Как российское современное искусство пыталось прикинуться официальным

Двадцать лет назад художники Сергей Калинин и Фарид Богдалов показали первые эскизы и этюды к картине «Заседание Федерального собрания» (2004): тогда проект, который даже обсуждали в ток-шоу на «Первом канале», казался заявкой на то, что современное искусство России вот-вот превратится из экспортного товара в государственное дело. Однако заявку отклонили и экспортеры и государственники.

Текст: Анна Толстова

Осенью 2004 года в Московском музее современного искусства на Петровке открылась выставка одной картины, точнее — мегакартины. Публике впервые было явлено во всей красе огромное, размером 4 на почти что 9 метров полотно «Заседание Федерального собрания» кисти московских художников Сергея Калинина и Фарида Богдалова: оно представляло собой ремейк «Торжественного заседания Государственного совета 7 мая 1901 года», на котором тогдашняя политическая верхушка России представала в образах царских сановников с репинского портрета. Что Калинин и Богдалов трудятся над вольным парафразом «Заседания Государственного совета», приуроченным к столетию картины, стало известно за несколько лет до того: проект широко рекламировался; эскизы и этюды, а Калинин с Богдаловым по примеру Репина написали множество этюдов, еще в 2003-м выставлялись в One Work Gallery и продавались на «Арт-Москве» и «Арт-Манеже»; один из портретов патриарха Алексия II, благословившего живописцев на их богоугодный труд, ушел аж за $50 тыс. Но результат разочаровал практических всех: одних сразу, других — позднее.

Дело было вовсе не в недостатках живописи. Художники получили классическое художественное образование, Калинин закончил худфак Московского технологического института, Богдалов учился на факультете живописи Суриковского, оба владели кистью несравненно лучше официозного госпортретиста Шилова. Впрочем, проект и не требовал виртуозного владения кистью: речь, разумеется, не шла о том, чтобы соревноваться в мастерстве с Репиным и его ассистентами, Куликовым и Кустодиевым,— авторы ремейка в шутку хвастали лишь тем, что превзошли оригинал количественно, написав на восемь персонажей больше (89 против 81) и взяв холст на 2 сантиметра длиннее (что диктовалось конструкцией подрамника). Речь шла о своего рода магии, о талисмане, о самосбывающемся пророчестве — о работе, которая наколдует госзаказ для современного искусства. И хотя на приглашении на выставку значилось, что она, помимо Московского музея современного искусства, поддержана Правительством Москвы и Российской академией художеств, трудно было заподозрить Калинина с Богдаловым в том, что они претендуют на лавры «новых репиных» или же «лучших шиловых». Нет, они, как и многие художники их среды, претендовали на то, чтобы современное искусство перестало считаться маргинальной практикой, масонской ложей или перверсивным поведением.

Относительно картины Репина существует множество мифов — это, дескать, и критика режима, за 100 лет с момента учреждения Государственного совета не продвинувшегося в сторону конституционализма ни на йоту, и предчувствие всех будущих бед страны, от Русско-японской войны до революций 1905-го и 1917-го. Факты же более прозаичны: Репин исполнял официальный правительственный заказ, присутствовал на заседаниях в Мариинском дворце, писал своих героев с натуры — их обязали позировать. Относительно картины Калинина и Богдалова сразу стало понятно, что никакого правительственного заказа у них нет, несмотря на то что мастерская художников помещалась напротив Кремля (пространство арендовали у Геологического музея имени Вернадского на Моховой), среди тех немногих, кто согласился позировать лично или хотя бы на фотосессию, оказались и патриарх, и лидер ЛДПР, картину потом показали в Кремле и в Мосгордуме, а приглашения на выставки рассылались всем изображенным на портрете (подавляющее большинство их игнорировало, но заправская поп-звезда Жириновский посещал все вернисажи и охотно раздавал интервью). «Заседание Федерального собрания» было частной инициативой художников, поддержанной частным инвестором, и сегодня представляется чем-то вроде пародии на авантюрное предпринимательство 1990-х: Калинин придумал проект в конце 2001 года и обратился к Богдалову, чтобы реализовать идею в рамках совместного венчурного предприятия на базе собственной богдаловской One Work Gallery, сотрудники которой занимались бухгалтерией, делопроизводством и рекламой, не отвлекая художников от их живописного бизнеса.

Первое постсоветское десятилетие называют эпохой галерей: если не считать заграничных вояжей по фестивалям и резиденциям, то одни только галереи по большому счету и служили современному искусству институциональной надеждой и опорой. Однако свободный рынок не оправдывал ожиданий — в воздухе носилась идея заказа. Владимир Дубосарский и Александр Виноградов придумали себе социальный ангажемент и принялись разыгрывать этаких капиталистических реалистов, которые работают на новую буржуазию и пишут невообразимое попурри из соцреализма, гламура и дискурса, ориентируясь на вкус воображаемого заказчика. Но по мере того, как галерист и политтехнолог Марат Гельман (признан «иностранным агентом») все больше вовлекал современное искусство в различные политические кампании, идея социального заказа сменялась идеей заказа политического. Дмитрий Врубель и Виктория Тимофеева со своей поп-артовской «путинианой» начала 2000-х первыми сформулировали притязания современного искусства на новый государственнический статус. «Заседание Федерального собрания» могло бы стать куда более удачной попыткой перехватить инициативу у старых советских функционеров от изо на службе новой власти: новый режим все явственнее обозначал приверженность традиционным ценностям — художники, нацепившие маску придворного портретиста Репина и обрядившие своих героев в николаевские мундиры с золотыми галунами, казалось бы, идеально отвечали этому тогда еще сдержанно консервативному курсу.

Конечно, лишь наивный зритель мог бы подумать, что Калинин и Богдалов — несчастные академические сироты, пошедшие в крестовый поход против «актуалистов» с девизом «за подлинное искусство» на знаменах. Оба художника еще с перестроечных времен принадлежали к партии независимых, Калинин выставлялся с Горкомом графиков, Богдалов был одним из создателей легендарного сквота в Фурманном переулке. Другое дело, что оба не считались первыми лицами московской художественной тусовки 1990-х, и работа их не вызвала особого энтузиазма как то ли слишком популистская, то ли слишком официозная — профессиональная критика главным образом плевалась и ругалась. Гельман, специализировавшийся на политическом искусстве, поначалу не проявил никакого интереса. Из «своих» поддержать художников вызвался только Kolodzei Art Foundation, собиравшийся повезти картину в США. Между тем это был тонко и грамотно устроенный концептуальный проект.

«Федеральное собрание», где встретились действующие президент и патриарх, Горбачев и Ельцин, Зюганов и Жириновский, Фрадков и Грызлов, Греф и Касьянов, Хакамада и Матвиенко, Немцов и Ходорковский (арестованный к моменту завершения картины), было абсолютной фикцией — герои попадали на портрет в результате честных и прямых выборов: художники запустили сайт, где все желающие могли выдвинуть кандидатуры, оказавшие наибольшее влияние на российскую жизнь первого постсоветского десятилетия, и принимались писать тех, кто набирал максимальное число голосов. Тайный реверанс «Выбору народа» Комара и Меламида, делавших «лучшие» и «худшие» картины по результатам соцопросов, почти никто не заметил. Само собой, народное голосование предлагало живописцам наиболее медийные, примелькавшиеся на телеэкранах физиономии, но проект как раз и рассчитывался на медийный резонанс и преодоление тусовочной элитарности contemporary art: о художниках, бросивших перчатку самому Репину, говорили на ток-шоу в прайм-тайм и писали в желтой прессе. На выставках картины в Москве и Петербурге в лучших концептуалистских традициях была представлена обширная документация, вплоть до фотографий, с которых писали портретируемых, и переписки с потенциальными моделями — например, с отказом, полученным из московской мэрии.

Осенью 2005 года, по окончании годовых гастролей в обеих столицах, полотно выставили на аукционе «Совком» с фантастическим эстимейтом в $1 млн и, естественно, не продали — много более дешевые этюды, эскизы и фотографии покупали куда охотнее. Зато предаукционная выставка в гостинице «Метрополь» и торги, которые вел Артемий Троицкий (признан «иностранным агентом»), превратились в яркое светское событие — последнее в истории «Заседания Федерального собрания». Вряд ли стоит объяснять этот неуспех политическим содержанием картины: тем, что она совсем не вовремя прославляла честное и прямое всенародное голосование, или тем, что в расположении персонажей на холсте могли таиться какие-то опасные намеки и подтексты. Современное искусство проиграло битву за госзаказ — заказ как таковой постепенно делегировался олигархическим арт-фондам. В протестном сезоне 2011–2012 годов «Заседание Федерального собрания» вошло в состав передвижной гельмановской выставки «Родина»: Гельман терял политическое влияние, скандалы вокруг «Родины» уже не выглядели удачным пиаром, факт участия в выставке свидетельствовал об очередном поражении — остроумный проект Калинина и Богдалова не предназначался для того, чтобы служить художественным фоном политической оппозиции. Потом картина долгое время лежала свернутой в рулон в мастерской художников — в конце 2021 года на нее неожиданно для авторов нашелся покупатель. Сейчас «Заседание Федерального собрания» хранится в одной частной московской коллекции — в ожидании лучших времен.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram