Российским банкам придется совместно решать технологические проблемы

Известный финансист и банкир Михаил Задорнов убежден, что с точки зрения клиентоориентированности и технологичности расчетов российская банковская система в последние годы вошла в число мировых лидеров. Но внутри банковской системы нарастают негативные явления, для решения которых российским банкам надо кооперироваться, чтобы не допустить отставания.

Михаил Задорнов родился в 1963 году в Москве. В 1984 году окончил Московский институт народного хозяйства имени Плеханова, в 1988-м — аспирантуру Института экономики АН СССР. В 1993 году был в числе основателей движения «Яблоко», с 1994-го по 1997-й — депутат Госдумы, председатель Комитета по бюджету, налогам, банкам и финансам. В 1997–1999 годах — министр финансов РФ. В 2003–2005 годах — депутат Госдумы. Работал в банковской сфере: в 2005–2017 годах — президент—председатель правления банка ВТБ24, с начала 2018-го до 31 декабря 2022-го — президент—председатель правления банка «ФК Открытие», санацию которого в тот период проводил Банк России.

«Мы выпали из мировой повестки»

— В связи с западными технологическими и финансовыми санкциями было много разговоров о том, что российской экономике предстоит перейти на другой путь развития. Что вы думаете на этот счет, какие есть варианты, какие проблемы?

— Есть два важных аспекта. Первый: России действительно необходима существенная перестройка экономики. У нас 60% доходов бюджета формируют экспортные секторы, в первую очередь нефтегазовый, поэтому ключевая задача — приспособление именно нефтегазового сектора к новой санкционной реальности, а затем и оборонной промышленности, и некоторых других отраслей, например автопрома и финансового сектора. Если говорить совсем грубо, то для нефти и газа это означает, что экспорт, который шел в Европу, нужно переориентировать на Восток, создать для этого соответствующую инфраструктуру. А это у того же «Газпрома» минимум три года займет.

Подобное же происходит в очень многих секторах экономики, например в автопроме, где меняется вся цепочка поставок. Там импорт был в основном из европейских стран, Южной Кореи и Японии, в меньшей степени — из США, теперь это прежде всего Китай, Турция, ОАЭ и Центральная Азия. Внутри России в связи с этим полностью меняется логистика.

— А второй аспект?

— Второй — это международный контекст. Мы перестраиваем свою экономику в период, когда в глобальной экономике происходит трансформация технологических платформ. Это можно увидеть на примере IRA — закона, который был принят в США осенью 2022 года. Его суть такова: США в состязании с Китаем хотят закрепить за собой технологическое преимущество и помимо рестрикционных мер, то есть ограничений для китайских компаний на пользование определенными технологиями, выделяют из федерального бюджета в ближайшие годы примерно $270 млрд в виде прямых субсидий на создание новых технологических платформ. Вложения идут в три сферы: полупроводниковая промышленность, производство электромобилей, включая связанные с ним производства, и зеленая энергетика. Компенсации инвесторам огромные: до 50–70% от вложенных ими средств. И это работает — корейцы, например, сейчас строят заводы по производству полупроводников и электромобилей на территории США, потому что это становится для них экономически выгодным.

В Европе идут схожие процессы. Там нет соответствующих программ на уровне Евросоюза, но на уровне стран они реализуются, активнее всего — в Германии и Франции, а это две крупнейшие экономики Старого Света. И если посмотреть на объемы прямых субсидий в ЕС — они сопоставимы с американскими.

Учитывая это, азиатские страны — Китай, Япония, Южная Корея — вкладывают сейчас очень серьезные деньги на уровне госпрограмм в гонку новых технологий, другие ведущие экономики мира идут тем же путем. Мир меняется: около 20% всех продаж автомобилей уже приходится на электромобили.

Иными словами, пока мы вынужденно перестраиваем структуру своей экономики и выстраиваем новые логистические цепочки, ведущие страны заняты другим: они обсуждают технологическую повестку на следующие 10–15 лет. Мы же просто выпали из этой мировой повестки, потому что и государственные, и частные инвестиции в целях перестройки экономики идут в другие сферы.

Часть этих инвестиций, возможно, в будущем сыграет свою роль, но в моменте это, безусловно, существенное торможение развития. Ясно, что экономика не особенно серьезно просядет, но темпы ее роста на сопоставимую перспективу будут меньше, чем потенциально могли бы быть. В том числе потому, что идущие сейчас процессы увеличивают трансакционные издержки в целом — в экономике это съедает значительную часть прибыли и инвестиций.

— Что это за издержки — усложнение логистики, дополнительные расходы на параллельный импорт?

— Не только, а, возможно, даже не столько. Есть и чисто финансовые аспекты. Возьмем, например, оплату за экспорт. При экспорте в Европу и другие западные страны мы получали твердую валюту и могли легко использовать ее при торговле с тем же Китаем или Индией. А что делать сейчас? Рассчитываться в валютах этих стран? Если речь о юанях, это еще более или менее приемлемо — у нас торговля с Китаем постепенно балансируется, есть спрос на покупку юаней за рубли. Но вот в случае с рупиями все гораздо хуже: с Индией у России сильно положительное торговое сальдо, аналогичная ситуация со многими странами Ближнего Востока. Значит, будут нужны дополнительные механизмы конвертации, а это дополнительные издержки.

Это хорошо понятно на бытовом уровне: если у вас банковская карточка в долларах или евро, комиссия за трансакции будет условно 1%, если в мягких валютах — 3–5%. Просто потому, что в эти комиссии банки закладывают риски волатильности мягких валют. Многим кажется, что переход в расчетах от одной валюты к другой — это чисто политическое решение. Но это не так: весь мир рассчитывается в твердых валютах вовсе не из политических, а из экономических соображений.

— Сколько времени, по-вашему, может занять процесс перенастройки экономики?

— Три года, если мы считаем 2023 год первым. Если взять, например, дополнительные газопроводы, расширение БАМа, перестройку всех логистических цепочек, таможенных пунктов пропуска, строительство необходимых объектов — это года три. А для проектов, которые реализовывались в разных отраслях — от химии до автопрома — на западном оборудовании, чтобы заменить его на китайское или отечественное, нужно примерно полтора года, но сначала потребуется столько же времени, чтобы это оборудование изготовить. В итоге получаем те же три года.

«Необходимо налаживать обслуживание внешнеторговой деятельности»

— Что эта новая реальность означает для российских банков?

— Давайте начнем с технологических вызовов. Большинство мобильных банковских приложений, которыми мы привыкли пользоваться, строились на двух операционных системах — IOS и Android. Я думаю, что через год-полтора IOS в России исчезнет, а вместе с ним и Apple Pay и другие связанные с этой системой и ставшие уже привычными пользователям приложения, все банки перейдут на Android.

Второе серьезное технологическое ограничение именно для банковской сферы связано с тем, что IT-системы крупнейших банков — это огромные вложения, это централизованные системы, построенные на очень мощных серверах, которые производит лишь узкий круг компаний, и практически все они ушли из России.

То есть эти серверы отработают еще около трех лет, после чего они не смогут быть заменены по параллельному импорту — такого класса аппаратуру не завезешь. Будет ли кто-то из топовых производителей подобных серверов работать в это время с Россией, причем именно по данной номенклатуре,— большой вопрос.

Если нет — придется использовать серверы меньшей производительности. Это окажет серьезное влияние на IT-инфраструктуру российских финансовых учреждений, придется ее полностью менять, а это крайне дорого — тут мы опять возвращаемся к необходимости инвестиций в создание новой инфраструктуры, снижению эффективности и темпов развития.

Российским банкам придется кооперироваться между собой для решения технологических проблем. То есть, чтобы не каждый банк решал эту задачу самостоятельно, а была, условно говоря, какая-то команда или компания.

И если для финансирования таких проектов объединятся несколько институтов, может быть, не только банковских, это удастся сделать гораздо быстрее. Не говоря уже о том, что в данном случае не помешала бы субсидия со стороны государства, чтобы заменить как часть железа, так и СУБД (система управления базами данных.— “Ъ”).

— Сейчас банки, говоря о своих преимуществах, часто упирают именно на свою технологическую платформу. Если всех уравняют в технологическом плане, где сосредоточится конкуренция?

— В качестве общения с клиентом, в тех же мобильных приложениях, в скорости реакции на запросы и изменения потребностей клиентов, в продуктовом ряде. И, конечно, если говорить о корпоративном кредитовании и инвестициях, в оценке рисков заемщиков и отраслевой экспертизе. К тому же с точки зрения наличия команд, разбирающихся в конкретных отраслях и в конкретных типах корпоративного кредитования, между банками большая дифференциация.

— А насколько серьезно требует нынешняя экономическая реальность пересмотра модели развития банков с точки зрения планирования бизнес-процессов, да и вообще вектора приложения усилий?

— Необходимо налаживать обслуживание внешнеторговой деятельности, искать альтернативные пути расчетов за пределами страны. Это требует не только дополнительных технологических инвестиций, но и усилий по выстраиванию самих цепочек расчетов. И полностью меняется — в этой сфере также, кстати, конкуренция будет — весь инвестиционный продуктовый ряд, как для физлиц и небольших предприятий, так и для family office. Возможность для российских граждан инвестировать за рубеж — это та сфера, которая фактически полностью сломана, она сейчас воссоздается заново.

— А что с параллельным импортом в банковской сфере? Насколько здесь будут и будут ли играть роль зарубежные банки из дружественных стран — подобно тому, как 20–25 лет назад на российский рынок активно приходили западные банки?

— К сожалению, повторения такого процесса не будет. Во-первых, даже из дружественных стран никто из крупных игроков сейчас на российский рынок выходить не будет, потому что открытие какого-либо бизнеса на территории России ставит под угрозу вторичных санкций штаб-квартиры этих банков. Но есть уже существующие на территории России организации из этих стран, которые будут осторожно, без всякого шума продолжать свой бизнес. Во-вторых, есть более простой путь. Центральные банки этих стран совместно с Банком России могут — я не буду сейчас описывать детали — де-факто сделать централизованные организованные системы трансграничных расчетов через определенные коммерческие банки в этих странах. То есть здесь у нас будут присутствовать банки из этих стран, не относящиеся к первому эшелону, а центробанки помогут организовать через них расчеты.

— Это будет некий альтернативный SWIFT?

— Нет, конечно. SWIFT объединяет 11 тыс. организаций по всему миру, а это будут двусторонние системы, рассчитанные на гораздо меньший, ограниченный круг игроков как в одной, так и другой стране. А нацбанки будут помогать с организацией клиринга, при необходимости, возможно, даже кредитовать эту расчетную систему.

Беседовал Петр Рушайло