На экраны выходит «Реинкарнация. Новая глава» Даины Рейд

Киноисторий об ужасах материнства только в российский прокат за последние полгода вышло с полудюжины. Новинка этой недели — триллер (Run Rabbit Run) со звездой сериала «Наследники» Сарой Снук в главной роли — среди них выделяется, по мнению Юлии Шагельман, разве что повышенной унылостью.

Материнство — дело настолько трудное, нервозатратное и сопряженное с таким количеством страхов и тревог, что служит неисчерпаемым источником для триллеров и хорроров. Вспомнить хоть таких знаменитых матерей мирового кинематографа, как Розмари из «Ребенка Розмари» или Норма Бейтс из «Психо». Современные ужастики продолжают разрабатывать эту богатую жилу, и австралийские кинематографистки в этом добились заметных успехов. «Бабадук» Дженнифер Кент (2014) буквально задал новые стандарты кино про зловещих детей и их несчастных матерей на десять лет вперед, а «Реликвия» Натали Эрики Джеймс (2020) показала целых три поколения женщин, чьи материнско-дочерние узы проходят проверку в ужасных обстоятельствах. Если российское прокатное название случайным образом досталось картине Даины Рейд от «Реинкарнации» Ари Астера (2018), где австралийка Тони Коллетт сыграла одну из самых пугающих матерей мирового кинематографа, то всем остальным она глубоко обязана этим двум фильмам, у которых заимствует общую атмосферу, сюжетные ходы и даже постановку отдельных сцен.

Даже до того как «Реинкарнация. Новая глава» начинает наконец мутировать в хоррор, жизнь гинеколога Сары (Сара Снук) выглядит довольно безрадостной. Она обитает с маленькой дочерью Мией (Лили Латорре) в слишком большом для них двоих доме, который огромные стеклянные окна делают не светлым, а скорее холодно-неуютным, носит бесформенную одежду в серо-землистой гамме, а с ее лица не сходит выражение тоскливой ошарашенности. Последнее, возможно, объясняется тем, что совсем недавно скончался ее отец (Нил Мелвилл), и скорбящая дочь пока даже не находит в себе сил разобрать коробки с его вещами, которые загромождают весь гараж. Приближается седьмой день рождения Мии, но и он не обещает быть особо праздничным: в гости придет только бывший муж Сары Пит (Деймон Херриман) с новой женой (Наоми Рукавина) и ее сынишкой.

Прямо перед именинным ужином появляется еще один неожиданный гость — неизвестно как оказавшийся во дворе Сариного дома белый кролик, вполне живой, но в то же время символически отсылающий к оригинальному названию картины («Беги, кролик, беги»). Мия оставляет его себе, несмотря на протесты мамы, и с этого момента кролик будет внезапно возникать в пустых комнатах и коридорах, кося глазом, шевеля носиком и всем своим видом намекая, что он не просто милый пушистик, а метафора чего-то ужасающего. Также он успеет покусать Сару при попытке выгнать его с участка, и эта ранка будет кровить до самого конца фильма — тоже, конечно, не потому что дипломированный медицинский специалист не может справиться с такой пустяковой травмой, а потому что это рифма к такой же незаживающей травме в ее душе.

Наутро после дня рождения Мия вдруг неприятно меняется: она делает себе страшную маску кролика и отказывается ее снимать, капризничает, грубит матери и требует, чтобы та отвезла ее к бабушке Джоан (Грета Скакки), которую ни разу не видела, поскольку та давно находится в доме престарелых, но девочка утверждает, что скучает по ней. А также объявляет, что она никакая не Мия, а Элис, от чего Сара становится еще более озадаченно-испуганной, чем раньше: ведь так звали ее пропавшую в возрасте семи лет сестру, о существовании которой Мия вроде бы вообще не должна ничего знать.

Тем не менее она везет дочку сначала навестить бабушку (встреча получается, мягко говоря, нервической для всех участниц), а потом в дом своего детства, где из каждого темного угла на нее начинают сыпаться скелеты в виде загадочных (не для зрителей — те давно обо всем догадались, конечно) видений и неприятных воспоминаний. Все более неуправляемая Мия продолжает утверждать, что она Элис, мать пытается ей объяснить, что нет, она не Элис, и эта конфронтация повторяется снова и снова, пока нам не становится окончательно все равно, кто из них кто и при чем тут, собственно, был белый кролик.