Секс в сериалах: от просвещения до замещения

Популярные сериалы не только отражают, но и формируют общественные представления об отношениях между людьми, выполняя функцию чувственного воспитания и сексуального просвещения. Зинаида Пронченко рассказывает, как менялось сериальное либидо от «Беверли-Хиллз, 90210» до «Эйфории» и к чему пришло поколение «Секса в большом городе».

В девяностые годы телевидение все еще было главным источником информации, особенно запретной. О том, что где-то за пределами СССР секс существует и им занимаются даже подростки, я узнала в 1990 году от бабушки, которая начинала день, вслух приветствуя диктора Осокина. Ничего удивительного, что от ее цепкого ока, вечно вперенного в экран в поисках демократии, гласности, других признаков новой, перестроенной реальности, не ускользнул анонс развлекательно-познавательного шоу для детей и юношества «Беверли-Хиллз, 90210» (1990–2000). Впоследствии бабушка, посмотрев вместе со мной серию о первом опыте борьбы Бренды Уолш против потных рук, пожалела, что информировала внучку, но было уже слишком поздно — получасовые новеллы о буднях старшеклассников школы с престижным почтовым индексом 90210 стали неотъемлемой частью моей подростковой жизни.

«Беверли-Хиллз, 90210», запущенный летом 1990 года командой, которая никогда не проигрывает,— Дарреном Старом и Аароном Спеллингом (последний, кстати, пристроил свою дочь Тори на роль Донны, калифорнийской весталки, упрямо хранившей девственность чуть ли не до последнего сезона),— моментально стал большим хитом: уже в 1991-м фотографии Шеннен Доэрти (Бренда Уолш), Джейсона Пристли (Брендон Уолш) и, конечно, мир его праху, Люка Перри (Дилан Маккей) украшали обложку журнала Rolling Stone. Феномен «Беверли-Хиллз» легко объяснить — ни разу за историю малого экрана проблемы несовершеннолетних не подавались и не обыгрывались с такой серьезностью. Первый секс, первый тест на беременность, первый разговор с родителями не о том, чего хотят учителя, а о том, чего хотят мужчины,— материал для настоящих, нешуточных драм, иногда с летальным исходом. Разумеется, сцен секса или даже мимолетной обнаженки в сериале не было, «Беверли-Хиллз» все же держался патерналистского курса — каждая серия заканчивались пресными дидактическими выводами. А из дня сегодняшнего творение тандема Стар—Спеллинг и вовсе выглядит неприлично патриархальным: герои слишком белые и чересчур привилегированные, днями напролет катаются на «порше» и «корветах», если взгрустнулось, арендуют сьюты в отеле «Беверли Уилшир», где этажом выше Джулия Робертс и Ричард Гир заняты косплеем сказки о «Золушке». Впрочем, главный посыл «Беверли-Хиллз, 90210» невозможно переоценить — бесконечное лето любви на Западном побережье в качестве гламурной декорации вторично по отношению к важнейшему стейтменту: подростки — тоже люди, те же взрослые, просто без брони цинизма, но потому-то их влюбленности и попытки интимной близости способны вызвать эмпатию у столь широкой аудитории, ведь все помнят — хоть порой и с содроганием — свой самый первый раз.

По стопам «Беверли-Хиллз» Стар со Спеллингом спродюсировали спин-офф, опять под звучным географическим названием «Мелроуз-плейс» (1992–1999),— о том, что случается со старшеклассниками после выпускного бала, когда они покидают отчий дом и отправляются «в люди». В принципе, ничего нового — только в бумажных стаканчиках теперь алкоголь, а некоторые из актрис вроде Хизер Локлер, страшно популярной в те годы благодаря матримониальному союзу с Ричи Самборой из Bon Jovi, в процессе прелюдии готовы раздеться до бюстгальтера. Первые любови разбились о классовые различия: кто-то из недавних школьников благодаря капиталу родителей попал в дорогостоящий университет, а кто-то вынужден навсегда распрощаться с конспектами и встать за барную стойку. Секс, как оказывается, случается не только по любви, но и от одиночества. Контрацепция нужна не чтобы предотвратить беременность, а чтобы не подцепить ВИЧ. Чего хотят мужчины — по-прежнему никто не знает, даже хозяйки модельных агентств, с которыми поведешься — и покатишься кубарем по ровной кокаиновой дорожке.

Параллельно концепт подростковой мелодрамы начинают адаптировать под локальные реалии телепродюсеры из Европы. Отечественной аудитории из этих многочисленных то ли пародий, то ли оммажей запомнится французский «Элен и ребята» (1992–1994), в котором студенты, кажется, Сорбонны после занятий собираются в гараже помузицировать. В центре сюжета — Элен, девушка постных взглядов, которые она обращает из-под хрестоматийной челки на чуть более заводных товарищей. У Элен имеется Николя, у затесавшейся среди парижан американки Джоанны — малыш Кри-Кри, у Жозе — любительница блошиных рынков Лали, ну и так далее. В отличие от «Беверли-Хиллз», «Элен и ребята» совершенно не претендует на драматизм, это откровенный ситком с характерным для жанра рефреном: «а теперь поиграем!» — заявляет в конце каждой мизансцены кто-то из ребят, после чего следует лапидарная музыкальная пауза. Секс тут полностью выведен за скобки, что для знаменитой своими «галантными» нравами Франции несколько странно,— герои мечтают об украденных поцелуях на фоне туристических достопримечательностей, а соприкоснувшись рукавами, многозначительно и протяжно вздыхают. Такой триумф сублимации.

В 1998 году повзрослевшая и в массе своей женская аудитория «Беверли-Хиллз» налетела на айсберг в океане сериалов — индустрия переживала ренессанс — старый знакомый Даррен Стар выстрелил прямо в сердце с «Сексом в большом городе» (1998–2004), экранизацией одноименного бестселлера писательницы и socialite Кэндес Бушнелл. Разумеется, заботы нью-йоркских эмансипе тридцать плюс, уже успевших окончательно разочароваться в мужчинах как биологическом виде и потому отдавшихся великому городу со всеми его искусами, не то чтобы напрямую касались поколения двадцатилетних, к которому я принадлежала. Но опять же за лесом из Manolo Blahnik порнофеминизм невозможно было не заметить, опознать, апроприировать и больше никогда уже не предавать. Сексуальные похождения манхэттенской четверки, не готовой отказаться от оргазма ради любви, обсуждающей размеры пенисов, виды вибраторов или лубрикантов за воскресным бранчем и в любой ситуации выбирающей свободу, а не компромисс, изменили отношения с миром пола, к которому эпитет «слабый» после пары сезонов уже был неприменим. Не раз я слышала от матерей своих сверстниц, да и от собственной, чего уж, звучащую как диагноз фразу: «Это вредный сериал, он всех вас испортил!» Стоит отметить, что за тот самый коктейль из неполиткорректного юмора, богемного шика и беспорядочного секса в ответе не столько Кэндес Бушнелл, плоть от плоти гетеронормативной среды, сколько Даррен Стар, прививший героиням нравы и привычки гомосексуального комьюнити. Уже в пилоте один из прохожих замечает: что такое моногамия? Со случайными партнерами телефонными номерами и жидкостями не обмениваться!

Почти полтора десятилетия спустя, когда «Секс в большом городе» давно получил статус библии холостяцкой жизни, атипичная старлетка Лина Данем, сознательно приседая в почтительном реверансе перед Кэрри, Мирандой, Шарлоттой и Самантой, дерзнула представить на суд нового поколения зрительниц «Девочек» (2012–2017), героини которых имели в тесных студиях Бушвика плакаты уже полнометражного «Секса в большом городе», но ориентировались скорее на звезду мамблкора Грету Гервиг, чем на икону глянца Сару Джессику Паркер, а вместо собственных оргазмов превыше всего ценили собственные неврозы. «Девочки» расчистили дорогу хипстерам, бороздящим интернет в поисках винтажных Casio, а не Мэдисон-авеню с целью приобрести лимитированный Rolex. Шиком тут и не пахнет, даже богемным. Любой секс — попытка разобраться с травмами детства, мода — способ не отпраздновать себя великолепного, а принять себя неидеального и, может, даже никчемного.

Строго говоря, Ханна, Джесса, Шошанна и Марни — четыре версии Миранды, доведенные до абсолюта. По ее заветам мужчин они завоевывают исключительно внутренним содержанием, на внешность обращают внимание, только когда это сопряжено со здоровьем, предельно скептически настроены в адрес любых социокультурных скреп, полагают небезобразным все, что считают естественным. А естественным в середине десятых годов XXI века стало все вокруг, ибо мир развалился на миллионы идентичностей, каждая из которых заслуживает свои 15 минут у микрофона. И в этом смысле секс для «Девочек» — разновидность терапии, возможность понять и себя, и друг друга, они без стеснения раздеваются перед камерой, как будто пришли на собрание анонимных алкоголиков. Впрочем, в АА они и так все состоят.

Вышедшая в 2019-м «Эйфория», как и «Беверли-Хиллз» тридцатью годами ранее, снова поместила в фокус внимания проблемы пубертата, специфика которых, казалось бы, не должна была сильно измениться. Однако же выяснилось, что Америка при Трампе совсем не похорошела и раскол, произошедший в обществе после его сюрреалистической победы в президентской гонке, напрямую затрагивает даже несовершеннолетних, по идее, занятых лишь тик-током и необходимыми для его просмотра гаджетами. «Эйфория» — как и следует уже из названия — активно эксплуатировала эстетику наркотического прихода вкупе с шокирующим совершенно нарративом. Это творение Сэма Левинсона повергало зрителей любой возрастной категории — кроме той, что фигурировала на экране,— в состояние галлюциноза. Неужели мы настолько ничего не знаем о собственных детях? Вот в чем вопрос! Если «Беверли-Хиллз» утверждал субъектность подростков, промоутируя их в «люди», то «Эйфория» намекала на обратное: дети — те же животные, им может быть очень-очень больно от издевательств людей, но они не в ответе за то, что перенимают повадки тех, кто их приручил,— то есть взрослых. Секс (чаще всего в состоянии глубокого наркотического опьянения) в «Эйфории» — разновидность либо насилия, либо бегства от оного, хотя бегство невозможно. Бежать некуда, разве что по закольцованным коридорам средней школы. Из этого ада, в котором хороший родитель — усопший от рака, а все остальные — фрустрированные монстры, единственный выход — новая доза. Характерной особенностью «Эйфории» также является тот факт, что секс-символом эпохи назначен не проклятый поэт-юнец на «порше», не байкер в кожанке, не яппи в костюме с иголочки и даже не Адам Сэндлер, а транс-персона, больше похожая на бесплотного эльфа,— Джулс Вон, сыгранная Хантер Шефер, с тех пор занятой в рекламных кампаниях ведущих модных брендов вроде Prada.

От беззаботной наивности девяностых не осталось и следа — Даррен Стар в «И просто так» (2021–) реанимировал Кэрри и Ко, добавив к белым и цисгендерным товаркам мультикультурных и небинарных, но гений оставил место, а дух времени иссяк — где раньше выгуливали стилетто, нынче ползают на ходунках. И даже такие сериалы, как «Нормальные люди» (2020), «Сексуальное воспитание» (2019–) или «Любовь и анархия» (2020–2022), безуспешно пытающиеся научить зрителя считать свое тело исключительно своим делом, уважать партнеров и видеть в плотском дополнительное пространство для свободы, равенства и братства, не могут повлиять на конъюнктуру — секс на экране больше не вдохновляет, не волнует, не сподвигает, скорее настораживает, пугает, отвращает. Секса больше нет и за пределами, увы, вернувшегося СССР.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram