Кем был и чем прославился на весь мир автор «Педагогической поэмы»

Объявленный в России указом президента Год педагога и наставника совпал с 90-летием публикации «Педагогической поэмы» Антона Макаренко — в 1933 году в третьей книге альманаха «Год XVII» вышла ее первая часть. ЮНЕСКО в 1988 году включила советского педагога и писателя в четверку деятелей, определивших развитие педагогической мысли в XX веке: интерес к идеям и практикам Макаренко в мире порой был едва ли не выше, чем в СССР, где его посмертное признание отчасти омрачалось прижизненными скандалами. «Ъ» продолжает цикл публикаций о выдающихся российских педагогах: в педагогике Макаренко разбиралась Мария Башмакова.

Фамилия Макаренко в России нарицательная: даже люди, часто почти ничего не знающие об Антоне Макаренко, вспоминают ее, когда хотят оценить чьи-нибудь воспитательные усилия. Более глубокая ассоциация — беспризорники: миллионы сирот, скитавшихся по стране после Гражданской войны, которых надо было забрать с улиц и из тюрем и заново научить жить в обществе. «Многие считают меня специалистом по работе с беспризорными,— говорил Антон Макаренко в одном из своих последних выступлений.— Это неправда. Я всего проработал 32 года, из них 16 лет в школе и 16 лет с беспризорными».

А началась его карьера с неудачного педагогического эксперимента. В 1907-м он, 19-летний учитель, второй год преподавал в железнодорожном училище Крюкова (сейчас часть города Кременчуга, Украина). По итогам оценок за четверть Макаренко расставил всех учеников своего класса по местам — с 1-го до 37-е. Мальчик, который занял последнее место, проплакал половину урока. Его звали Дима Примак, он болел туберкулезом, часто пропускал занятия и успевал хуже других. На следующий день Дима в училище не появился, через неделю тоже, а на десятый день в класс зашел его отец и сообщил Макаренко о смерти сына, горько упрекнув учителя за то, что тот обидел мальчика, которому оставалось десять дней жизни. После этого случая, пересказанного братом Макаренко Виталием (1895–1983), он больше никогда в своей профессиональной жизни не пытался ранжировать учеников по их оценкам.

«Из той социальной среды»

Антон Макаренко родился 13 марта 1888 года в Белополье Сумского уезда Харьковской губернии. Его отец, Семен Григорьевич, был рабочим, затем мастером малярного цеха в железнодорожных мастерских. Мать, Татьяна Михайловна, происходила из обедневшего дворянского рода. В семье Макаренко было четверо детей: Александра, Антон, Наталья и Виталий, родившийся на семь лет позже Антона. Антон рано заговорил, а вот ходить начал только в полтора года. Примерно до восьми лет мальчик был очень болезненным, а хронический насморк мучил его всю жизнь. Антон Макаренко вспоминал: «Я вышел из той социальной среды, в которой большинство моих товарищей уходили в "мальчики" (подмастерья, помощники.— “Ъ”) — кто к сапожнику-кустарю, кто к жестянщику-маляру».

Читать он научился в пять лет. Первоначальное образование Антон получил в Белопольском училище с пятилетним сроком обучения. Когда мальчику исполнилось 12, семья переехала в поселок Крюков под Кременчуг Полтавской губернии — туда перевели железнодорожные мастерские, в которых работал отец. В 1901 году юношу определили в Кременчугское городское реальное училище. Судя по позднейшим текстам Макаренко, отец тогда дал ему понять, что социальный статус семьи не вполне соответствует учебному заведению и, чтобы учиться в нем, придется учиться на «отлично»: «Реальное не для нас строили, а ты покажи им. Принесешь четверку… лучше не приноси». В училище, а затем и в Учительском институте Антон получал только пятерки. Брат Виталий (он был сначала учеником Антона, потом сотрудником, позже сражался в Первой мировой и в Гражданской на стороне Деникина, потом уехал во Францию и написал книгу о Макаренко) отмечал, что Антон обладал колоссальной памятью: изучал работы по философии, социологии, астрономии, истории, художественные произведения: от Гомера до Гамсуна.

В 1904 году Антон окончил училище, после чего отец решил: «Пойдешь в учителя!» Сын поступил на годичные педагогические курсы в Кременчуге. Окончив их и получив звание народного учителя, Макаренко в 17 лет стал преподавателем железнодорожного двухклассного училища при заводе, где работал его отец. Двухклассное училище имело в те времена пятилетний курс: три года — первый класс, соответствовавший начальной школе, и два года — второй класс, дававший повышенное начальное образование. С точно такого же училища сам Макаренко начинал в Белополье.

