Какое наследие Ленина вредило Кремлю

90 лет назад, 1 июля 1933 года, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о наказании ведущих сотрудников Института Маркса—Энгельса—Ленина (ИМЭЛ) за публикацию «совершенно неизвестных в широких кругах» речей В. И. Ленина; примечательным это событие стало не только потому, что текст был образцово-показательно изъят из уже готового номера журнала, но и из-за того, что те выступления основателя советского государства, по сути, подрывали основы конституционного строя.

«Лениноведов у нас еще нет»

Когда после кончины вождя мирового пролетариата в январе 1924 года его соратники задумались о создании культа В. И. Ленина, идея выглядела более чем привлекательно. Ведь новая вера позволяла заполнить идейную пустоту, образующуюся в результате ожесточенной борьбы советской власти со всеми религиями сразу. А распространения «опиума для народа» большевистского типа проверенными веками способами — с помощью патетических рассказов о житии Ильича, ярких торжественных мероприятий в его честь и использования везде и всюду пророческих и поучительных цитат из его статей, книг и речей — гарантировало успех этого начинания и внедрение в умы масс нужных правительству представлений.

Однако, как водится, при этом не учли одно очень существенное обстоятельство. В любом глубоко идеологизированном государстве изречения культовых фигур, как и их разнообразные истолкования, используются в качестве оружия в борьбе за власть. А В. И. Ленин писал и выступал много, часто и по самым разнообразным поводам.

Поэтому каждый из претендентов в главные преемники В. И. Ленина пытался заполучить в свое распоряжение это идеологическое оружие, крайне необходимое для победы в борьбе за власть. Ленинское эпистолярное наследие было решено собирать, сосредоточить и исследовать в созданном в 1923 году и начавшем работать в мае 1924 года Институте Ленина.

И все высокопоставленные соперники пытались взять эту организацию под свой контроль.

Возглавил Институт Ленина член Политбюро ЦК РКП(б) Л. Б. Каменев. Однако из-за других многочисленных обязанностей — председателя Московского совета, зампредседателя Совета народных комиссаров СССР, председателя Совета труда и обороны — реально руководить институтом он не мог. И генеральный секретарь ЦК И. В. Сталин подобрал ему «надежную опору» — В. Г. Сорина. Он входил в число известных партийных пропагандистов и в общем-то мог считаться воспитанником И. В. Сталина, который 24 сентября 1921 года писал о работе этого нового сотрудника ЦК В. И. Ленину:

«Сорин не освободился еще от импрессионизма, свойственного нашим молодым коммунистам… В ходе работы в Агитотделе… мы выработаем из него хорошего партийного работника-строителя».

Поэтому В. Г. Сорина в дополнение к менявшейся по воле ЦК основной работе назначили секретарем Института Ленина. А 16 октября 1924 года Политбюро утвердило назначение В. Г. Сорина «зам. директора и членом Совета Института Ленина», освободив от обязанностей замзавотделом печати ЦК.

Вот только оппоненты генерального секретаря ЦК оценили все грядущие последствия этой перемены.

Всего через месяц, 20 ноября 1924 года, они добились принятия Политбюро решения о реорганизации управления Институтом Ленина. Согласно новому распоряжению, в совет института вошли многие видные деятели партии и правительства, за исключением главного оппонента И. В. Сталина — члена Политбюро и председателя Реввоенсовета СССР Л. Д. Троцкого. В совет включили также вдову В. И. Ленина Н. К. Крупскую и его сестру М. И. Ульянову.

А В. Г. Сорина понизили в статусе до помощника директора института. Но он разработал схему работы, о которой писал И. В. Сталину и его тогдашнему союзнику — члену Политбюро ЦК Н. И. Бухарину:

«Если у нас позже возникнет внутри партии спор по аграрному вопросу, или национальному, или об империализме, или еще по какому, все бросятся наспех, в пожарном порядке изучать воззрения Ленина в данной области, как это сейчас делается в философии. Такое изучение взглядов Ленина не может не носить поверхностного, случайного характера.

Беда в том, что у нас Ленина как такового специально нигде не изучают.

Лениноведов, знатоков Ленина у нас еще нет. Мне кажется, что это дело надо двинуть вперед: подобрать группу товарищей, засадить их за систематическое изучение Ленина, за разработку отдельных проблем (не только имеющих исторический характер, но и актуальных), засадить за научно-исследовательскую работу, связывая ее с текущими задачами партии. Организовать такую группу ленинистов, разумеется, можно было бы только в том случае, если бы Ц.К. взял на себя инициативу в этом деле и если бы Вы, лично, взяли на себя общее руководство работой группы. Через полгода-год такая группа могла бы, работая по указаниям Ц.К., обслуживать интересы партии в различных идеологических областях».

«Буду писать подлежащее заявление»

И. В. Сталин взял на себя и инициативу, и руководство работой по нужному ему использованию ленинского наследия. Однако пока шла борьба за высшую власть, все постановления об использовании тех или иных произведений В. И. Ленина принимались коллективно — на Политбюро, Секретариате или Организационном бюро (Оргбюро) ЦК, но по его настоянию.

Подсчитано, что в 1920-х годах было принято 65 таких решений. Причем к концу этого десятилетия начали запрещать и корректировать даже воспоминания старых большевиков о В. И. Ленине. А И. В. Сталин после победы над оппозицией все меньше маскировал свое личное участие в этих мероприятиях.

Так, в 1929 году нарком рабоче-крестьянской инспекции Украинской ССР В. П. Затонский, который в 1918 году был председателем Всеукраинского Центрального исполнительного комитета, опубликовал описания своих встреч с Ильичом в первые послереволюционные годы. Помимо прочего вспоминал он и о том, какую политическую игру вел глава РКП(б) с руководителями последней на тот момент легальной оппозиционной партии — левых социалистов-революционеров (эсеров), опиравшейся на крестьян и считавшейся выразителем их интересов:

«Мне пришлось быть свидетелем интересной игры, в которую Владимир Ильич играл с левыми эс-эрами.

В сравнении с ним они были маленькие дети, с которыми он игрался, как кошка с мышкой.

Между прочим, Ленин намекал на возможность объединения партии большевиков с левыми эс-эрами в одну могущественную и непобедимую партию. Мы знали, что Ильич и в мыслях этого не имел: бессмысленно было бы делать такое кровосмешение твердокаменных большевиков с эс-эровской кашею».

Объяснял В. П. Затонский и смысл игры В. И. Ленина:

«Но Ильичу, ценою чего угодно, нужно было достигнуть объединения Советов рабочих и Крестьянских депутатов, которые до того времени существовали раздельно. Как известно, только на III-ем Съезде советов они слились. И то, левые эс-эры в массе своей были против объединения и настаивали, чтобы остались отдельные советы крестьянских депутатов, надеясь иметь на них свое влияние и этим самым удержать за собою серьезную базу».

В. П. Затонский подчеркивал, что слышал это лично:

«Ильич нигде и ни разу публично не высказывал своего предложения о слиянии партий. Об этом говорилось только сугубо частным образом, в наисекретнейших беседах с верхами левых эс-эров.

Мне случалось слышать эти разговоры, сидя за перегородкой Ильичевского кабинета».

И приводил еще одно подтверждение:

«Левые же эс-эры относились к этому серьезно. Была у меня одна старая приятельница эс-эрка, близкая к Марии Спиридоновой. Она, считая меня сторонником идеи объединения (она сама также была за это), рассказывала, что Спиридонова согласна».

Но в результате В. И. Ленин выглядел не как великий мыслитель, теоретик и провидец, а как махровый политический интриган. И это крайне возмутило его преемника. И. В. Сталин потребовал, чтобы В. П. Затонский отказался от своих слов. Тот пытался оправдываться, но последовало новое внушение, в котором говорилось:

«Немыслимо представить и совершенно недопустимо предположить, чтобы Ленин когда-либо, хотя бы на секунду, вел линию на "слияние" большевистской партии с лево-эсеровской или допускал какую бы то ни было "игру" в такую линию.

Мне кажется, что Вам следовало бы выступить в печати с недвусмысленным заявлением об ошибочности известных пунктов Вашей статьи».

И В. П. Затонский в итоге ответил:

«Буду писать подлежащее заявление».

В последующие годы под запрет начали попадать и куда менее впечатляющие события прошлого. В 1932 году в первом номере журнала «Литературное наследство» собрались опубликовать переписку одного из первых российских социал-демократов Н. Е. Федосеева с идейным противником — народником Н. К. Михайловским, который громил марксистов в своих публикациях. Что именно не понравилось в письмах Н. Е. Федосеева 1890-х годов читателям в ЦК ВКП(б) четыре десятилетия спустя — интеллигентный тон, «неточность и даже неправильность отдельных положений», с точки зрения советских марксистов, или что-либо другое, но 23 января 1932 года Политбюро решило:

«Передать письма Федосеева в ИМЭЛ, задержав их издание в "Литературном Наследстве" (журнал Академии Наук)».

20 октября того же года В. Г. Сорин сообщил И. В. Сталину об интересной находке — записи выступления В. И. Ленина на II съезде социал-демократии Латышского края, проходившем в 1907 году в Лондоне. Текст речи перевели сначала на латышский, а потом в России в охранном отделении — с латышского на русский. От старого большевика Я. А. Берзина (Берзиньш-Зиемелиса), который вел стенограмму на том съезде, лениноведы узнали, что перевод записи ленинского выступления значительно искажен, и с его помощью восстановили первоначальный вариант. В. Г. Сорин отправил текст И. В. Сталину и просил разрешения на его опубликование.

Вот только в тексте содержались мысли, выглядевшие в 1932 году неуместно.

К примеру, там говорилось, что пролетарские партии должны бороться за демократию во всех ее проявлениях:

«Полная демократизация общества создает благоприятные условия для борьбы пролетариата против класса капиталистов за социализм».

А также повторялась мысль о том, что в недемократическом обществе крайне затруднен переход к социализму.

В итоге «ввиду явной ненадежности и неточности записи» публикацию запретили.

Однако в целом эксплуатация ленинского наследия шла достаточно успешно. Цитаты из собранных текстов регулярно использовались для обоснования тех или иных сталинских идей и планов. А также в ходе разгромов разнообразных внутрипартийных уклонов и уклонистов вообще и добивания отдельных оппонентов И. В. Сталина в частности. В 1930 году, например, была выпущена брошюра В. Г. Сорина «О разногласиях Бухарина с Лениным».

Но, как известно, и на старуху бывает проруха.

«И будем насилие проводить»

Подготовленная в 1933 году в «Литературном наследстве» публикация называлась «Из несобранных произведений Ленина 1917−1919 гг.». И в предисловии к ней говорилось:

«Печатаемые ниже материалы являются извлечением ряда документов, большей частью совершенно неизвестных в широких кругах и относящихся к деятельности Владимира Ильича в 1917 и 1918 гг. (частично эти материалы захватывают и начало 1919 г.)».

Авторы статьи взялись за простую с виду задачу — восстановить все даты и тексты забытых выступлений В. И. Ленина по публикациям в газетах. Но осуществить задуманное оказалось совсем не просто:

«Сохранившиеся комплекты весьма неполны, часто настолько разрознены, что форменным образом представляют собой огрызки комплекта, и разбросаны по разным книгохранилищам…

Еще большие затруднения возникают при работе над этими газетами в связи с тем, что ряда необходимых номеров не было никакой возможности достать ни в одном из центральных книгохранилищ».

Задачу в большей или меньшей степени удалось выполнить. И неизвестные выступления В. И. Ленина были собраны воедино. Однако многие мысли основателя советского государства выглядели, мягко говоря, несвоевременными. К примеру, о принятии законов исполнительной властью без рассмотрения и одобрения высшим законодательным органом — Центральным исполнительным комитетом (ЦИК) — глава Совнаркома на заседании ЦИК 4 ноября 1917 года говорил:

«Напрасно к революционному правительству предъявляют требования, возможные только при спокойной работе. Все изданные законопроекты спешные и не могут ждать обсуждений в ЦИК…

Спешность законопроектов создает разумеется некоторые оплошности, но так как на местах проводить их в жизнь будут не старые чиновники, а сами советы, то эти промахи будут исправлены».

А потом откровенно сказал, что «правительство не считается с формальностями».

Тогда же он признавал, что в Советской России свобода печати понимается особым образом:

«Понимание свободы печати по-старому — возвращение к старому строю… Заранее предупреждали, что будут совершенно новые принципы и будем насилие проводить».

А после многих лет государственного насилия и принуждения заявления, сделанные В. И. Лениным на II Съезде крестьянских депутатов 2 декабря 1917 года, выглядели почти издевательски:

«Время, когда народ жил по указке или принуждению, безвозвратно ушло.

Теперь сам народ диктует свою волю. Теперь народ все делает в своих собственных интересах».

