В Воронеже поставили еще один спектакль по «Маленьким трагедиям»

Воронежский академический театр драмы имени Кольцова вслед за театром кукол представил спектакль «Маленькие трагедии» по пьесам Александра Пушкина. Худрук Владимир Петров объединил «Моцарта и Сальери», «Скупого рыцаря» и «Пир во время чумы» фигурами Фауста и Мефистофеля, которые перевоплощаются в главных героев трагедий, и назвал это «фаустианой». В хитросплетениях добра и зла почти не запутался корреспондент «Ъ-Черноземье» Александр Прытков.

Премьерные показы «Маленьких трагедий» прошли в воронежском драмтеатре в начале октября. Это уже второе обращение к пьесам Александра Пушкина — в конце прошлого сезона свою версию показал театр кукол. Такой интерес может быть связан с грядущей круглой датой: в 2024 году будет отмечаться 225-летие со дня рождения поэта. Впрочем, заверил худрук драмтеатра Владимир Петров, специально так спектакль не планировался: «Произведений Пушкина давно не было на нашей сцене, и мне хочется говорить на его языке. Этому замыслу уже больше года, да и истории в этих пьесах мне кажутся очень актуальными».

Концепция «Маленьких трагедий» в театре кукол основывалась на постепенном движении к убийству. Владимир Петров в «драме» взял тех же «Моцарта и Сальери» и «Скупого рыцаря», но вместо «Каменного гостя» третьей пьесой стал «Пир во время чумы». Их режиссер объединил через Фауста (Дамир Миркамилов) и Мефистофеля (Юрий Смышников), а сам спектакль охарактеризовал как «фаустиану в двух действиях». Пушкинский текст здесь активно разбавляется произведениями о Фаусте Кристофера Марло и Иоганна Вольфганга Гете.

«Наш спектакль — это попытка решить загадки, которые стояли перед авторами: что за ужасы люди творят с собой и с другими, куда мы все катимся. Мы акцентируем внимание на вечных категориях мироздания: любви, ненависти, зависти, жадности. „Маленькие трагедии“ — рассуждение о силе страсти, о силе зла и о его столкновении с добром. Через весь спектакль проходит диалог Мефистофеля и Фауста. Как говорят, без добра нет зла, а без зла не существует добра. Что происходит с нами, когда одна чаша весов со злом перетягивает? Что мы можем положить на другую в качестве добра?» — рассказал Владимир Петров.

Он в этом спектакле — не только режиссер: господин Петров также занимался сценическим и музыкальным оформлением. Основной декорацией стала огромная платформа с двумя колесами, которая ездит из глубины сцены, на которую видеопроектор выводит изображения картин с сюжетами из Средневековья и античности, к зрителям и обратно. Между колесами для большей красоты периодически включается свет, а у платформы есть дополнительный выдвижной элемент, который служит то столом, то постаментом.

Чем служит сама эта эффектная декорация, ее смысловую нагрузку разгадать сложно. Главной музыкальной темой стала композиция The Sound of Silence дуэта Simon & Garfunkel — и порой как раз тишины этому громогласному спектаклю не хватает.

Сам спектакль упакован в несколько слоев. Первый — некий пролог, в котором директор театра заявляет своим подчиненным комическому актеру и поэту (те же Смышников и Миркамилов), что необходимо поставить классный спектакль, на который будут ходить много зрителей. В дальнейшем эта тема никакого развития не получает, и чужеродный эпизод выглядит то ли как страх Владимира Петрова за очередную постановку, то ли как ирония над самим собой.

Два других слоя плотно смешаны. Фауст и Мефистофель разговаривают, в том числе о добре и зле (конечно же, по ходу звучит и знаменитое «Часть силы той, что без числа / Творит добро, всему желая зла»), и теорию подкрепляют практикой — то есть как раз «Маленькими трагедиями». При этом оба персонажа перевоплощаются в ключевых героев пьес Пушкина.

В двух случаях отрицательные роли достаются Мефистофелю-Смышникову (Сальери и скупой барон), еще в одном актер играет священника, который пытается вразумить председательствующего на пиру во время чумы Вальсингама. Однако другие роли Фауста-Миркамилова не сказать чтобы прямо положительные: червоточинка есть и у Моцарта, и у сына скупого рыцаря Альбера.

Для актеров такое переключение с одной роли на другую — задача чрезвычайно сложная. И, по крайней мере по первым показам, видно, как артистам тяжело: порой в тех или иных образах им не хватало достоверности. Куда легче было их коллегам, которые смогли раскрыться в небольших эпизодических ролях. Не всегда, однако, эти роли кажутся органичными спектаклю. Из произведения Гете в спектакль также перекочевали мойры — древнегреческие богини судьбы танцуют между эпизодами и играют с веретеном, но весь смысл этих сценок, кажется, в том, чтобы дать время господам Смышникову и Миркамилову в очередной раз сменить образ.

Завершается спектакль длинным отрывком из Гете, очередным диалогом Фауста и Мефистофеля — о добре и зле и не только. Кого-то этот эпизод может утомить, кого-то настроить на философский лад. Но ответов на часть возникших к спектаклю вопросов он в любом случае не даст.