В 1911 году Макаренко удалось добиться назначения в железнодорожную школу станции Долинская Херсонской губернии. В 1914-м он поступил в Учительский институт в Полтаве. Среди абитуриентов он выделялся белоснежной накрахмаленной сорочкой с черным галстуком. Позже, возглавляя различные педагогические коллективы, Макаренко будет весьма требователен к внешнему виду своих сотрудников. Конкурс при поступлении был 4 к 1: 100 претендентов на 25 мест.

На вступительном экзамене Макаренко получил два балла по закону Божию, зато по всем остальным предметам прошел испытания блестяще. При зачислении преимущество отдавалось кандидатам с большим педагогическим стажем, а Макаренко к тому времени прослужил учителем уже девять лет. Его приняли в институт.

20 сентября 1916 года Макаренко был призван на военную службу, но через полгода демобилизован по причине плохого зрения. Весной 1917 года он окончил институт с золотой медалью. В характеристике отмечалось, что выпускник «особый интерес проявил к педагогике и гуманитарным наукам, по которым очень много читал и представлял прекрасные сочинения. Будет хорошим преподавателем по всем предметам, в особенности же по истории и русскому языку». После выпускных экзаменов Антон Макаренко поехал в Крюков, где жила овдовевшая к тому времени мать.

Сделать «нашего человека»

Как ни странно, революции 1917 года и последующая Гражданская война не внесли особых перемен в жизнь Антона Макаренко: по окончании института он заведовал железнодорожным училищем, потом руководил городским училищем в Полтаве. Осенью 1920 года Полтавский губернский отдел народного образования поручил 32-летнему, но уже опытному педагогу создать трудовую колонию для перевоспитания беспризорников и малолетних преступников. Так родилась колония имени Максима Горького.

Гражданская война еще не закончилась, в стране царила разруха, огромное количество детей остались без родителей и домашнего крова. По разным оценкам, на тот момент в стране насчитывалось от 4,5 млн до 7 млн беспризорников. Заведующий губернским отделом народного образования поставил перед Макаренко задачу: «Не какая-нибудь там колония малолетних преступников, а, понимаешь, социальное воспитание… Нам нужен такой человек… наш человек. Ты его сделай».

Макаренко, по его собственным словам, тогда признался, что не знает, как перевоспитывать малолетних преступников, и предположил, что некоторые представители отдела не одобрят его действий, тем не менее за дело взялся.

В селе Ковалевка в 6 км от Полтавы под колонию выделили участок земли 40 га с несколькими полуразрушенными зданиями. Когда-то там помещалась колония для малолетних преступников, которые в 1917 году разбежались. Все оборудование было расхищено: вынуты стекла, двери сняты с петель, разобраны по кирпичику печи, даже фруктовые деревья выкопаны. Предполагалось, что при полном укомплектовании колония может вместить 120 детей. 4 декабря 1920 года прибыли первые шесть воспитанников: исследователь Макаренко Тамара Колесниченко в монографии 2017 года уточняет, что четверо 18-летних попали в колонию за вооруженный грабеж, двое помоложе обвинялись в кражах. Через неделю одного из прибывших арестовали за совершенное ночью убийство и ограбление.

У руководителя колонии в команде было всего три учителя (из них две женщины) и завхоз. Опыта работы со «сложными» молодыми людьми он не имел и начал с того, что отказался считать неблагополучных подопечных «морально дефективными», утверждая, что все дети равны и каждый должен стать достойным членом общества. «Детей рабочих у нас почти не было, пролетариат был для них чем-то далеким и неизвестным, к крестьянскому труду большинство относилось с глубоким презрением, не столько, впрочем, к труду, сколько к отсталому крестьянскому быту, крестьянской психике. Оставался, следовательно, широкий простор для всякого своеволия, для проявления одичавшей, припадочной в своем одиночестве личности»,— писал Макаренко. «Хлопцы наши представляли в среднем комбинирование очень ярких черт характера с очень узким культурным состоянием,— напишет он в "Педагогической поэме".— Как раз таких и старались присылать в нашу колонию, специально предназначенную для трудновоспитуемых. Подавляющее большинство их было малограмотно или вовсе неграмотно, почти все привыкли к грязи и вшам, по отношению к другим людям у них выработалась постоянная защитно-угрожающая поза примитивного героизма».

Воспитанники бездельничали и хамили. «Колония принимала характер "малины" — воровского притона,— пишет Макаренко.— В отношениях воспитанников к воспитателям все больше определялся тон постоянного издевательства и хулиганства. При воспитательницах уже начали рассказывать похабные анекдоты, грубо требовали подачи обеда, швырялись тарелками в столовой, демонстративно играли финками и глумливо расспрашивали, сколько у кого есть добра…» Конфликты усугублялись бытовыми проблемами, которые заведующему приходилось решать вместе с несколькими неопытными коллегами.

В феврале 1921 года в колонию поступило еще полтора десятка беспризорников. К марту в ней было уже до 30 воспитанников. В дальнейшем число их постоянно увеличивалось. Основаниями для помещения в колонию были воровство (38 человек), бродяжничество (34), убийство (2), бандитизм (5). Всем им не хватало одежды, лишь немногие имели ботинки, большинство лишь обертывали ноги портянками. Воспитанники всегда были голодны, как и воспитатели, которые тогда жалованья почти не получали.

Бедность колонии Макаренко, которому пришлось провести зиму в сапогах без подошв, называет «умопомрачительной». Рассчитывать приходилось только на свои силы, которыми удалось в конце концов отремонтировать «несколько квартир, в которых поселился персонал» и «одну большую спальню с двумя печами» — в ней и жили, и спали, и занимались.

«Постельного белья у нас было полторы смены, всякого иного белья и вовсе не было,— пишет Макаренко.— Наше отношение к одежде выражалось почти исключительно в разных просьбах, обращенных к наробразу и другим учреждениям. Завгубнаробразом, так решительно открывавший колонию, уехал куда-то на новую работу, его преемник колонией мало интересовался — были у него дела поважнее». Макаренко приходилось проявлять находчивость, чтобы добыть провизию для детей: «При помощи очень напряженной дипломатии нам иногда удавалось убедить, упросить, обмануть, подкупить своим жалким видом, запугать бунтом колонистов, и нас переводили на санаторную норму».

В 1921 году колония получила для своих нужд разрушенное бывшее поместье Трепке в двух верстах от главной усадьбы горьковцев. Это дало еще 40 десятин хорошей плодородной земли, но и поместье требовало капитального ремонта и, следовательно, больших материальных и моральных затрат. Презиравшим труд подросткам и юношам пришлось заняться полевыми работами, сажать деревья, ухаживать за скотом, открывать мастерские и работать в них. И труд начал приносить результаты. Арендовав мельницу, колонисты брали определенную плату за помол с крестьян ближайших сел. Работу выполняли добросовестно, плата была невелика, и мельница пользовалась у хуторян большим спросом. Ощутимый доход стала приносить свинарня. Выполнялись на заказ и работы в кузнице. Эти и другие «бизнес-решения» заметно улучшили материальное положение колонии. В «Докладной записке в Главсоцвос НКП УССР» от 8 августа 1925 года Макаренко писал: «Крупные колонии с большим хозяйством у нас организованы так, что в них превалирует хозяйство, а не педагогика… Хозяйство в таких случаях рассматривается как источник содержания воспитанников, и только». Макаренко рассматривал ведение хозяйства как условие воспитания, а хозяйственный успех — как педагогический импульс. Первые воспитанники начинали с простейших сельскохозяйственных работ и ремонта разрушенных помещений, а уже через несколько лет они и их преемники в трудовой коммуне имени Дзержинского выпускали дрели и даже фотоаппараты. Трудились по четыре часа, а оплату получали за полный день — так требовало трудовое законодательство.

Колонисты были распределены по отрядам, каждый из которых возглавлял командир. Члены отрядов отвечали друг за друга и жили как одна семья, несмотря на разницу в возрасте. Новичку-колонисту назначали шефа из числа старших, который знакомил младшего с жизнью и порядками колонии и отвечал за него. Старшие и младшие вместе работали в огороде или на производстве, были одной командой, не было «лишних», все выполняли важные функции для того, чтобы добиться общего результата. У каждого колониста была возможность проявить себя: в колонии существовало много кружков, ученики разных возрастов проводили вместе свободное время. Унижение маленьких считалось недопустимым, старшие всегда защищали новичков, а любые конфликты разбирались самими воспитанниками на общих собраниях.

Об этом нечасто вспоминают, но колония довольно рано перестала быть исключительно мужской. Она превратилась в настоящую маленькую коммуну, для участников которой принадлежность к ней была ценностью.

Приход новых членов сопровождался ритуалом сжигания старой одежды, означающим прощание с прошлым и согласие вместе с остальными идти навстречу будущему.

Заведующая лабораторией Российской академии образования доктор педагогических наук Елена Илалтдинова считает достижением и даже открытием Макаренко понимание роли, которую играли в воспитательном процессе «первичный коллектив и сводный отряд», а также «использование игры, учебы, труда и отдыха в укладе жизни учреждения»: «В коммуне была полная средняя школа и возможность получить профессию и подготовиться к поступлению в вуз, театр собирал зрителей и постоянно обновлял репертуар. Была даже собственная придуманная игра — горлёт, как квиддич в Хогвартсе,— командная игра, напоминающая лапту». Горлёт придумали в коммуне имени Горького в 1924 году. Играли в него на волейбольной площадке. Начиная игру, подающий произносил «гор», что означало сокращенное название коммуны. Принимающая команда отвечала паролем «лёт», что значило готовность встретить летящий мяч.

В 1926 году колония имени Горького была переведена в Куряжский монастырь под Харьков — там помещался детский дом Всеукраинской комиссии помощи детям. После объединения с куряжскими детьми в колонии Макаренко стало 400 воспитанников (до этого было 120 человек). Переезд в Куряж был настоящей проверкой на прочность: колонисты, уже выработавшие определенный порядок жизни, переехали, по сути, в воровской притон. Катастрофическое положение Куряжской колонии позволяло оппонентам Макаренко рассчитывать на его неудачу, но свою «битву за Куряж» Макаренко выиграл — благодаря помощи старших колонистов. Трудовую колонию имени Горького сделали из обычной колонии опытно-показательным детским учреждением Наркомпроса УССР.

В обществе Максима Горького

Кроме труда в работе со своими подопечными Антон Макаренко рассчитывал на книги. Сам он до конца жизни считал себя писателем, а Чеховым и Горьким искренне восхищался. В колонии с первых дней была образована библиотека, организовано чтение вслух. Книги покупали или выпрашивали у частников: так в колонию попали сочинения Пушкина, Короленко, Мамина-Сибиряка, Вересаева и Горького, чье творчество произвело сильное впечатление на слушателей. Биография автора, вышедшего из народа, ошеломила: «Значит, выходит, Горький вроде нас?» Обнаружив некоторую общность биографии с пролетарским классиком, они назвали его именем свою колонию безо всякого официального постановления и утверждения. Колонисты-горьковцы списались со своим кумиром в 1925 году, когда прочли в еженедельнике его статью о жизни в Италии. Отправили ему письмо на манер чеховского Ваньки Жукова по адресу: Italia. Massimo Gorkiy. Письмо дошло.

Сам Макаренко вступает с Горьким в многолетнюю переписку. В 1928 году Горький приедет к нему в гости и проведет несколько дней среди воспитанников колонии. Этот визит в какой-то мере спасет Макаренко репутацию: дело в том, что с 1926 года его упрекали в применении к воспитанникам телесных наказаний — по советским законам это было запрещено.

В 1926 году в колонию Горького приехала журналистка Надежда Остроменцкая. Некоторое время она работала в клубе, затем практиковалась как воспитатель. По своим впечатлениям она опубликовала очерк, из которого следовало, что воспитанников за провинности наказывают палками. Перед публикацией текста Антон Макаренко писал Надежде Остроменцкой, что против колонии уже «ведется целая война со всех сторон. Бьют, конечно, по системе. Метод такой: все наши недостатки, недоделки, просто пропущенные места, случайные ошибки считают элементами системы и с остервенением доказывают, что у нас не система, а ужас».

Публикация очерка стала поводом к настоящей травле.

17 мая 1928 года в «Комсомольской правде» напечатали речь Надежды Крупской, вдовы Ленина, которая через год станет заместителем наркома просвещения, на VIII съезде комсомола: в речи она гневно упоминает «дом имени Горького на Украине», где применяются побои в качестве наказания. Макаренко пишет Остроменцкой: «После Вашей статьи меня здесь стали доедать вконец».

Он вынужден просить об отставке, заявление принято, но уже согласован визит Горького, и руководство округа просит Макаренко остаться в колонии до этого момента. «В связи с приездом Горького здесь страшное смущение,— писал Макаренко 26 мая.— Мне это нравится просто как мальчишке, но, с другой стороны, это и опасно: я очень боюсь как раз Горького, вдруг он что-нибудь начнет проделывать, чтобы я остался. А я сейчас на таком разгоне, что не хочу».

Когда Горький умрет 18 июня 1936 года, Макаренко напишет о нем несколько статей, считая писателя своим учителем. Еще в 1914 году Макаренко послал Горькому рассказ «Глупый день» — и через две недели получил ответ: «Рассказ интересен по теме, но написан слабо. <…> Попробуйте написать что-либо другое».

Он написал — «Педагогическую поэму», которая принесла ему мировую известность. Писать ее Макаренко начал в 1925 году. Первую часть закончил в 1928-м, но не решился показать Горькому. Первая часть «Поэмы» увидела свет в 1933 году. Позже последовали отдельные издания книги, на которую в библиотеках записывались в очередь. Максим Горький, которому посвящено первое отдельное издание, пылко отозвался о «Поэме» как о «вдохновенной книге о переделке психики» и сравнил его с романом «Эмиль» Жан-Жака Руссо. Горький одобрил и цикл очерков «Марш 30 года», опубликованный осенью 1932 года,— повествование о детской трудовой коммуне имени Дзержинского ГПУ УССР в Харькове, которой Макаренко руководил с 1927 года. В том же 1932-м на посту руководителя коммуны Макаренко сменил присланный из центра ГПУ УССР чекист, а Макаренко получил менее ответственный пост начальника педагогической части.

Когда Макаренко спрашивали, какие условия гарантируют полное исправление правонарушителя, исключающее его возвращение в преступный мир, он называл окончание полной средней школы и получение хорошей производственной квалификации.

В школе колонии имени Горького заведующий сам преподавал русский язык, рисование, черчение, историю и географию. Макаренко делал важные дополнения к программам: когда с 1923 года в колонии появились группы подготовки к рабфаку, то они работали по особой программе.

В колонии существовало правило: не важно, кем ты был, главное — каким ты стал. Жить только будущим, выбирать цели в перспективе и достигать их — это была мотивация на успех, на изменение собственного «Я». Макаренко называл это «забвением негативного прошлого». Основа системы Макаренко — воспитание в коллективе и посредством коллектива. При этом Макаренко разделял учебу и воспитание: для обучения годится обычная классно-урочная система, считал он, а воспитание возможно исключительно в коллективе с выраженными не только вертикальными (начальник—подчиненный, учитель—ученик), но и горизонтальными связями. Макаренко считал, что эффективно воздействовать на отдельную личность можно, только действуя на коллектив. Коллектив при этом имел право защищаться от личности, если личность выходила за рамки допустимого. Работал «принцип параллельного действия»: «Все за одного, один за всех».

«Потому, что он меня всегда ругал, я стал теперь инженером»

Судя по воспоминаниям учеников, Макаренко был человеком строгим, но не жестоким. Сообщения о «систематических» телесных наказаниях воспитанников были, по-видимому, преувеличением. В обычной советской школьной практике эпизоды учительского рукоприкладства не были, конечно, нормой, но и не превращались в сенсацию даже спустя десятилетия после Макаренко — но речь, как правило, шла об исключительной реакции учителя на тот или иной эксцесс со стороны ученика. В «Педагогической поэме» рассказано, как доведенный до белого каления Макаренко ударил колониста Задорова, когда тот нахамил, отказываясь помочь. (Персонаж «Педагогической поэмы» Задоров — собирательный образ, отразивший черты нескольких первых воспитанников горьковской колонии.) Антон Макаренко не был атлетом, драться не умел. Заставить что-то сделать беспризорников, вооруженных ножами, непросто. Сам же Задоров в итоге восхитился отчаянным поступком заведующего, оценив смелость и, видимо, поняв справедливость его гнева.

27 октября 1936 года в Московском областном педагогическом институте состоялся диспут о «Педагогической поэме». Во вступительном слове Макаренко сказал: «В начале моей "Педагогической поэмы" я показал свою полную беспомощность. В 1920 году, когда я приступал к перевоспитанию правонарушителей, я не имел ни инструмента, ни метода. Я оказался в лесу с пятилинейной лампочкой и стаей бандитов. <…> Тогда я сделал большую ошибку, что ударил воспитанника Задорова».

Антон Макаренко считал, что к каждому наказанию нужно подходить индивидуально. Наказание может быть наложено только от имени руководства или от имени органов самоуправления колонии, но отвечает за наказание сам заведующий.

Он должен хорошо знать всех воспитанников, их положение на производстве, в школе и в коллективе. Прежде чем наложить взыскание, необходимо с провинившимся поговорить.

В систему методов воспитания Макаренко включал поощрения и наказания. Основными мерами поощрения у него были одобрение, материальная заинтересованность, фотографирование перед знаменем, возможность поездки в город, свободное распоряжение личными деньгами, устная благодарность воспитаннику или отряду перед общим строем. Наказать могли отказом в возможности пойти в город, нарядом вне очереди, выговором на общем собрании, даже «арестом» (два часа посидеть в кабинете Макаренко и подумать о своем поведении). Высшей мерой считалось исключение из колонии за воровство, карточные игры и пьянство.

«Макаренко на основе своего опыта в колонии им. Горького сделал вывод, что невозможно отказаться от наказания, принуждения и даже насилия как средств воспитания,— писал немецкий исследователь Макаренко Гётц Хиллиг.— Он придерживался "элементарного права наказания" и "принципа принуждения" — в этом Макаренко, конечно, совершенно расходился с Крупской. Но он также понял, что после разрушения старых норм и традиций, падения авторитета родителей и развала института семьи в результате революционных изменений в стране новая общественная мораль возникала не автоматически из сознания, а на основе целой системы новых навыков, традиций и норм поведения».

Доктор педагогических наук профессор Анатолий Фролов отмечает: «В макаренковской практике наказание не вело к подавлению личности, а было действенным средством воспитания в коллективе "свободного гордого человека", его самостоятельности, личного достоинства и ответственности. Наказание применялось так, что заключало в себе "элементы чести", приводило не к закреплению конфликта, а к разрешению его».

Один из героев «Педагогической поэмы» — колонист Семен Карабанов, который стал соратником и коллегой Антона Макаренко. Настоящая фамилия колониста Семена — Калабалин. Его отец всю жизнь батрачил, в семье было 16 детей, 8 выжили. В семь лет Семен пас коров у помещицы. Она била мальчика, и он хлестнул ее кнутом. Бежал. О своих скитаниях рассказал потом в книге «Бродячее детство». Был попрошайкой, вором. По случайности прибился к отряду красных, которым, как оказалось, командовал его старший брат. Когда того убили, решил мстить за него, сколотил группу в полсотни человек, которая превратилась в шайку грабителей. Ликвидировать ее было поручено другому его брату — командиру конного резерва милиции. Через три месяца тюремной жизни Семен встретил Макаренко. Тот вежливо пригласил его в колонию. Калабалин удивился, когда Макаренко поручил ему получить продукты для колонии, сославшись на плохое зрение и боязнь допустить обвес. Семен продукты получил, попросил Макаренко его проверить, тот рассердился. И объяснил, что без доверия человеческие отношения немыслимы. Через годы, окончив рабфак сельскохозяйственного института, Семен Калабалин стал педагогом в колонии имени Горького, затем в коммуне имени Дзержинского под руководством Макаренко, а позже возглавлял различные детские учреждения.

Собственно, «Педагогическая поэма» не просто своеобразный «роман воспитания» — это история о том, как шаг за шагом и день за днем формируется доверие не склонных доверять и заслуживается любовь не склонных любить. Показательна история со вспышкой тифа: фельдшера в колонии не было, Макаренко возил своих подопечных в больницу — договорился там с персоналом, заплатил продуктами, чтобы колонистов не обошли медицинским вниманием. Выздоровели все.

После смерти Макаренко один из его воспитанников, выведенный в «Педагогической поэме» как один из неприятных персонажей, скажет: «Я потерял сегодня отца. Мой отец по крови бросил мою мать, когда мне было четыре года... Антон Семенович ни разу в жизни не похвалил меня, он всегда меня ругал, даже в своей книге — "Педагогической поэме"... Но именно потому, что он всегда меня ругал, я стал теперь инженером. <…> Он умел найти и раскрыть в человеке самое лучшее, что есть в нем». Агроном Николай Фере (в «Педагогической поэме» — Шере) вспоминал об Антоне Макаренко в книге мемуаров «Мой учитель»: «Когда ребята говорили: "Наш Антон" — за этим всегда чувствовались их уважение и нежность к своему наставнику».

«Польза, приносимая мной в органах, совершенно ничтожна»

Писатель Корней Чуковский упомянул о встрече с педагогом в книге «Современники (портреты и этюды)»: «Антон Семенович был действительно очень похож на комиссара эпохи Гражданской войны: немногословный, строгий, уверенный в себе человек, без лишних жестов и суетливых улыбок». Чуковский удивлялся, насколько хорошо Макаренко разбирается в поэзии.

В отношениях с близкими педагог разбирался явно хуже. В молодости его отношения с родителями, судя по воспоминаниям младшего брата, были далеко не идеальными: «Семья для него не существует, он приходит сюда как в гостиницу, переменить белье, пообедать и поспать. Все остальное его не интересует».

Антон Макаренко обладал довольно невзрачной внешностью: небольшой рост, крупный нос, маленькие серые глаза за стеклами очков. При этом он был влюбчив, а над его чувствами подсмеивались. Долгие годы он находился в неофициальных отношениях с женой священника Елизаветой Григорович, которая стала прототипом воспитателя Екатерины Григорьевны в «Педагогической поэме». В 1935 году Макаренко вступил в брак с Галиной Салько (1891–1962): она работала инспектором и приехала в колонию с проверкой. Своих детей у Антона Макаренко не было, но он усыновил Льва, сына Галины Салько, и вырастил дочь эмигрировавшего Виталия, Олимпиаду, которая в 1945 году стала матерью будущей актрисы Екатерины Васильевой. Долгие годы советские исследователи старались не упоминать о «неудобных родственниках» педагога, о его беспартийности и о дворянском происхождении супруги.

Всех этих фактов сам Антон Макаренко не скрыл при заполнении «Анкеты специального назначения работника НКВД» 19 ноября 1935 года.

Карьеру Макаренко, несмотря на его всесоюзную, а потом и мировую известность, отнюдь нельзя назвать безоблачной: педагога критиковали то Надежда Крупская, то Анатолий Луначарский (народный комиссар просвещения в 1917–1929 годах).

Помимо публичной полемики о наказаниях жизнь колонии имени Горького осложнялась по-настоящему трагическими событиями. Старшие колонисты, среди которых были и юноши, и девушки, делали свои первые шаги в личной жизни, которые далеко не всегда оказывались удачными, а порой оборачивались бедой. В «Педагогической поэме» есть рассказ о колонистке, которая забеременела от бывшего вора, недолго пробывшего в коммуне, скрывала беременность, а потом убила младенца. После суда над ней Антону Макаренко удалось добиться ее возвращения в колонию. Позже она вышла замуж, родила детей и очень благодарила Макаренко за фактическое спасение от тюрьмы — и можно только догадываться, чего это стоило самому заведующему. В другом случае Макаренко удалось не допустить аборта, который хотела сделать одна из старших колонисток. Но спасти от самоубийства юношу, покончившего с собой из-за неразделенной любви к хуторянке, в коммуне не смогли. Все эти эпизоды, сами по себе тягостные, определенно превращались для коммуны и ее руководителя в настоящий бюрократический ад во время проверок.

Работа Макаренко в коммуне имени Дзержинского была, видимо, несколько спокойнее: учреждение рассматривалось как в некотором роде образцовое, там, в отличие от колонии имени Горького, не стояла с самого начала задача физического выживания, да и сам Макаренко приобрел за годы ни с чем не сравнимый опыт. Однако его работа в коммуне Дзержинского подошла к финалу: 1 июля 1935 года Макаренко был переведен в Киев в центральный аппарат НКВД УССР на должность помощника начальника отдела трудовых колоний. Там он пытался подготовить почву для распространения своего педагогического опыта на другие исправительные учреждения Советской Украины, но поддержки не получил, в том числе из-за идейных разногласий с украинским наркоматом просвещения. Одновременно он продолжал руководить педагогической частью трудовой колонии №5 в Броварах под Киевом.

Через год, в июне 1936 года, Макаренко подал рапорт об увольнении из органов, в котором написал: «Польза, приносимая мной в органах, совершенно ничтожна. Прошу о скорейшем освобождении меня от должности». Тогда же на него был написан донос по обвинению в контрреволюции, но хода ему, судя по всему, не дали. Службу в наркомате внутренних дел УССР Макаренко все же оставил в 1937 году и переехал в Москву.

Он стал членом Союза писателей, активно сотрудничал газетами и журналами, работал над книгами. В 1937 году вышла его «Книга для родителей», в написании которой приняла участие и жена Галина Макаренко.

Издание включает девять глав, каждая из них посвящена одной из проблем педагогики семьи: гражданской позиции родителей; воспитанию потребностей, педагогическому значению семейного хозяйства; семейному коллективу, стилю его жизнедеятельности; деньгам в семейном хозяйстве; факторам, разрушающим семейный коллектив; авторитету, дисциплине и игре в семейном воспитании; материнской любви и долгу; общественному и личному в семье. «Книга для родителей» представляет собой только первый том капитального труда, который был задуман автором как четырехтомник.

4 апреля 1939 года планировалось решить вопрос о приеме Макаренко в ВКП(б), но в этот день его похоронили. 1 апреля он ехал в Москву из дома творчества советских писателей в Голицыно, вез на кинофабрику сценарий по своей последней повести «Флаги на башнях». Вошел в вагон пригородного поезда и потерял сознание — обширный инфаркт. Был ему 51 год. Похоронен педагог на Новодевичьем кладбище.

В поисках Макаренко

После смерти Макаренко началась его канонизация. Авторы некрологов принялись изо всех сил хвалить «классика советской педагогики». Мертвый он оказался гораздо удобнее, чем живой. Одна из статей, написанных на смерть Антона Семеновича, называлась «Инженер человеческих душ» (выражение приписывается писателю Юрию Олеше, в широкий оборот его ввел Сталин на встрече с писателями в 1932 году).

В 1943 году при кафедре педагогики Московского педагогического института была создана лаборатория по изучению наследия Макаренко, которую возглавила его вдова. В 1951 году по решению Правительства УССР был создан первый мемориальный музей Макаренко в Крюкове. В 1958 году была учреждена медаль Макаренко «За заслуги в области просвещения и педагогической науки».

После 1945 года педагогические идеи Макаренко стали пропагандировать и за пределами СССР. На послевоенном Западе медленно прокладывали себе путь объективные представления о Макаренко-педагоге. В 1968 году в ФРГ при Марбургском университете была организована лаборатория по изучению наследия советского педагога («Макаренко-реферат») — часть центра сравнительной педагогики в том же университете и более широкой программы исследований СССР и стран Восточного блока. В 1970 году руководитель лаборатории, доктор философии, приват-доцент истории педагогики Гётц Хиллиг разыскал Виталия Макаренко во Франции и убедил его написать мемуары. До 1987 года воспоминания Виталия Макаренко были запрещены к публикации на территории СССР — хотя это важное свидетельство о юности Антона Макаренко, ставшего со временем едва ли не идолом советской педагогики.

Впрочем, у этого статуса были и другие особенности. «Вряд ли широко известно, что "Педагогическая поэма", главное произведение Макаренко — писателя и педагога, до сих пор имеет хождение в довольно сокращенной редакции 1937 года,— писал Гётц Хиллиг в 1984 году в статье к 50-летию первой публикации "Поэмы". Сборник статей Хиллига "В поисках истинного Макаренко" вышел на русском языке в 2014 году.— Это издание, служащее основой всех поздних, выходивших и на русском, и на иностранных языках, ошибочно называют "последним авторизованным изданием"». Хиллиг отмечает, что в издании 1937 года нет ряда «острых мест» и даже целых оригинальных эпизодов — исключена была, например, глава «Гастроли контральто» о неудачной попытке сотрудничества колонии с воспитательницей, проявившей к колонистам сексуальный интерес вместо педагогического и вследствие этого уволенной. «Эти купюры сделаны не самим автором, они проведены по инициативе его жены — Галины Стахиевны Макаренко,— пишет Хиллиг.— Возможно, она не без оснований считала эти места спорными, даже опасными в годы усиления репрессий. Но в издании "Поэмы" 1937 г. и в других прижизненных изданиях книги нетрудно было обнаружить целый ряд более мелких изменений формы и содержания, которые никак нельзя назвать продуктом творческой воли Макаренко. Все эти изменения были внесены в условиях политической и культурной атмосферы того времени, а также благодаря субъективизму излишне усердных редакторов».

«Существует несколько версий "Педагогической поэмы". Каноническая версия — та, которая вышла при жизни автора,— говорит Елена Илалтдинова.— Купюры восстановила доктор педагогических наук Светлана Невская — в 2003 году вышло издание с первоначальным текстом автора».

Первое собрание сочинений Антона Макаренко было опубликовано в 1952–1953 годах, говорит Елена Илалтдинова, но «до сих пор никто еще не решил такую важнейшую задачу, как подготовка и издание полного собрания сочинений, и рано ставить точку в истории исследования его наследия».

В 2005 году российские педагоги учредили национальную Макаренковскую ассоциацию (РМА). Сейчас она имеет отделения в Волгограде, Екатеринбурге, Красноярске, Нижнем Новгороде и Санкт-Петербурге. РМА является частью учрежденной в 1991 году Международной Макаренковской ассоциации, в которую входят ассоциации Украины и Италии, а также Общество макаренковедов (Марбург—Берлин). Российская и украинская ассоциации — это преемники Советской Макаренковской ассоциации, учрежденной в Ковалевке в октябре 1989 года, на волне второй волны интереса к наследию педагога в СССР и через год после того, как ЮНЕСКО отнесла Антона Макаренко к четырем деятелям, определившим педагогическое мышление XX века, вместе с Джоном Дьюи (1859–1952), Георгом Кершенштейнером (1854–1932) и Марией Монтессори (1870–1952). 2 июля 2023 года президент Российской Макаренковской ассоциации Татьяна Кораблева от имени российских коллег поздравила главу Международной ассоциации, профессора университета La Sapienza (Рим) Николу Сичилиани де Кумиса с 80-летним юбилеем.

Мария Башмакова