Как может возникнуть национальная мода — и как не сможет никогда

Главное, что дает нам одежда,— это защита. И в прямом смысле, и во множестве разных переносных одежда защищает нас от мира, становится нашим прибежищем и укрытием, и этим она, конечно, метафорически связана с понятием дома. Дом этот (как и дом архитектурный) может иметь национальную характеристику, а может и нет; отчетливая национальная идентификация — совершенно необязательный для моды параметр. Но в нынешней российской ситуации изоляционистского импортозамещения разговоры о национальном в моде — и поиски этого национального — возникают практически неизбежно. И если уж смотреть под этим углом, считает Елена Стафьева, то главный, а скорее всего, единственный на сегодня пример настоящей (а не сувенирно-открыточной), сильной и современной русской моды — это одежда Nina Donis.

Сейчас мы постоянно слышим о расцвете русского дизайна — и действительно на фоне ухода западных брендов российские стали очень заметными. Большая их часть, однако, делает — лучше или хуже — одежду, которая могла бы возникнуть в любой точке мира, потому что она абсолютно вторична; это некоторый условный и усредненный западный дизайн. Но есть и такие, что настаивают на своей именно русскости и обозначают ее буквально: либо исторические кокошники-сарафаны, либо советские ватники-фуфайки и символика футбольных команд. Все это, в принципе, узнаваемо, но из прямой эксплуатации образов, из цитирования никакой моды не построишь.

Вообще, за любыми выдающимися именами и явлениями в моде всегда есть несколько слоев образов, главные из которых, конечно, визуальные, связанные как с искусством, так и с повседневностью. Эта сложность и полнота контекста вообще отличает моду большую, определяющую движение, от моды сугубо коммерческой, по определению вторичной и уплощенной. Внутри этого сложного комплекса ссылок, аллюзий и даже цитат всегда есть место национальному, но никогда не в прямой этнографической форме. Ёдзи Ямамото — отчетливо японский дизайнер, мы говорим о его плоском крое, мы даже видим связь его черных вещей с кимоно или хаори, но никогда не видим непосредственно кимоно. Альбер Эльбаз делал в Lanvin абсолютно парижскую моду — но не потому, что использовал полосатые тельняшки и беретки, а потому, что разбирал на части, а потом заново складывал силуэты великого кутюра середины прошлого века. Миучча Прада воспринимается как несомненно итальянская, но не потому, что ее сиротские платьица и кардиганчики пришли из кино неореалистов, а потому, что она неустанно перерабатывает их всю жизнь и никогда не воспроизводит буквально. И у всех у них выражение национального плотно сплетено с образами других культур.

Нина Неретина и Донис Пупис, чей бренд Nina Donis существует с 2000 года, никогда сознательно не занимались поиском национального в моде: они делали современную моду как они ее понимали, и внутри этого их видения и понимания русское было неотделимо от европейского в том смысле, в каком вся русская культура была неотделима от европейской три последних века. Как это у них работает?

Вот, например, их последняя коллекция, «зима 2023–2024»,— очень суровая, выстроенная всего на двух цветах, темно-синем и белом, с контрастными контурами матроски. В мудборд коллекции Нина и Донис помещают кадр из фильма «Фанни и Александр» — и это не нуждается в объяснениях. Но в нашей голове сразу возникает и «наследник, императрица, четыре великих княжны», потому что мальчик в синих шортах и матроске в русской культурной памяти — это прежде всего цесаревич Алексей с последнего фото императорской семьи. В белой части, где широкие штаны и кофта с длинными рукавами и темно-синим крестом на груди, мы вспоминаем «Пьеро» Ватто — а за ним еще и «Пьеро и Арлекина» Сезанна, которые никак не заявлены впрямую, но есть в том широком контексте, где Бергман такой же «наш», как и Георгий Иванов.

Эстетика Nina Donis необычайно четко выстроена и держится на повторяющихся мотивах. Это тот алфавит культуры, который необходим для описания чего бы то ни было русского, но составлен он не исключительно из русских образов и имен. Вот, например, цветовые блоки с красным и желтым, в которых глаз сразу узнает фигуры крестьян Малевича 1920-х,— но никакого прямого цитирования Малевича нет, как нет и буквального воспроизведения красных и желтых геометрических фигур Барта ван дер Лека, к которым эта одежда также апеллирует. Или цветные полосы, один из лейтмотивов Nina Donis, по которому моментально узнаются их платья,— это и русский костюм, и текстильный дизайн Поповой и Степановой, и театральные эскизы Экстер, а вместе с тем и Джорджия О’Кифф с Луиз Буржуа, а также Матисс с Хокни и Гунтой Штёльцль. То есть один из главных мотивов, с ходу опознаваемый как «русское» любым взглядом, складывается из русского авангарда, немецкого Баухауса, американского и французского модернизма и американского поп-арта, а также разноцветных зонтиков на пляже в Довиле, которые тоже включены в мудборд Нины и Дониса.

Крупные цифры, еще один важный их знак, сразу актуализируют графические работы Родченко и обложки книг Маяковского, а еще спортивную ретроформу и трафаретную рекламу с номерами телефонов на асфальте московских тротуаров. Горошек разных цветов, нанесенный неровно вручную на однотонную ткань,— это и падающий снег из советского мультика «Варежка», но еще и Яйои Кусама и Джон Балдессари. Стеганые вещи, которые Nina Donis делают регулярно,— это и русская фуфайка, но и человечек из рекламы Michelin. И так практически с каждым элементом их эстетики: у всего есть референсы самого разного происхождения и внутри их собственного творческого процесса, и вне его — в глазах и памяти тех, кто видит и носит эту одежду. Каждая их коллекция дает чувство возвращения к себе, к своему, в свою комнату, в свой дом (может быть, воображаемый), где на стенах и на полках все тебе знакомое и родное.

При этом взгляд западного человека воспринимает вещи Nina Donis прежде всего как квинтэссенцию русской культуры — так же, как когда-то костюмы Бакста и Бенуа для «Русских балетов» Дягилева, которые не копировали русский исторический костюм, но придумывали его, складывали из самых разных частей. Так же и мирискусники в целом собирали свою нафантазированную прекрасную Россию из европейской живописи и французского рококо, соединяя маркиз и царевен, Людовика XIV и Петра Великого,— а потом она стала Россией для всех остальных. Примерно так же устроена и Россия Нины Неретиной и Дониса Пуписа — так устроена и моя Россия, Россия моих друзей.

Никакой фэшн-дизайн — и вообще никакой настоящий дизайн — не может быть создан повторением, механическим перенесением чего-то из прошлого, но только новым изобретением, новым производством какой-то сущности, в том числе и национальной идентичности. В этом смысле Nina Donis — это единственный действительно русский бренд, принадлежащий миру большой моды.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram