«Триумф Времени и Разочарования» на Дягилевском фестивале

Дягилевский фестиваль представил совместную постановку с Нижегородским театром оперы и балета — ораторию Генделя «Триумф Времени и Разочарования» в сценической версии режиссера Елизаветы Мороз. По-настоящему триумфальной оказалась не столько театральная сторона, сколько работа дирижера и музыкального руководителя спектакля Дмитрия Синьковского, его оркестра La Voce Strumentale и ансамбля барочных певцов, считает Гюляра Садых-заде.

Первая римская оратория юного Генделя, приехавшего в Рим, судя по всему, в самом конце декабря 1706 года и тут же принявшегося жадно впитывать флюиды пока не очень близкой ему католической культуры, носит все признаки настоящей итальянской оперы. В ней масса головокружительно виртуозных арий da capo, есть несколько поразительно красивых дуэтов и совсем нет хора. Попав в чужую ему музыкальную и языковую среду, Гендель пытается присвоить ее и сделать карьеру в Риме, следуя советам старших итальянских друзей и покровителей, в числе которых, в частности, три влиятельных кардинала. Один из них, Бенедетто Памфили, и стал автором либретто, в котором в поэтической форме отображен благочестивый мотив противостояния земного и небесного, телесного и духовного, мирских утех и стремления к высшим радостям.

В те годы любые театральные постановки в папском Риме были строжайше запрещены; зато были разрешены оратории на назидательные сюжеты. В генделевском «Триумфе» действуют не живые полнокровные характеры, но аллегорические персонажи — Красота, Наслаждение, Время и Разочарование (на самом деле слово Disinganno плохо поддается точному переводу, но предлагает спектр значений, ближе всего — трезвость ума, отказ от иллюзий). Однако Гендель, уже приобретший некоторый оперный опыт в Гамбурге, придает им живость и непосредственность человеческих реакций: борьба за Красоту, увещевания Наслаждения предаться удовольствиям и призывы Разочарования обратиться к Истине и духовной жизни — стержень, вдоль которого развивается сюжет.

Три партии композитор написал для кастратов, и лишь Время (Tempo), суровый старец, поет тенором. В спектакле Елизаветы Мороз роли Красоты (Bellezza) и Наслаждения (Piacere) поручены двум сопранисткам — соответственно Диляре Идрисовой и Яне Дьяковой; и надо признать, что обе справились с безумно сложными фиоритурами более чем удовлетворительно. Немного кружилась голова, когда Диляра Идрисова пела свою виртуозную арию в идеальной координации с солирующей скрипкой в руках Дмитрия Синьковского, который, в духе старинной практики, был первым концертмейстером и одновременно дирижером, ведущим спектакль. Знаменитая ария «Lascia ch’io pianga» («Дай мне слезами выплакать горе»), известная всем по опере «Ринальдо», на самом деле впервые появилась в римской оратории и вложена в уста Наслаждения, только с совершенно другими словами, но Яна Дьякова спела ее так проникновенно и осмысленно, что слезы-таки на глаза просились.

Самые оглушительные аплодисменты, впрочем, достались контратенору Андрею Немзеру (Разочарование), и вполне по заслугам. Его голос мягкого, ничуть не форсированного тембра звучал полетно и гибко; интонация — самая задушевная и трогательная, фразы очаровательно закруглены, кадансы — утешительны, владение стилем — изумительно. Хорош был и Сергей Годин — Время: его неожиданно густой, темной баритональной окраски тенор идеально сливался с голосом Немзера.

Окончательно покорили оба, исполняя дуэт из второго действия ближе к финалу. Тут Гендель вырывается на оперативный простор столь милой его сердцу имитационной полифонии и пишет канон согласия, в котором Время и Разочарование приветствуют решение Красоты удалиться от мира. Переключаясь на старинный полифонический язык, ассоциирующийся для современников Генделя с духовной, церковной музыкой, дуэт словно воспаряет над гомофонным, типично оперным стилем оратории, поднимаясь на уровень небесных радостей.

Стилистически безупречно звучал новосозданный оркестр Нижегородской оперы La Voce Strumentale (выросший из ансамбля Синьковского с тем же названием): сухо, ясно, четко артикулируя, порою и сам впадая в неудержимый драйв, и зал заражая возбужденностью,— это ровно тот случай, когда хорошо исполненная барочная музыка воздействует напрямую на чувства, минуя мозг.

Сама постановка Елизаветы Мороз, к сожалению, до этой заразительности так и не поднялась — слишком много мельтешения миманса, чересчур нарочито и претенциозно артикулировались не слишком глубокие мысли режиссера. Например, такая: люди — всего лишь вещи, предметы вроде стола и стула, если они не одухотворены стремлением к высшему знанию, если смыслом их жизни не становится страдание и покаяние. На авансцене навязчиво, по многу раз сменяются пары: один становится «стулом», другая подставляет спину, чтобы на ней водрузили круглую столешницу. А на столе разыгрывается карточная партия: Наслаждение играет против Времени и Разочарования.

Начинается же спектакль с обрывков невнятных фраз, произносимых молодыми голосами: юноша и девушка ведут диалог. Она что-то рассказывает о своих родах, о том, что не уверена в том, что младенца не перепутали. Юноша уверяет, что в палате была она одна, так что подменить ребенка никак не могли; наконец, фразу «Красота — это…» на полуслове обрывает оркестр, играя увертюру.

Художник Сергей Илларионов соорудил на сцене некое подобие старинного театра с пустым партером и огибающей его галереей. Разноцветные и разномастные колонны разных ордеров поддерживают своды галереи; над нею нависает овальный потолок с выбитыми кое-где стеклами; много складок, драпировок, трещин и тусклого золота в декоре, сцена полускрыта за тяжелыми складками бархатного занавеса. Визуальный контрапункт к происходящему составляет видео на верхнем ярусе — впрочем, внимание от него постоянно отвлекалось происходящим внизу.

Одна из колонн составлена из человечьих скелетов: так в сценическое оформление сцены вводится мотив Vanitas — тщеты, суетности жизни, поддержанный грудой белеющих черепов в углу. Процессия фриков в фантазийных костюмах медленно вносит и ставит в центр белый гроб: в нем лежит Красота, умершая, судя по всему, не в первый раз. Ее атрибуты — блистающее золотое платье и седой парик.

Гроб — одна из смысловых и визуальных доминант спектакля; в финале его с усилием тащит на себе Красота, приуготовляя себе смертное ложе. Действие спектакля укладывается между этими двумя пунктами: извлечением Красоты из гроба и укладыванием в него, но в этот раз уже добровольно. В этом промежутке много всего происходит — соблазнение Красоты Наслаждением, использование Красоты как площадной девки, сдача Красоты в краткосрочную «аренду» всем желающим, в хлипкой будочке за занавесками, флирт Красоты с юношей, длинные рассуждения Разочарования о бренности человеческой жизни, сопровождаемые глажкой носовых платков, грозные предупреждения Времени, высунувшегося из телевизионного монитора, о том, что Красота обречена и прелести ее со временем поблекнут. Но оказывается это всего лишь спором сторон, карточной игрой, ставка в которой — Красота.

Наслаждение терпит фиаско, а Разочарование и Время, флегматично бросая карты на импровизированный стол, равнодушно наблюдают за сокрушенной Красотой. Поддавшись недобросовестной пропаганде, она гибнет, разочаровавшись в себе самой, потеряв вкус к жизни. Лишившись волос, содрав с золотого платья гирлянду и украшения, а в итоге — сняв самое платье и даже собственную кожу, обнаженная до мускулов и сухожилий, Красота поет прощальную арию: «Ты, избранный посланник небес, больше не увидишь в моей душе коварных желаний или суетного пыла». И затем добровольно укладывается в гроб. Крышка со стуком захлопывается, и гроб едет по направляющим рельсам прямиком в жерло печи крематория. А Время и Разочарование, достигнув цели — уничтожить Красоту, доказав ей бесплодность и бессмысленность ее существования, не проявляют ни сочувствия, ни хотя бы любопытства. Они просто продолжают игру.

Невозможно не заметить фемоптику самой постановщицы; ее симпатии, несомненно, на стороне Красоты, а не Времени и Разочарования, представленных в спектакле в мужских ипостасях. Получается, мужчины довели Красоту до самоубийства, притом что Красота была даже не призом, но ставкой в игре. Наслаждение между тем утешается тем, что находит ей замену: выхватив из партера юношу, оно властно уводит за собой новую жертву. В этом квартете проигравшей оказывается только Красота.