С учетом неоднократных перемен в избирательном законодательстве для получения выгодных для правящей партии результатов выборов и лишения с той же целью права голосовать миллионов советских людей — «лишенцев» (см. «Число лишенцев достигло 30−50% избирателей»), не лучше смотрелась и другая часть той же речи В. И. Ленина:

«Если до народа дойдет, что представители его в совете не проводят его волю, он просто отзовет своих представителей… Советы состоят из выборных народа. Следовательно, они всегда будут отражать волю народа».

В неприглядном свете выставляли советское государство и его основателя и высказанные тогда же В. И. Лениным мысли о внешней политике. К примеру, он заявил:

«Народная власть не идет ни на какие коалиции с капиталом».

Но это полностью противоречило проводившейся после Гражданской войны линии на передачи в концессию иностранным предпринимателям предприятий в России. А секретное взаимодействие с более или менее дружественными странами в 1920−1930-е годы становилось предосудительным ввиду еще одного высказывания В. И. Ленина из того же выступления:

«Мы не заключаем тайных договоров».

Плоховато выглядел в свете обнаруженных речей В. И. Ленина и его дар предвидения. Так, 18 января 1918 года, выступая на III Съезде советов рабочих и солдатских депутатов, он совершенно неверно оценил перспективы пролетарской власти в Финляндии (см. «Мы сейчас,— я употреблю нехорошее слово,— "завоевываем" Финляндию»):

«Рабочая власть в Финляндии не позволит предателям свергнуть себя».

На этом общем фоне заявления В. И. Ленина 1919 года об успехах в борьбе с неграмотностью, которую не удавалось победить и много позднее (см. «На 1 июля 1965 г. по области осталось 398 неграмотных»), смотрелись уже сущей мелочью. Казалось бы, крайне негативную реакцию ЦК ВКП(б) на обнародование собрания этих речей нетрудно было предугадать. Однако В. Г. Сорин и его коллега по ИМЭЛ Е. И. Короткий, дали согласие на публикацию статьи в «Литературном наследстве».

Реакция высшего руководства страны последовала незамедлительно. Решение Политбюро от 1 июля 1933 года гласило:

«а) Объявить выговор т.т. Короткому и Сорину за разрешение напечатать в "Литературном наследстве" записи речей Ленина в недопустимо искаженном виде.

б) Указать редакции "Литературного наследства", что она должна заниматься литературным наследством, а не наследством Маркса—Энгельса—Ленина…

в) Изъять из № 7−8 "Литературного наследства" все напечатанные в нем записи речей Ленина».

На служебном положении В. Г. Сорина (тогда он был завсектором научной биографии и издания работ В. И. Ленина ИМЭЛ) выговор не отразился. Судя по его переписке с ЦК, впредь он тщательно согласовывал все публикации и направления работ. Так что в 1936 году последовала своего рода реабилитация — его снова назначили замдиректора ИМЭЛ. Написанная им биография В. И. Ленина неоднократно переиздавалась, а на основе его публикаций были созданы образцовые тексты радиопередач по истории партии. А в 1937 году, вскоре после ареста двух бывших советских вождей вышла его книга «Борьба Бухарина и Рыкова против партии Ленина—Сталина: исторический очерк».

Сам В. Г. Сорин, казалось, избежал в 1937 году репрессий. В декабре его исключили из партии и сняли с поста замдиректора ИМЭЛ. Но он продолжал работать в институте и даже, как он писал И. В. Сталину в апреле 1938 года, работал над сталинским собранием сочинений. Однако ареста он не избежал.

«21 апреля 1939 года,— писала его жена 1 июня 1944 года И. В. Сталину,— Сорин был арестован органами НКВД…

В июне 1940 года дело Сорина слушалось в Верховном Суде РСФСР.

Процесс продолжался три дня. На суд было вызвано много свидетелей из работников ИМЭЛ. Верховный Суд обвинительного приговора не вынес, а передал дело на доследование. По окончании следствия, в марте 1941 г., Особое Совещание приговорило Сорина к 8 годам изоляции с правом переписки и без конфискации имущества».

Сравнительно мягкий для того времени приговор все равно оказался смертным. В. Г. Сорин умер в 1944 году в лагере НКВД в поселке Кедровый Шор в Коми АССР.

Как и многие другие участники формирования новых культов он не осознавал, что в них есть потребность только до закрепления насаждаемых идей в умах народа. Потом они становятся ненужными и опасными свидетелями.

Евгений Жирнов