У Zenith в Ле-Локле

Часовщики разных эпох создавали славу Zenith. Двое из них удостоены мемориала прямо на мануфактуре, которой они посвятили свою жизнь.

Первое, что видит посетитель при входе,— надпись «Здесь замурован прах основателя марки Жоржа Фавра-Жако (1843–1917)». Мимо этой «кремлевской стены» швейцарской часовой промышленности каждый день проходят работники Zenith.

Отец-основатель Жорж Фавр начал работать часовщиком с 13 лет, а уже к 18-летию учил мастерству других. Едва повзрослев, женившись и став Фавром-Жако, в 22 года он решил открыть свою собственную фабрику, названную Georges Favre-Jacot & Cie.

Фавр-Жако объединил всех профессионалов в одном здании. Раньше производство было раскидано по деревням, и домотканые турбийоны везли по горным дорогам навстречу корпусам и стрелкам. Собрать все это под одной крышей означало повысить качество, уменьшить затраты и цены, привязать к себе мастеров. Мануфактура начиналась в маленьком доме на пустыре и, постепенно расширяясь, заняла 18 зданий. На ней — и это в городке, в котором и сейчас не больше 11 тыс. жителей — работали 1 тыс. мастеров.

Часы когда-то были уникальным продуктом, каждый раз придумывавшимся и изготавливающимся заново. Фавр-Жако поставил на серийное производство, насмотревшись в Америке на конвейеры Генри Форда: в 1901 году производство достигло 100 тыс. часов в год.

При Фавре-Жако и его наследниках Zenith начал сертификацию своих часовых механизмов в обсерваториях Франции и Швейцарии. Всего было получено 2333 награды, включая 1565 первых мест, на хронометрических соревнованиях. Когда в наше время их наконец-то достали из архива, на одной из часовых ярмарок в Базеле ими сплошь покрыли стены зенитовского павильона.

До сих пор фабрика пользуется только собственными механизмами. Разработанный в 1969 году El Primero историки марки считают первым в мире (отсюда название) хронографом с автоматическим подзаводом. Историки других марок первенство оспаривают (спор идет то о месяцах, то о днях), но не могут оспорить того, что El Primero почти 50 лет остается одним из самых удачных и точных механизмов своего класса.

Инженеры создали не комбинацию модулей, как поступили многие конкуренты, а так называемый интегрированный, то есть входящий в механизм, хронограф. Для этого было использовано колонное колесо, новый калибр стал одним из первых серийных высокочастотных механизмов со скоростью баланса 36 тыс. полуколебаний в час. Увеличение скорости давало возможность измерять доли секунды и позволяло надеяться на то, что новые часы выдержат конкуренцию с точными кварцевыми механизмами. Совершенно новый калибр потребовал и совершенно новых решений — к примеру, скорость многократно увеличивала трение и рождала центробежные эффекты. От обычного часового масла решено было перейти к сухой смазке, которая станет потом использоваться и другими марками. Автоподзавод с центральным ротором должен был стать альтернативой батарейке. К тому же в часах предполагалось разместить заводной барабан с запасом хода не менее двух суток.

Однако El Primero был слишком сложен, чтобы Zenith смог сразу наладить производство и поставку. Это был в буквальном смысле слова «механизм будущего», но за это будущее пришлось побороться. В Ле-Локле с ужасом вспоминают момент, когда предприятие попало в руки американцев из Zenith Radio Data. Американцы предпочли кварц, и в 1975-м производство механических часов было решено полностью прекратить. Все погибло бы, если бы Шарль Вермо, начальник конструкторского бюро, которое разработало технологию производства El Primero, не спрятал чертежи, инструменты и формы (между прочим, несколько тонн!) на чердаке одного из зданий фабрики.

В 1978 году Zenith вернулся к швейцарцам, которые понимали ценность механики, но все казалось потерянным — и мастера, и чертежи, и, главное, оборудование. Тогда-то и пригодился клад Шарля Вермо — это был лучший день в жизни самого часовщика и тогдашнего технического директора марки Жан-Пьера Жерера.

Zenith потребовалось всего два года, чтобы запустить производство, причем новый механизм спас мануфактуру в 1980-х годах, когда его стал закупать Ebel, а потом и Rolex, который даже содержал на фабрике в Ле-Локле собственный цех. Чердак Шарля Вермо превратили в музей и показывают с таким же благоговением, как шалаш Ленина в Разливе. И это не просто туристский аттракцион. В этой «камере времени» то и дело открываются новые секреты, вроде циферблатов особого цвета, тогда не пошедших в серию, сейчас — становящихся основой новых лимитированных моделей. Мануфактура в Ле-Локле — не просто памятник часового искусства под охраной ЮНЕСКО, это еще и памятник людям, это искусство создававшим.

Алексей Тарханов