Как послевоенный новый мир мечтал избавиться от пафоса, но изобрел свой

Шестидесятые годы — время молодых, рассерженных и не очень, время нового пафоса, время новых героев, время, когда героика боя сменилась романтикой созидания, маленький человек вдруг стал больше коллективной правды, а частное чувство оказалось не менее, а то и более важным, чем глобальные идеи. Но пафос никуда не делся — некуда ему было деться.

Текст: Ксения Рождественская

Советские шестидесятые — от «Поэт в России — больше, чем поэт» до «Я высокие слова, как сына, вырастил» — провозглашали важность простых человеческих чувств, но говорили о них так, как будто писали каждое слово с большой буквы. Европейские шестидесятые все больше сердились и «левели», пока их ярость не выплеснулась на улицы в 1968-м. Американские шестидесятые воевали с миром отцов за право не воевать со всем остальным миром.

Три почти произвольно выбранных фильма 1960-х годов дают представление о словаре и своде правил этого нового пафоса: «Долгая счастливая жизнь» Геннадия Шпаликова, «Мужчина и женщина» Клода Лелуша и «Люди дождя» Фрэнсиса Форда Копполы. Понятно, что это фильмы из абсолютно разных миров, с абсолютно разными проблемами и травмами, и если в СССР романтика — это «молодые города», полные геологов и пожарных, то во Франции романтика — это ралли в Монте-Карло и разговоры о кино. Тем не менее во всех этих фильмах (и еще в десятке других) очевиден пафос 1960-х — попытка исследовать внутренний мир человека при помощи телескопа, слишком громко говорить о том, о чем лучше молчать, вечная тоска по тому, что «все еще впереди», по тому «главному и важному, что должно случиться в жизни каждого человека».

«Мужчина и женщина»

Клод Лелуш, 1966
в ролях: Жан-Луи Трентиньян, Анук Эме

Французской новой волной в кинематограф вынесло новые отношения между реальностью и киноискусством, и новая волна разбилась о фильм «Мужчина и женщина». Тут все как положено в 1960-е: неожиданные ракурсы, ручная камера, вольный сюжет, пространство, проносящееся мимо героев, чувство, а не идея,— но все это ради того, чтобы красиво рассказать красивую любовную историю о красивом мужчине и красивой женщине,— у них все могло бы получиться, но они тоскуют не по тому «важному, что должно случиться в жизни каждого человека», а по тому, чего уже не вернуть.

— Красиво, правда? Этот человек с собакой.

— Вы знаете скульптора Джакометти? Он однажды сказал удивительную вещь: он сказал, что доведись ему выбирать, что спасать из горящего дома, полотно Рембрандта или кошку, он бы спас кошку.

— Да. А потом отпустил бы ее.

— Он как бы говорит: между искусством и жизнью я выбираю жизнь.

— Как это прекрасно!

Высокие слова или бессмысленная болтовня влюбленных, которая кажется наполненной смыслом лишь им самим? Герои обсуждают искусство — кино, музыку,— и этот бесконечный разговор ничего не значит, слова можно заменить любыми другими, они не важны, важны лишь Мужчина и Женщина. Лелуш как будто снимает рекламные ролики долгой счастливой жизни: проезды в «мустанге», пустынные пляжи Довиля, нежная улыбка Эме,— и камера самозабвенно фокусируется на героях, размывая весь остальной мир. Флешбэки героини, в которых ее погибший муж-каскадер дурачится, работает, умирает, не снижают этого пафоса, а неожиданным образом его подчеркивают. Нет больше никакого дурачества, все дуралеи поумирали, теперь все серьезно. Все сложно. «Ведь любовь сильнее нас», как поется за кадром.

Клод Лелуш говорил, что все свои фильмы (и в первую очередь «Мужчину и женщину») он строит на идее, что «все страдания и слезы стоят трех простых слов: "Я люблю тебя"». Фильм называли квинтэссенцией «кошмара эпохи» и «глупым кино», в реальности же это была квинтэссенция пафоса 1960-х: слова вступали в борьбу с реальностью. «Будьте реалистами — требуйте невозможного».

«Люди дождя»

Фрэнсис Форд Коппола, 1969
в ролях: Ширли Найт, Джеймс Каан, Роберт Дюваль

В 1967 году в Штатах упраздняется «Кодекс Хейса», и на экране становится возможным показывать то, что, как считалось ранее, могло подорвать нравственные устои зрителей. «Люди дождя» эти устои подрывали.

Вся предыдущая история кино строилась так или иначе на существовании героя, который воплощал некие нравственные идеалы общества. В конце 1960-х герой наконец освободил себя от этих идеалов. Теперь он мог позволить себе быть растерянным и не знать, чего хочет.

Героиня «Людей дождя», Натали, нью-йоркская домохозяйка, только что узнавшая о своей беременности, садится в машину и едет на другой конец страны, «настолько далеко на запад, насколько возможно»,— просто так, потому что не знает, куда еще ей деваться от самой себя. Она звонит мужу из телефонов-автоматов, но даже не может сказать «я беременна», только «она беременна... она... я». Критик Роджер Эберт не зря сравнивал этот фильм с «Беспечным ездоком» Денниса Хоппера, объясняя, что это зеркальные истории: беспечные ездоки едут во Флориду за мечтой среднего класса, дама из среднего класса едет на запад в поисках свободы — или, точнее, Свободы. Ей попадается попутчик — огромный парень, бывший игрок в американский футбол, после травмы способный лишь исполнять приказы.

— Ты всегда делаешь то, что тебе приказывают?

— Чаще всего.

— Почему?

— Это просто.

Она чувствует свою ответственность за этого человека, она ищет ему место в жизни,— что угодно, лишь бы не думать о том, что делать с собственной жизнью.

Можно считать, что это еще один фильм, в котором, как и в двух других из этой подборки, нечто — автобус, баржа, автомобиль — движется под музыку, а зритель считывает в этом движении Безысходность, Любовь или Свободу. Да, как и многие американские истории конца 1960-х — начала 1970-х, это история о свободе. Джеймс Каан играл человека, который должен был бы стать героем — но, получив травму, может лишь улыбаться или подчиняться. «Люди дождя» — один из первых фильмов Нового Голливуда, фильмов, в которых герои хотят свободы, но не до конца представляют, куда надо за ней отправиться и чем вообще там можно заняться.

«Меня не впечатляет твоя гребаная честность...— кричал муж в телефонную трубку растерянной Натали.— Я не хочу, чтобы ты говорила о том, что ты чувствуешь, я хочу, чтобы ты что-то делала».

Высокие слова против действия, гребаная честность против привычной жизни — «Люди дождя» тоже оказываются пафосной — и трагической — историей не любви, но стремления к ней. Все 1960-е, в сущности, об этом: о стремлении к любви.

«Долгая счастливая жизнь»

Геннадий Шпаликов, 1966
в ролях: Кирилл Лавров, Инна Гулая

В «Долгой счастливой жизни», единственном режиссерском опыте Геннадия Шпаликова, пафоса шестидесятых — и его краха — больше, чем в главном «оттепельном» фильме, хуциевской «Заставе Ильича», тоже снятой по шпаликовскому сценарию. Мужчина — веселый, убедительный, 1932 года рождения, как все главные «шестидесятники»,— садится в автобус где-то на краю населенного мира, в одном из тех «молодых городов», где молодые люди живут свою молодую жизнь. В автобусе он знакомится с юной женщиной, красивой и нежной, которая едет из рабочего поселка в город Н. смотреть «Вишневый сад» в постановке МХАТа. Скоро ночь, у обоих пульс заходится от желания; они сбегают со спектакля и говорят о важном.

— Люди постоянно теряют друг друга только потому, что они разучились говорить простые слова. Ты мне нужна. Простые слова.

— Даже слишком.

— В самый раз. Простые слова: ты очень хорошая. И сразу все встает на свои места.

Пикапер или любовь всей жизни? Трус, сбежавший от собственного счастья, или человек, не справившийся с «простыми словами»? Советское пространство 1960-х было наполнено пьянящими надеждами на долгую счастливую жизнь, но и трезвым пониманием, что надежды эти неоправданны,— особенно после 1963 года, когда Хрущев с трибуны пообещал всем «морозы». «Заставу Ильича» этими морозами побило, «Долгая счастливая жизнь» могла и до съемок не дойти. Во время обсуждения литературной и режиссерской версий сценария Шпаликова выступающие критиковали автора: «все свелось к ужасно мелкой истории», «я мучительно искал мысль, я искренне желал найти ее и не нашел». Но один из самых важных советских драматургов Александр Володин сказал на обсуждении: «Мы долгое время думали, что главное — идеи. Если просто любить жизнь, видеть в ней красоту, поражаться красотой жизни, видеть прелесть женщины, прелесть природы, прелесть искусства, отсюда вдруг возникнут и более правильные идеи».

Вот что важно: и автор и герои «Долгой счастливой жизни» уже не думают, что главное — идеи. Они идут не к Коммунизму и не к Светлому будущему, им важно найти Счастье, поймать Любовь, найти Человека, «...женщину, с которой можно прожить всю жизнь. Не разбрасываться по сторонам, а вот именно так, на всю жизнь, что бы ни случилось». Так говорит герой «Долгой счастливой жизни» и, кажется, сам себе верит.

Высокие слова предыдущих эпох превратились в мишуру, как выразился один из героев аксеновских «Коллег», но на их место, на их пьедестал пришли новые. Там, где в каждой советской квартире висел портрет вождя, в 1960-е появился портрет Хемингуэя: «он в свитерке по всем квартирам / висел, с подтекстом в кулаке...»,— немногословный, мужественный, знает силу слов, да и свитерок красивый. Пройдет еще очень много лет, прежде чем окажется, что можно обойтись без портретов. На стене останется невыцветший квадрат обоев.

---

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram