досадительные укоризны и угрозы».

Вслед за этим, как говорилось в той же грамоте «Об измене запорожских казаков», запорожцы 24 ноября 1708 года писали к «изменнику Мазепе» и просили помощи в переходе в подданство польского и шведского королей, а также о присылке от новых сюзеренов войсковых клейнод.

А затем часть казаков присоединилась к шведским войскам.

«И потом они ж Запорожцы,— указывалось в грамоте,— сообщась с Шведами, на Наши войска под Соколками приходили, но обще с Шведы, при помощи Божией, разбиты и прогнаны».

Против запорожцев были высланы царские войска, хотя и воевавшие с переменным успехом, но в итоге захватившие и разорившие немало казачьих укреплений. А казаков, кроме тех, кто сами будут сдаваться и признавать свою вину, самодержец повелел «яко изменников сыскивать, ловить» и отправлять в Москву или к малороссийскому гетману И. И. Скоропадскому.

Но и этим наказание запорожцев не ограничилось.

«В политическом ее уродстве»

По русско-турецким мирным договорам 1711–1713 годов Запорожская Сечь отошла Османской империи. И правительство султана обязалось следить за тем, чтобы казаки не нападали на земли и подданных русского царя. При этом запорожцев в России иначе как изменниками не называли, причем на протяжении многих лет российским подданным категорически запрещалось иметь с ними какие-либо дела и отношения. К примеру, в инструкции об управлении Азовской губернией от 22 апреля 1725 года губернатору предписывалось:

«Торговых Великороссийского и Малороссийского народа людей, которые… будут ездить в Крым, тем объявлять, чтоб к Запорожцам отнюдь не заезжали, и о том учинить заказ крепкой под жестоким наказанием и отъятием всего того, с чем кто туда дерзнет поехать».

Запорожцев категорически запрещалось пускать на российскую территорию, с какими бы целями — в качестве торговцев, охранников иноземных торговцев или по личным делам — они ни приезжали.

Положение это не изменялось до 1733 года, когда на фоне ухудшения русско-турецких отношений эту боевую силу решили отнять у османской армии и присоединить к российской. Тайный советник Д. Н. Бантыш-Каменский писал об этом событии:

«1733 год достопаметен в Летописях Украинских дарованным Императрицею Анною Иоанновною прощением Запорожским Козакам, тщетно умолявших о том Российских самодержцев с 1716 года. Гетман Апостол и Генерал Граф Вейсбах были главными виновниками сего важного события. Государыня отправила к Запорожцам войсковые клейноды: булаву, бунчук, пернач, большую хоругвь, прапоры, литавры и трости, велела привести их к присяге в Белой Церкви, раздать им около пяти тысяч рублей… Все усилия Дивана (турецкого правительства.— "История") удержать мятежных Козаков в повиновении Хана Крымского остались бесполезными».

Учитывая боевые качества запорожцев, самодержцы мирились с их приверженностью к вольности на протяжении долгого времени. Правда, в правление Елизаветы Петровны, в 1743 году, Правительствующий сенат напомнил запорожским казакам:

«Чтоб они, под опасением Ее Императорского Величества гнева, от своевольства и грабежей купцов и всяких проезжающих людей… унялись».

Но в целом отношение к запорожцам оставалось лояльным. Не изменилось оно и после воцарения Екатерины II, распорядившейся 6 февраля 1763 года:

«В знак к войску Запорожскому Своего Императорского благоволения и Высочайшей милости… тому войску, по прошению их, дать войсковые клейноды, яко-то: булаву, знамя, бунчук, печать, перначь, литавры, значки и трости».

Печать была включена в клейноды запорожцев в первый раз, и надпись на ней дополнительно согласовывали с императрицей.

В 1768 году началась очередная русско-турецкая война, и до ее окончания в 1774 году особых претензий к запорожцам не возникало. О том, что произошло в следующем году, в манифесте Екатерины II «Об уничтожении Запорожской сечи», датированном 3 августа 1775 года, говорилось:

«4 Июня Нашим Генерал-Поручиком Текеллием, со вверенными от Нас ему войсками, занята Сечь Запорожская в совершенном порядке и в полной тишине, без всякого от казаков сопротивления, потому что они не инако увидели приближение к ним войск, как уже повсеместно окружены оными были».

В манифесте указывались разнообразные причины, вызвавшие решение о бескровной ликвидации Запорожского войска. Главной из них, как следовало из манифеста, были земельные вопросы:

«Начали они лет десять тому назад, да и в самое новейшее время гораздо далеко простирать свою дерзость, присвояя и требуя себе, как будто достояния их собственности. Не только всех тех земель, которые Нами чрез последнюю войну от Порты Оттоманской приобретены. Но даже и занятых селениями Новороссийской губернии, предъявляя, будто им и те и другие издревле принадлежали».

Запорожцы, как указывалось в манифесте, занимались освоением этих территорий под своей собственной властью, привлекая и уводя крестьян с сопредельных земель. Не были забыты в документе и набеги запорожских казаков на соседей:

«Пограбили и разорили они, Запорожцы, у одних обывателей Новороссийской Губернии в 20 лет, а именно: с 1755 года ценою на несколько сот тысяч».

Доставалось и жителям приграничных государств. Говорилось в манифесте и о неповиновении указам и прочих «наглостях». Все эти аргументы должны были подтверждать правильность принятого императрицей решения и подытоживались:

«Нет теперь более Сечи Запорожской в политическом ее уродстве, следовательно же и казаков сего имени».

Злые языки, однако, утверждали, что главной причиной принятия этой меры стало резкое ослабление Турции после прошедшей войны. В участии запорожцев в боях против нее больше не было необходимости. А как автономная и плохо управляемая структура внутри страны Сечь оставалась для российской власти постоянным источником опасности.

Но, как бы то ни было, дело было сделано. Часть запорожцев бежала в Турцию, другие были переселены на Северный Кавказ. А войсковые клейноды в числе прочих трофеев были отправлены в Санкт-Петербург и хранились в Зимнем дворце и Спасо-Преображенском всей гвардии соборе. В описании этого храма, изданном в 1915 году, говорилось:

«В соборе имеются некоторые предметы нецерковного характера, а именно: ключи, замки, знамена, бунчуки, булавы, значки, флаги, жезлы из запорожской сечи и пр.».

Так что ни до, ни после революций 1917 года местонахождение клейнодов ни для кого не было никаким секретом.

«В торжественной форме народного праздника»

Вскоре после Октябрьской революции, 13 ноября 1917 года «Известия» опубликовали распоряжение народного комиссара по делам национальностей РСФСР И. В. Сталина, в котором говорилось:

«Украинский военно-революционный штаб в Петрограде обратился к нам с просьбой дать ему возможность выбрать из Эрмитажа и Преображенского гвардейского собора хранящиеся там украшения, национальные реликвии (знамена, бунчуки, грамоты и пр.) и возвратить их Украине».

В распоряжении указывались и аргументы в пользу выполнения этой просьбы:

«Реликвии эти были отобраны у украинцев еще в эпоху Екатерины Второй. Отобраны они были и привезены в Петроград в наказание за свободолюбивые стремления Украины.

Оставление их в Петрограде, очевидно, является символом старой, ненавистной всем нам зависимости Украины.

Оставление этих реликвий в Петрограде можно было еще кое-как оправдать в эпоху господства буржуазии, в эпоху аннексионистской коалиции. Но теперь, после Октябрьской революции, когда оковы порваны, когда у власти стали рабочие и крестьяне, когда право самоопределения народов России провозглашено перед лицом всего мира, удержание национальных реликвий украинцев теряет всякий смысл.

Больше того, такое удержание является грубым нарушением неотъемлемых прав самоопределяющейся Украины».

Решение о передаче, как говорилось в распоряжении, И. В. Сталин согласовал с народным комиссаром просвещения РСФСР А. В. Луначарским:

«Я, в согласии с тов. Луначарским, в ведении которого находится Эрмитаж и Преображенский гвардейский собор, счел своим долгом удовлетворить просьбу Украинского в-р штаба в Петрограде».

Кроме того, в документе указывалось:

«Революционное правительство Республики Российской торжественно возвращает Украине ее национальные реликвии, несправедливо отобранные у нее грубой рукой Екатерины II».

Однако согласия двух наркомов для передачи клейнодов было недостаточно, и вопрос передали на рассмотрение в высший законодательный орган — Центральный исполнительный комитет (ЦИК). Там решение наркомов поддержали и постановили сделать передачу максимально пышной — «в торжественной форме народного праздника перед Преображенским собором с участием войсковых частей». Для украинского народа решили подготовить особую грамоту об этом событии.

Но получить реликвии вместо союзников большевиков из Украинского ВРШ решили члены Украинской центральной рады, о чем в опубликованном в печати сообщении Совета народных комиссаров (СНК) РСФСР от 29 ноября 1917 года говорилось:

«Представители Всеукраинской рады просили, чтобы передача была сделана в их руки, однако в мандатах этих представителей не была предусмотрена самая передача и не было обращения к Совету Народных Комиссаров как к законной верховной власти в России».

Из-за формального отсутствия признания СНК, «а также и резкой формы, в которой представители Рады вели дальнейшие переговоры с народными комиссарами», торжественная передача была отложена:

«Председатель Совета Народных Комиссаров и народные комиссары по иностранным делам, по просвещению и по делам национальностей, заслушав постановление особой комиссии по передаче украинскому народу его реликвий, а также протест Украинского революционного штаба, постановили:

Дальнейшие переговоры о сроке и порядке передачи реликвий вести с украинской фракцией Центрального Исполнительного Комитета и официальную передачу совершить в руки доверенного лица этой фракции».

К вопросу вернулись только десятилетие спустя.

Президиум Всероссийского центрального исполнительного комитета 9 июня 1928 года поручил наркомату по просвещению РСФСР договориться с коллегами из Украинской ССР об обмене культурно-историческими и художественными ценностями между Россией и Украиной. Процесс длился не один год, и были составлены обширные списки для обмена. А об итогах этого процесса рассказывалось в письме из Эрмитажа, направленном в 1938 году председателю Всесоюзного комитета по делам искусств при СНК СССР А. И. Назарову (опубликовал документ доктор исторических наук А. Ю. Алексеев):

«Украинская делегация, проявив исключительный напор, сумела настоять, совершенно неправильно используя лозунг охранения прав национальностей, на передаче из Эрмитажа, да и из Исторического музея, таких комплексов, изъятие которых явно шло в ущерб показу сокровищ искусства и культуры прошлого в двух крупнейших музеях Союза, особенно же в Эрмитаже…

Что в дальнейшем было с этими вещами — нам неизвестно, во всяком случае, ни из одного из украинских музеев мы не могли получить сведения о том, что эти вещи туда поступили. По непроверенным слухам, доходившим до нас тогда же, вещи были сданы на хранение в государственный банк в Харькове.

Обменные передачи из музеев Украины нам — не имели места, несмотря на представление Эрмитажем обширных и вполне могущих быть удовлетворенными заявок…»

Судя по украинским источникам, часть переданных из РСФСР раритетов все-таки попала в Харьковский исторический музей. В 1941 году, после начала войны, из него удалось эвакуировать лишь небольшую часть экспонатов, к тому же поезд с ними попал под бомбовый удар люфтваффе. А в 1943 году, после окончательного освобождения Харькова, остававшихся во время оккупации в городе музейных работников расспрашивали о судьбе неэвакуированных коллекций. И в стенограмме сохранилась такая запись:

«Тов. Иванов. Крупные картины галереи были в историческом музее, который сгорел. Там все погибло».

Евгений Жирнов