Вышла на экраны «Дорога отчаяния» Надин Крокер

В прокате — фильм Надин Крокер «Дорога отчаяния» (Desperation Road). Михаил Трофименков так и не понял, плакать ему или смеяться над мытарствами неприкаянных жителей штата Миссисипи.

Истекающий кровью, продырявленный пулями мужик с диким воплем «Я умираю!» подъезжает к дому своей бывшей жены. Как реагирует жена, легко догадаться: «Ларри, тебе же суд запретил к нам приближаться больше чем на две мили!» Как реагирует сын? «Папа, что ты на хрен здесь делаешь!» «Что-что, помираю, сынок»,— хрипит папаша. Но делать нечего, закон есть закон, приходится ехать эффектно помирать в другое место, за пределами запретной зоны.

Ладно, черт с ним, с Ларри (Райан Херст), в конце концов он персонаж второго плана. Но вот главный герой Расселл (Гарретт Хедлунд) подбегает с окровавленной главной героиней Мейбен (Уилла Фицджералд) на руках к приемному покою больницы. Истошно, что твой Ларри, кричит, как вопиющий в пустыне: «Кто-нибудь, эй, кто-нибудь, помогите!» Надо полагать, только его крик будит ленивую ночную смену, вдруг заметившую, что перед входом в госпиталь творится что-то неладное.

Сцены, до которых не додумались бы, пожалуй, и авторы лучших пародий на голливудские мелодрамы. «Аэроплан» отдыхает. Между тем «Дорога отчаяния» — не пародия, а натуральная слезовыжималка. И проблема фильма не в том, что он выжимает слезы — выжимать их можно и нужно мастеровито и тонко,— а в том, что он следует всем рецептам из учебников сценарного дела одновременно. Судите сами.

В первых же кадрах фильма мы видим элегантно-потасканную блондинку Мейбен, извлекающую из почтового ящика кипу писем из социальных служб. Ясно: у девушки большие проблемы. Подхватив на руки дочку, она срывается из дому в некий мотель, где вдохновенно рассказывает ребенку, как ее папа обожал штат Миссисипи, страну сбывающихся чудес. Делает она это столь неубедительно, что становится понятно: мамаша врет, отца дочери, скорее всего, не помнит, а то и не знает. Дочь засыпает в обнимку с плюшевым медвежонком, очевидно, единственной своей игрушкой.

Тут зрители уже должны рыдать навзрыд, но Надин Крокер еще не исчерпала учебнический запас сценарных ходов. Мейбен судорожно мусолит в руках пару-тройку оставшихся у нее долларов. Бросив же взгляд в окно на парковку фур перед мотелем, замечает выводок девушек с пониженной социальной ответственностью, обслуживающих дальнобойщиков. Что твоя Сонечка Мармеладова, она горестно вздыхает, прихорашивается по мере сил и выходит на поле боя. После чего закономерно оказывается в бесплатных тисках похотливого и усатого помощника шерифа, на свою погибель вознамерившегося угостить честной девушкой еще и всю ночную смену полицейского участка. Эх, шериф-шериф, тебя что, не учили, что в любых обстоятельствах не стоит расслабляться и оставлять без присмотра служебный револьвер.

Все эти кошмары происходят с героиней за первые десять минут экранного времени. То ли еще будет: слезы дыбом.

После того как нам предложили пожалеть Мейбен, настает время поплакаться над судьбой Расселла. Парень с ухоженной пижонской бородкой выходит из тюрьмы штата по УДО, отсидев там семь лет и сорок два дня. Прямо перед вратами узилища его встречают два неприятных человека, наносящих ему тяжелые телесные повреждения и обещающих вернуться. После избиения ногами на лице у Расселла остается почему-то только кокетливая царапина на носу. Поэтому вопрос всех встречных-поперечных «Что у тебя с лицом, парень?» не может не озадачивать.

Расселлу приходится не так тяжело, как Мейбен, однако его душевные страдания тоже велики. В тюрьму он угодил, устроив по пьяному делу смертельное ДТП. Разбил сердце мамы, не дождавшейся его возвращения из тюрьмы. Потерял за время отсидки подружку, вышедшую замуж и нарожавшую детей. А еще за ним бегает тот самый Ларри с монтировкой.

Ларри, впрочем, тоже бедолага: в том самом ДТП он потерял, как можно понять, кого-то из близких — дочку, что ли. Пьет, не помнит, сколько лет сыну, бьет стекла и крушит стены.

Честно говоря, этот дикарь с дредами — единственный из персонажей «Дороги отчаяния», кого можно, да и хочется пожалеть. В конце концов только у него есть хоть какая-то предыстория и право на пресловутое отчаяние.

Что касается и Мейбен, и Расселла, то у них нет права на сочувствие, поскольку нет вменяемого бэкграунда. Мы видим на экране всего лишь white trash — «белую шваль» или «белое отребье»: откуда «растут ноги» их несчастных судеб, решительно непонятно.

А единственным вменяемым человеком на экране оказывается отец Расселла, сыгранный на диво улыбчивым Мелом Гибсоном, который посиживает у себя на террасе в обнимку с доброй винтовочкой и очаровательной мексиканкой.