Какой врожденный порок оппозиции использует власть

120 лет назад, с 17 июля по 10 августа 1903 года, проходил II съезд Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), на котором, как утверждалось в советское время, была создана партия нового типа, нацеленная на свержение существующего строя с помощью подготовленных масс; однако тогда же стало очевидным, что эта организация, несмотря на всю новизну ее методов, имеет ту же характерную особенность, что и вся российская оппозиция; и методы эксплуатации этого порока никогда не исчезали из арсенала спецслужб.

«Давала не менее, чем провокация»

«Геройская борьба, которую вела с деспотизмом партия "Народной Воли", кончилась для нее Пирровой победой: царь-"освободитель" был казнен, но вместе с ним были убиты и всякие надежды на какие-либо уступки со стороны правительства… С новыми силами, с удвоенной энергией правительство предприняло генеральное наступление против "крамолы", пустив в ход свои излюбленные средства: военные суды, казни, тюрьму и ссылку»,— писал Л. П. Меньщиков, отнюдь не понаслышке знакомый с ситуацией в стране, сложившейся после убийства императора Александра II в 1881 году.

В 1880-е годы Л. П. Меньщиков был приверженцем народовольческих идей, а затем, после ареста переменил свои взгляды и стал сотрудником, а позднее и одним из ведущих специалистов Московского охранного отделения — органа, призванного бороться с «врагами внутренними». Много лет спустя, будучи отправленным в отставку за революционные прегрешения молодости и покинув Россию, он вспоминал и об итогах того мощнейшего наступления на народовольцев:

«Поход увенчался успехом. Провалы следовали за провалами… Неудовлетворительный исход народовольческой кампании, несбывшиеся надежды, жестокие репрессии правительства, бесконечные потери в людях действовали угнетающе на психологию среды, в которой революционное движение черпало свои силы… Иные из партийных деятелей, совершенно деморализированные, отреклись от своего прошлого и даже перешли на сторону врагов.

Действительно, эпоха развала народовольчества сопровождалась небывалым расцветом предательства».

Окончательной ликвидации «Народной воли» помимо агентурных данных способствовали просчеты тех, кто хотел реанимировать эту нелегальную организацию:

«Некоторые из таких попыток,— констатировал Л. П. Меньщиков,— приводили даже к совершенно обратным результатам, как, например, известное турне Г. А. Лопатина, закончившееся тем, что у него, при аресте, полиция захватила 101 адрес (всю наличность восстановленных им организационных связей), благодаря чему жандармы получили возможность привлечь к ответственности еще 97 человек».

Немало способствовала успехам охранки и неосмотрительность революционеров при переписке. Ведь все письма лицам, заподозренным в противоправительственных взглядах, как и любые почтовые отправления, вызывавшие хотя бы малейшие подозрения, тайно перехватывались и использовались в политическом сыске:

«Письма,— отмечал тот же автор,— являлись находкой для охраны: лучше иных откровенных показаний они вскрывали связи, взаимоотношения и роль деятелей революционного подполья. Перлюстрация давала иногда не менее, чем провокация...»

Добавьте к этому накапливавшую с каждым годом все больше опыта службу наружного наблюдения, и станет понятно, почему отлаженный механизм искоренения народовольческих конспиративных групп работал почти без сбоев.

Однако, считая свой метод работы эффективным и единственно правильным, сотрудники охранных отделений и офицеры жандармских управлений, занимавшиеся борьбой с «врагами внутренними» там, где охранных отделений не было, упустили из виду одно обстоятельство. Недовольство жесткими порядками в стране, царившее в самых разных слоях российского общества, никуда не исчезло. Поэтому, как писал Л. П. Меньщиков, «зрелые умы, потеряв веру в старые методы, занялись поисками новых путей». И к концу 1880-х годов нашли их.

«Оставив за собой имущество»

«Увлечение марксизмом было в то время повальною болезнью русской интеллигенции,— вспоминал генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А. И. Спиридович, начинавший карьеру в Московском охранном отделении.— Профессура, пресса, молодежь — все поклонялось модному богу — Марксу. Марксизм с его социал-демократией считался тем, что избавит не только Россию, но и весь мир от всех зол и несправедливостей и принесет царство правды, мира, счастья и довольства. Марксом зачитывались все, хотя и не все понимали его».

В тот момент не понимала опасности марксизма и российская элита:

«Само правительство,— писал генерал,— покровительствовало марксизму, давая субсидии через своего сотрудника на издание марксистского журнала. Оно видело в нем противовес страшному террором народовольчеству.

Грамотные люди, читая о диктатуре пролетариата Маркса, не видели в ней террора и упускали из виду, что диктатура невозможна без террора, что террор целого класса неизмеримо ужаснее террора группы бомбистов.

Читали и не понимали, или не хотели понимать того, что значилось черным по белому».

Большого значения последователям марксистского учения не придавали и чины политического сыска. В Московском охранном отделении, например, их не считали сколько-нибудь опасными и именовали «марксятами». Успокаивало защитников строя прежде всего то, что их деятельность на первых порах ограничивалась изучением и обсуждением экономических воззрений Карла Маркса. А их ожесточенные споры с защитниками идей народовольчества, как водится, заходили очень далеко и выставляли не в лучшем свете и тех и других.

Не вызывали особых тревог и создававшиеся российскими марксистами кружки, в которые они пытались привлечь рабочих, поскольку и тогда, и позднее между их организаторами очень скоро начиналась борьба за право стать во главе дела и распоряжаться кассой. А по славной отечественной традиции прийти к компромиссу, как правило, не удавалось. К примеру, службой перлюстрации было перехвачено письмо, в котором об одной из групп московских марксистских кружков рассказывалось:

«Наше общество, в котором мы с вами находились, распалось надвое.

Обе фракции не хотят знать друг друга.

Одна, меньшая, откололась для того, чтобы соединиться с союзом, другая, большая, осталась на прежнем фундаменте, оставив за собой имущество и деньги. Как видите, наряду с массовой интеграцией наблюдается дифференциация».

Приходили в Московское охранное отделение и сообщения другого рода. Так, в январе 1888 года слесарь П. А. Савельев решил проинформировать власти о масштабах и способах деятельности марксистов в рабочей среде и из его наблюдений складывалась следующая картина:

«В Москве ведется деятельная пропаганда революционных идей среди фабричного рабочего населения, которой руководит кружок интеллигентных людей… Организация дела заключалась в учреждении в разных местах города, преимущественно посещаемых фабричным людом, книжных лавочек, в которых наряду c дешевыми народными изданиями раздавались рабочим для прочтения безвозмездно революционные издания; устная пропаганда через избранных, близко стоящих к рабочим людей, устройство кружков на отдельных фабриках, представители которых имели сношения с руководителями; периодические сходки для денежных сборов и объяснения в социалистическом духе евангелия служили также способами преступной деятельности означенного кружка».

Информатор сообщал, что из собранных сумм выплачивались пособия уволенным рабочим и отправлялись деньги ссыльным революционерам. Кроме того, «деятельность этой организации» начала распространяться и на другие промышленные центры страны. Были проведены обыски у лиц, названных П. А. Савельевым, но в итоге дело не получило развития, «так как характер пропаганды был преимущественно религиозный». А попытки марксистов привлечь на свою сторону рабочих не сочли чем-то серьезным и опасным.

Прозрение наступило довольно скоро.

«Путем угроз и насилий»

«Неурожай 1891–92 годов,— писал А. И. Спиридович,— подорвав благосостояние крестьян, тем самым лишил временно рынок главного его покупателя, а это повело к осложнениям в фабричной промышленности.

Начались увольнения рабочих с фабрик и понижение расценок, что вызвало рабочие беспорядки, которые, возникнув в 1892 году в Юзовке и Лодзи, произошли в следующем году в С.-Петербурге, Харькове, Ростове-на-Дону, а в 1894 году охватили почти все крупные промышленные центры России…»

И марксисты-практики сочли, что их час настал.

«Социал-демократы,— вспоминал генерал,— пошли в массу рабочих и присоединились к их борьбе с хозяевами.

Пристроившись к рабочему движению, они начали вмешиваться в недоразумения рабочих с хозяевами, стали направлять их действия, руководить их поведением при столкновениях с хозяевами».

При этом даже жандармы признавали, что масла в огонь подливало поведение владельцев и управляющих предприятиями, готовых ради сохранения прибылей идти на любые подлости в отношении работников и крайне редко соглашавшихся идти на уступки. Результат не замедлил сказаться. Во всеподданнейшем отчете министра юстиции тайного советника, статс-секретаря Н. В. Муравьева императору Николаю II за 1894–1897 годы, добытому и опубликованному социал-демократами, говорилось:

«Волнения между рабочими особенно усилились в последние два года, отражаясь не только в столичных районах, но и в других промышленных местностях России. Среди фабричного населения стали иногда организоваться так называемые "боевые дружины", которые путем угроз и насилий принуждали менее решительных рабочих присоединяться к стачкам, употребляя различного рода терроризирующие действия против лиц, заподозренных в "измене"».

Констатировалось в докладе и появление новых тенденций в антиправительственных организациях:

«Расследование причин, порождавших подобные беспорядки, выяснило, что рабочим движением руководили обыкновенно тайные сообщества, старавшиеся возбудить в трудящемся классе недовольство современным экономическим и общественным строем, дабы возможно чаще вызывать рабочих к открытому сопротивлению правительственной власти и подготовить таким образом почву к изменению существующего в Империи порядка правления».

Министр юстиции отмечал и некоторые положительные для власти моменты. Так, он писал, что революционные группы стремятся к единой цели, но никакой объединяющей их организации не существует. Мало того, тайные сообщества имеют серьезные расхождения по многим вопросам. Отмечал Н. В. Муравьев и еще одну деталь:

«Входившие в состав тайных кружков интеллигентные элементы не выдвинули из своих рядов крупных и выдающихся сил».

Но предупреждал, что обольщаться не следует:

«Указанное измельчание противоправительственных деятелей сравнительно с предшествовавшей эпохою едва ли, однако должно служить ручательством дальнейшего ослабления преступной пропаганды, руководители которой, как видно из программ и событий, не оставляют мысли о возможности перейти к открытой борьбе с самодержавным правительством, пользуясь насилием и террором».

Борцы с крамолой из охранных отделений и жандармских управлений с удвоенной силой взялись за искоренение «тайных сообществ». Причем, действовали прежними методами и в общем-то с успехом. Революционеров выслеживали, выявляли их связи и арестовывали большими группами. Но результаты этой работы отнюдь не радовали высшие власти. В опубликованном социал-демократами всеподданнейшем отчете министра юстиции за 1898–1900 годы отмечалось, что рабочие гораздо активнее стали участвовать в акциях протеста:

«Из данных, имеющихся в министерстве юстиции, видно, что число рабочих, участвующих в стачках и фабричных беспорядках, достигает иногда до 30.000–32.000 человек в год».

Внимание императора обращалось и на другое обстоятельство:

«Деятельность социалистических сообществ, проявлявшаяся прежде преимущественно в столичных и Западных губерниях, а также в бойких промышленных центрах, за последнее время начинает обнаруживаться в более отдаленных глухих местностях России — на Урале, в Сибири, на Кавказе и проникает не только в фабрично-заводское население, но и в среду ремесленников и железнодорожных мастеровых».

Не менее важным выглядело то, что между руководителями подпольных групп налаживаются контакты и взаимопомощь. А деятельность политического сыска, как, по сути, признавалось в докладе, не приносила ожидаемых результатов:

«Аресты и административные высылки членов того или другого нелегального сообщества весьма часто не прекращают его существования, так как выбывшие участники организации заменяются новыми.

Расследованиями установлены неоднократные случаи, когда различные "союзы", "группы" и "партии" преемственно и нередко под тем же наименованием возникали одни вслед за другими и, невзирая на аресты и взыскания, продолжали агитаторскую деятельность своих предшественников с усиленною энергиею».

На самом деле ситуация для власти и ее защитников складывалась гораздо более печальным образом.

«Еврейское рабочее движение,— писал Л. П. Меньщиков,— зародившееся в начале 90-х годов, оформилось на съезде, имевшем место в Вильне 25–27 сентября 1897 г., когда возник Всеобщий Еврейский Рабочий Союз, который принято называть ради краткости Бундом… Представители этой организации принимали самое деятельное участие в созыве и работах Минского съезда (1–3 марта 1898 года.— "История"), положившего основание Российской социал-демократической рабочей партии… В момент образования упомянутых революционных организаций, ни д. п. (департамент полиции МВД.— "История") и подведомственные ему сонные "государевы очи" — жандармы, ни сам всеведущий начальник московской охранки о Бунде и даже о партии никакой агентурной осведомленностью не располагали».

«Ненавистная ему "марксятина"»

Методы политического сыска нужно было срочно модифицировать для работы в изменившейся обстановке. Один способ — древний как мир — «разделяй и властвуй» уже был опробован начальником Московского охранного отделения надворным советником С. В. Зубатовым и доказал свою действенность во время выступлений студентов Московского императорского университета в конце 1890-х годов.

Его тайные помощники в студенческой среде вносили раздор между активистами протестов, убеждая наиболее податливых из них выступать за мирное течение академических занятий, защиту науки. В результате среди инициаторов акций начинались раздоры, взаимные обвинения во всех смертных грехах, и протестные мероприятия нередко удавалось сорвать.

Однако то, что хорошо работало в одном учебном заведении, нельзя было распространить на многие сотни социалистических кружков, действовавших в столицах и в стране. И, как вспоминал Л. П. Меньщиков, его начальник попытался изменить преподавание в этих кружках и появившихся повсюду школах для рабочих в нужном для власти направлении. Не останавливало С. В. Зубатова даже то, что некоторые из таких легальных образовательных организаций находились под покровительством членов императорской фамилии:

«Зубатов, исполняя свой патриотический долг спасения отечества от заразы просвещения, смело выступил против "императорского" общества, под защитным цветом которого ненавистная ему "марксятина", как он опасался, укрыла свои аванпосты».

В ходе «антикружкового похода» возникла и другая проблема, о которой Л. П. Меньщиков писал:

«Провести точную грань между легальной и нелегальной работой просветителей, разделить их на людей "благонамеренных" и "неблагонадежных" фактически представлялось не всегда возможным».

Поэтому после упорных, но практически бесполезных усилий С. В. Зубатов подготовил доклад, в котором просил отстранить от преподавания в кружках и школах для рабочих всех, говоря современным языком, волонтеров. И допускать к проведению занятий там исключительно «состоящих на государственной службе преподавателей правительственных учебных заведений или священнослужителей православного вероисповедания».

Но вскоре стало очевидно, что перемены в этой сфере не могут радикально изменить ситуацию в рабочем движении, поскольку социал-демократы уже прочно внедрились в пролетарскую среду. Поэтому у начальника Московского охранного отделения возникла другая идея, о которой его подчиненный — А. И. Спиридович — писал:

«Зубатов… решил не отдавать московские рабочие массы в руки социалистов, а дать им направление полезное и для них, и для государства. Следствием этого явилась легализация рабочего движения, прозванная "зубатовщиной"… Рабочее движение должно быть профессиональным, а не революционно-социал-демократическим, и его надо направить на этот первый путь».

Путь к созданию профсоюзов С. В. Зубатов скопировал у своих врагов:

«Через своих первых развитых и энергичных рабочих,— вспоминал А. И. Спиридович,— Зубатов приступил к образованию в разных частях города рабочих кружков, в которых и начались занятия.

Эти кружки были враждебно настроены к революции и ее вождям.

Маркс был для них врагом, как заядлый ненавистник России, как один из вреднейших мировых социалистов…

1902 год был апогеем зубатовских организаций в Москве; 14 февраля того же года был утвержден устав "Московского общества вспомоществования рабочих в механическом производстве"».

Однако профсоюзы в равной степени не нравились и владельцам фабрик и заводов, и многим высокопоставленным чиновникам, считавшим даже легальные рабочие организации опасными и не нужными. И в итоге затея с верными власти профсоюзами провалилась.

Вопрос, что делать со все более активными социал-демократами, повис в воздухе. И дать на него ответ помогли они сами.

«Создать правительство властной руки»

В полицейском документе, озаглавленном «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия», который, по мнению одного из видных членов этой партии Ю. О. Мартова (Цедербаума), был составлен на основании донесений близкого к руководству партии агента охранки, описывался в числе прочего конфликт на II съезде РСДРП, который проходил с 17 июля по 10 августа 1903 года сначала в Брюсселе, а затем в Лондоне:

«При разработке подробностей программы действий партии произошли значительные разногласия, отразившиеся на организационной жизни всех местных комитетов и вызвавшие распадение партии на две фракции, получившие по числу голосов, бывших у них на съезде, наименование "большинства" и "меньшинства". Поводом к расколу явилось столкновение на съезде между Ульяновым (большинство) и Цедербаумом (меньшинство), двумя наиболее влиятельными социал-демократическими вожаками».

Большевики, как отмечалось в документе, «являются централистами, стремясь из "Центрального Комитета" создать правительство властной руки».

Описывалась в нем и дальнейшая ожесточенная борьба за власть в партии. Причем обращало на себя внимание то, что достигнутые между большевиками и меньшевиками договоренности, как правило, не выполнялись. А в ходе противостояния использовались приемы за гранью фола.

Не воспользоваться открывающимися возможностями специалисты политического сыска просто не могли.

Ведь в среде социал-демократов у них были, а со временем появлялись все новые ценные агенты. Чего, например, стоила А. Е. Серебрякова (агентурный псевдоним — Субботина), о которой в 1907 году, в связи с 25-летием ее начавшейся еще во времена народовольцев агентской деятельности, подполковник В. В. Ратко писал начальству:

«Г-жа Субботина, обладая серьезным образованием, выдающимся умом, исключительным тактом и опытом, при самоотверженной смелости, всегда умела завоевать выгодное в интересах борьбы с революционным движением положение среди руководителей как местных и иногородних, так нередко и центральных революционных организаций».

Не менее ценным агентом был и видный большевик, член Государственной думы Р. В. Малиновский. Использовать их для того, чтобы разделять и властвовать, было просто делом техники. Особенно учитывая авторитарные манеры вождя большевиков В. И. Ленина. Раздраи следовали один за другим и, подытоживая работу с агентурой по этой партии, генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А. И. Спиридович писал:

«Департамент Полиции... через "секретных сотрудников" подчиненных ему розыскных органов постоянно сеял рознь в партии и вносил в нее через них большую дезорганизацию, благодаря чему к началу войны в России была разрушена почти вся нелегальная работа социал-демократии».

Все многолетние труды по нейтрализации самой опасной, как оказалось, партии были сведены на нет после Февральской революции 1917 года. Полицейские и жандармские архивы частью были сожжены, частью стали общедоступны. Вождь большевиков вернулся из эмиграции в Россию и, пусть и не сразу, сумел сплотить партию и привлечь в нее множество новых сторонников. Результат этого процесса хорошо известен.

А метод борьбы с оппозицией путем организации расколов в ее рядах оказался востребованным и в советское время. Глава ВЧК-ГПУ-ОГПУ Ф. Э. Дзержинский не раз применял его в ходе ликвидации противостоявших большевикам социалистических партий, не забывая изъять ярких и авторитарных лидеров. Позднее, во второй половине 1920-х и в начале 1930-х годов преемники «железного Феликса» под руководством И. В. Сталина, используя те же принципы, сеяли раздор среди внутрипартийных оппонентов вождя.

Правило, выкристаллизовавшееся в результате, выглядит достаточно просто. Либо первое лицо с помощью спецслужб усиливает проявления врожденного порока российской оппозиции — неумение договариваться ни с кем и ни о чем — и нейтрализует того из ее вожаков, кто в перспективе может авторитарно сплотить оппозиционеров и недовольных властью, либо сам становится никем и ничем. Неоднократно проверено временем.

Евгений Жирнов