Для кого срочная служба в российской армии ограничивалась тремя месяцами

150 лет назад, 1 января 1874 года, император Александр II подписал манифест «О введении всеобщей воинской повинности»; понимание необходимости военной реформы возникло сразу же после «бедственной Крымской войны» 1853–1856 годов, но потребовались время и огромные усилия, чтобы преодолеть сопротивление противников перемен, причем самые ожесточенные споры вызвали льготы по сроку службы для некоторых категорий призывников.

«Расстроенные Крымской войной»

«Тяжелый урок Крымской войны,— писал назначенный в 1861 году военным министром генерал-адъютант Д. А. Милютин,— открыл нам глаза на многие важные недостатки нашей армии, которую мы прежде считали верхом совершенства».

Изменить, как считали министр и его ближайшие соратники, предстояло очень многое. Но в первую очередь они планировали отказаться от архаичной системы комплектования войск с помощью рекрутских наборов. С петровских времен новобранцев собирали со всей страны в случае войны или иной нужды, устанавливая нормативы призыва либо равные для всей империи, либо индивидуальные для разных ее частей.

Так, накануне и во время европейских революций 1848–1849 годов прошло шесть рекрутских наборов и в западных, северо-западных и юго-западных губерниях Российской Империи было взято по 22 рекрута с 1000 ревизских душ, в остальных губерниях — по 18. А во время Крымской войны потребовались новые пополнения, в разы больше. При этом новобранцев зачастую не успевали как следует подготовить к боевым действиям. Существовала и еще одна группа чисто экономических причин, заставлявшая задуматься об отмене рекрутских наборов и императора Александра II, и его военного министра, который отмечал:

«Такие наборы вконец разоряли население и подрывали его жизненные силы на долгое время».

Кроме того, за время долгой службы солдаты утрачивали все связи с родными и имущество в родных местах и, как констатировал Д. А. Милютин, после отставки становились обузой для своих семей или превращались в бродяг.

Но главной задачей, поставленной самодержцем, было существенное снижение расходов на армию, ведь, по словам военного министра, «финансы, расстроенные Крымской войной, не могли еще поправиться». И опыт Пруссии — всеобщая воинская повинность для подготовки значительного количества офицеров и солдат запаса, призыв которых в случае войны может быстро увеличить в несколько раз численность войск мирного времени, выглядел оптимальным решением проблемы.

Однако рубить сплеча генерал не стал и предложил изменения, которые не могли вызвать серьезных возражений,— включая замену рекрутских наборов по военной необходимости небольшими ежегодными:

«На первый раз я не решился предложить слишком значительное сокращение установленного тогда 10-летнего срока службы, чтобы не поднять напрасно тревогу в нашей военной среде; предложение же мое увольнять нижних чинов во временный отпуск ранее выслуги срока никого не пугало; это было уже дело привычное. Что же касается до предположенного размера ежегодных наборов, то он не мог считаться слишком обременительным для народа».

Следующим шагом должно было стать коренное изменение системы комплектования армии.

О чем военный министр писал:

«Для пересмотра рекрутского устава я предложил образовать особую комиссию из представителей разных министерств и указывал некоторые меры к облегчению тяжести воинской повинности для народа, в том числе распределение рекрут по возможности в ближайшие от их родины части войск и привлечение к отбыванию этой повинности большей части населения, то есть ограничение существовавших многочисленных льгот и изъятий для разных классов и групп населения».

15 января 1862 года Д. А. Милютин представил императору всеподданнейший доклад, в котором излагался план военной реформы. И напротив первой части, описывавшей вопросы численности, организации и комплектования войск, Александр II написал:

«Внести в Совет министров. Все изложенное в этой записке совершенно согласно с моими давнишними желаниями и видами».

25 января 1862 года, после выступления генерала Милютина на заседании Совета министров, дословно повторявшего первую часть его доклада императору, была образована особая комиссия из представителей заинтересованных ведомств для пересмотра рекрутского устава. Казалось бы, никаких препятствий на пути этого элемента военной реформы нет и быть не должно. Но гладко было только на бумаге.

«Состоит из недоученной молодежи»

Много позже, разбирая причины того, почему тормозилась военная реформа, анонимный автор журнала «Вестник Европы», чей стиль изложения во многом походил на милютинский, писал:

«К сожалению, и самые благотворные нововведения возбуждают в известной части современников не только осуждение, неудовольствие и ропот, но даже противодействие… Защитники старины под знаменем консерватизма отстаивают порядки отжившие, несовместимые с современными условиями жизни».

Однако кроме этой общей причины недовольства идеей пересмотра рекрутского устава существовали и вполне конкретные. На заседании Совета министров, где Д. А. Милютин зачитывал свой план, присутствовал Александр II, одобрительно кивавший по ходу выступления. Поэтому министры, имевшие те или иные принципиальные возражения, не решились высказать их вслух. И затем в особой комиссии просто затягивали обсуждение вопроса, надеясь, видимо, что он заглохнет сам собой.

Другой, не менее важной причиной торможения реформы оказалось то, что она началась после отмены крепостного права и шла параллельно с преобразованием судебной системы, чье внедрение в жизнь началось в 1864 году. Все эти нововведения в большей или меньшей степени ущемляли существовавшие издавна права дворянства. В частности, автор «Вестника Европы» писал:

«Вспомним, сколько злобы, опасений и мрачных предсказаний вызвало уничтожение крепостного права, судебные и земские учреждения и столько других великих законодательных актов шестидесятых годов».

А всеобщая воинская обязанность по прусскому образцу уравнивала дворян в правах на службу в армии с теми, кто всего несколько лет назад был их крепостными. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения дворянства, и сделало его сопротивление реформе комплектования армии массовым.

С особым упорством дворяне отстаивали неприкосновенность самого короткого и проверенного пути своих сыновей к офицерским чинам, к которому аристократы прибегали в гвардейских полках, а менее знатные дворяне — в армейских. Ведь дворянские дети, добровольно поступая в войска нижним чином, имели, в отличие от вольноопределяющихся из других сословий, особые права. О чем редактор газеты «Московские ведомости» М. Н. Катков, к примеру, писал:

«Большинство поступивших в армию нижними чинами с намерением дослужиться до офицерства состояло и до сих пор состоит из недоученной молодежи, из неудавшихся учеников разных учебных заведений, вообще из таких молодых людей привилегированного сословия, которые идут "в полк" за неспособностью к какой-либо иной карьере. Подобные молодые люди после самого снисходительного экзамена, обнаруживавшего только полное их невежество, принимались в юнкера и как потомственные дворяне получали через два года офицерский чин.

Неудивительно, что наплыв в юнкера всегда был очень силен: в лицах, желающих получить солидные права без всякого труда, никогда не было недостатка».

Митрофанушки были несовместимы с модернизацией армии, и приток подобных вольноопределяющихся в войска следовало остановить. Но и идти на открытый конфликт с благородным сословием военный министр не мог. А, учитывая отношение других ведомств к военной реформе, любое обсуждение законодательного акта, отменяющего дворянские льготы, в Совете министров или Государственном совете неизбежно окончилось бы провалом.

Поэтому Д. А. Милютин продвигался к цели мелкими шажками — с помощью утвержденных императором приказов по Военному министерству. Внешне каждый из них выглядел обычным бюрократическим актом, уточняющим существующее положение и ничего не меняющим по сути. Так, приказ от 5 мая 1864 года во изменение прежних правил, разрешавших производить в офицеры даже в случае отсутствия для кандидатов офицерских должностей, предписывал оставить такое право только для окончивших высшие и средние учебные заведения. Ну а поскольку дворяне поступали в полки по протекции и офицерские должности для них имелись, нововведение никого не взволновало.

Не вызвали обостренной реакции дворянства и приказы, требовавшие от кандидатов на офицерские звания сдавать экзамены, соответствующие выпускным из юнкерского училища.

Ведь в тех военных округах, где таких училищ еще не создали, экзаменовали будущих офицеров свои люди в штабах округов. А к 1866 году, когда появилась серия одобренных Александром II приказов о вольноопределяющихся, постепенное расширение прав образованных лиц стало делом уже вполне привычным.

Прозрение наступило после публикации в печати подписанного императором 8 марта 1869 года положения о производстве в офицеры из нижних чинов. Самое привилегированное в недавнем прошлом сословие убедилось, что его молодое поколение на деле уравнено в правах с представителями всех других сословий Российской Империи.

Не имевшим законченного образования потомственным дворянам, как и всем прочим вольноопределяющимся, нужно было сдавать экзамен для производства в унтер-офицеры, а затем — в офицеры. И вся разница заключалась в том, что до производства в офицеры дворяне должны были прослужить в нижних чинах два года, выходцы из неподатных сословий не менее четырех, а из податных — шесть лет.

Все преимущества получали те, кто имел высшее или среднее образование.

Их сразу же производили в унтер-офицеры, и тем, кто имел звание магистра, для производства в офицеры требовалось лишь побывать на летних армейских сборах и сдать экзамен по военным наукам за курс юнкерского училища.

Реакцию дворянства нетрудно было предугадать. Тот же автор журнала «Вестник Европы» писал:

«Несмотря на очевидно благоприятные результаты совершившихся преобразований, возникают по временам странные толки об этих преобразованиях. Толки эти… переносятся в печать на почву раздражительной полемики и производят в массе публики страшную путаницу понятий. Так было в особенности в 1869 году».

Складывалось ощущение, что давление дворянства на императора может привести к сворачиванию военной реформы — или хотя бы самой болезненной для благородного сословия ее части. Но в следующем году все изменилось.

«Все прусское, начиная с касок»

19 июля 1870 года Франция объявила войну Пруссии, и в ходе начавшихся боевых действий французские войска терпели одно сокрушительное поражение за другим. В России заговорили об отмене унизительных ограничений, наложенных на страну после «бедственной Крымской войны», на сохранении которых еще недавно упорно настаивали французы. Не осталось без внимания и то, что победы одерживала Пруссия, где уже несколько десятилетий существовала всеобщая воинская повинность. 6 ноября 1870 года действительный член Императорской академии наук тайный советник А. В. Никитенко отмечал в дневнике:

«Бесконечные толки в публике о декларации нашей в отмену части Парижского трактата, а еще больше о всеобщей воинской повинности. Относительно последней иные опасаются, чтобы распространение ее на все сословия безусловно, в том числе на ученое и учебное, не остановило бы и даже не отодвинуло бы назад нашего еще весьма юного просвещения.

Германские порядки, говорят, нам не пример.

Образование там так широко раскинулось и так утвердилось, что привлечение к военной повинности ученых и учащихся не может повредить ему».

Но все эти сомнения отошли на второй план после триумфальной победы Пруссии и образования Германской Империи. Публицист, правовед и историк Г. А. Джаншиев констатировал:

«Так как все прусское, начиная с касок и кончая школьною системою, сильно поднялось с этих пор в общественном кредите и вошло в силу, то и мысль об устройстве военном по прусскому образцу, т. е. с установлением общей воинской повинности и с увеличением наличного состава армии, сокращением службы и пр., стала популярна у нас и очистила путь реформе».

20 декабря 1870 года Александр II утвердил общие основания реформы, подготовленные под руководством Д. А. Милютина, которые были направлены в комиссии для окончательной проработки с заинтересованными ведомствами.

Однако это вовсе не значило, что противники той части реформы, которая отменяла привилегии дворянства по производству из нижних чинов в офицеры, сложили оружие. Они по-прежнему пытались сохранить офицерство дворянским и лишь изменили используемую тактику, настаивая на том, что прусская система должна быть скопирована один к одному и всех, вне зависимости от уровня образования, должны призывать на службу в 20 лет. На практике это означало отмену всех льгот по образованию, что категорически не устраивало военного министра.

Д. А. Милютин доказывал, что прямое заимствование этой прусской практики в России невозможно. В его заключении, внесенном позднее в журнал Государственного совета, говорилось:

«Просвещение наше на всех его степенях, не исключая и высших, нуждается в сильном охранении и постоянном поощрении.

Пруссия не может в этом отношении служить нам примером: там считается в университетах с лишком 8,000 слушателей, а в 407 гимназиях, прогимназиях, реальных и высших бюргерских училищах около 100 тысяч учащихся; соответственно этому, при нашем населении, в З,5 раза большем, в наших университетах должно бы быть около 28,000 слушателей, а их ныне 7,000; точно так же мы должны бы иметь гимназий, прогимназий и реальных училищ до 1,420 и учащихся в них до 350,000, а имеем мы таких учебных заведений менее 150 и учащихся в них не более 40,000. Цифры эти достаточно объясняют недостаток в образованных лицах у нас и изобилие их в Пруссии».

Для усиления своей позиции сторонники сохранения дворянского преобладания в офицерской среде выдвинули еще один аргумент. Они доказывали, что привлечение на службу людей, подвергшихся во время учебы воздействию либеральных и социалистических идей, приведет в конечном счете к разложению армии. Но военный министр утверждал, что образованные вольноопределяющиеся оказывают благотворное влияние на состоящую из крестьян солдатскую массу.

«Не подаст повода к уступкам»

Споры не прекратились и после того, как проекты документов о военной реформе в начале 1874 года по решению императора были переданы в специально созданное Особое присутствие Государственного совета о воинской повинности, которое возглавил великий князь Константин Николаевич, поддерживавший Д. А. Милютина.

Противники реформы не сдавались, особенно активизируясь на заседаниях, которые проходили без великого князя. Однако уровень их аргументации оставлял желать много лучшего. Член Особого присутствия, министр государственных имуществ действительный тайный советник П. А. Валуев 20 февраля 1873 года записал в дневнике:

«Вчера вечером совещание у гр. Адлерберга по делу о всеобщей воинской повинности.

До невероятности легко, поверхностно и самоуверенно относятся к таким трудным и сложным делам некоторые из наших государственных полумужей».

А военный министр раз за разом отмечал в дневнике попытки министра народного просвещения действительного тайного советника графа Д. А. Толстого, которого противники реформы использовали в качестве своеобразного тарана, добиться отмены или изменения льгот для производства в офицеры по образованию. Так, 18 апреля 1873 года Д. А. Милютин писал:

«Гр. Толстой с обычным своим упорством настаивает на своих своеобразных... странных идеях относительно распределения учебных заведений в отношении льгот по воинской повинности».

Но дело мало-помалу продвигалось, и три дня спустя военный министр отмечал:

«Много споров; но большей частью все статьи проходят. Заметно, что оппоненты не довольно вникли в дело; оно слишком для них ново и сложно. Сегодня более всех ораторствовал гр. Петр Андреевич Шувалов».

К осени 1873 года дело пошло на лад, хотя и появились новые осложнения, ведь всеобщая воинская повинность касалась и тех групп населения, которые прежде были освобождены от рекрутских наборов, включая немцев-колонистов. 31 октября Д. А. Милютин писал:

«Вообще с идеей о всеобщей воинской повинности публика уже освоилась настолько, что новая эта мера по существу своему и не возбуждает ни в ком противодействия. Только между крымскими татарами да в некоторых колониях возникли толки и волнение о выселении из России. Надеюсь, что эта местная, одиночная оппозиция не испугает нас и не подаст повода к уступкам».

16 ноября 1873 года рассмотрение проекта реформы в Особом присутствии было завершено. Предстояло еще обсуждение на заседаниях Государственного совета, на первом из которых, 6 декабря, вновь с обычными возражениями выступил граф Д. А. Толстой. А шеф Отдельного корпуса жандармов генерал от кавалерии граф П. А. Шувалов немало удивил присутствовавших. Д. А. Милютин отмечал в дневнике:

«Шеф жандармов, стоящий во главе аристократической партии, клонил к тому, чтобы вся высшая и образованная молодежь поголовно была привлечена к военной службе, и чтобы в случае войны легла целиком на поле битвы».

Следующее заседание Государственного совета, 11 декабря 1873 года, превратилось в настоящее поле битвы за то, чтобы сохранить за дворянами главенство в офицерском корпусе российской армии. Вопрос о вольноопределяющихся обсуждался с таким ожесточением, что военный министр вынужден был принимать непростые решения. Он знал, что на императора пытаются повлиять члены «аристократической партии», ведь несколькими днями ранее Александр II сказал ему: «Есть сильная оппозиция новому закону; многие пугаются, видят в нем демократизацию армии». Понимая, что император колеблется и может отказаться от поддержки военной реформы, генерал согласился на отдельные уступки в вопросе о вольноопределяющихся.

17 декабря 1873 года в обсуждении на заседаниях Государственного совета была поставлена точка. Как считал Д. А. Милютин, благодаря великому князю Константину Николаевичу:

«Председатель наш вел. кн. Константин Николаевич вел мастерски все это обширное дело и умел согласовать мнения, казавшиеся первоначально непримиримыми».

1 января 1874 года император принял военного министра, который записал:

«Его Величество поздоровался со мною так же, как обыкновенно в новый год: обнял меня, пожелал счастливого года, но сейчас же заговорил о болезни императрицы; а затем объявил, что подписал и пометил нынешним числом манифест о новом законе воинской повинности… Новый закон о воинской повинности — дело великое, мало уступающее другим главнейшим реформам настоящего царствования. Оно велось под непосредственным моим руководством».

Вот только в ключевом вопросе — о льготах для нижних чинов, добивающихся офицерских чинов, у военного министра получилось далеко не все.

«Служащим на собственном иждивении»

Главную льготу для самых образованных вольноопределяющихся, с университетским образованием, Д. А. Милютину отстоять удалось. Вместо шести лет «по призыву» в армии они были обязаны прослужить в действующих войсках лишь два месяца до получения чина унтер-офицера и еще месяц до офицерского звания при условии сдачи положенных экзаменов. Среднее образование давало право служить четыре месяца до унтера и еще два до офицера.

А сдача особого экзамена, правила которого устанавливались совместно военным министерством и министерством народного просвещения, позволяла стать вольноопределяющимся третьего разряда и служить до тех же чинов год и два года соответственно. И сразу же после публикации «Устава о воинской повинности» граф Д. А. Толстой начал борьбу за внедрение экзаменационных правил, устраивающих дворянство.

При этом представителям неимущих сословий закрыли доступ во все престижные полки:

«Вольноопределяющиеся, поступающие в гвардию и в кавалерию, содержат себя на собственные средства; в прочие же войска они принимаются на казенное содержание, если не заявят желания содержать себя на свой счет».

Понятно, что командиры и «прочих» полков предпочитали тех, кто хотел жить за свой счет, ведь тем самым экономились полковые суммы.

Сделана была и еще одна уступка юношам из имущих семей, которой, к примеру, не было в правилах о вольноопределяющихся 1869 года:

«Вольноопределяющимся, служащим на собственном иждивении, предоставляется право жить, вне времени лагерных сборов, на вольных квартирах».

Позднее правила дополнили так, что малоимущим, хотя и образованным юношам, попасть вольноопределяющимися в полки стало еще труднее. Их прием зависел исключительно от воли командира. А к ним выстраивались очереди из родственников, свойственников и знакомых, хлопочущих о своих юношах.

И к примеру, известный политический деятель дореволюционных времен В. А. Маклаков вспоминал:

«Моя военная служба проходила для меня очень легко. Я был "вольноопределяющийся" и поэтому жил не в казармах, а на частной квартире; генерал Суражевский, мой родственник по своей жене, в доме которого я столовался, был не только моим высшим начальством, но и первым лицом в этом городе. Никто потому меня не притеснял, у меня было больше, чем нужно, свободного времени. К магистерскому экзамену я мог исподволь подготовляться, а военная служба, давая на это досуг, могла быть этим даже полезна».

Несмотря на все это, генерал от инфантерии Д. А. Милютин считал, что реформа удалась, а все мелкие огрехи могут быть исправлены в будущем. Но не все удавалось исправить одним росчерком пера. К примеру, категорически не желавшим служить в армии колонистам-меннонитам была дана отсрочка от призыва на двадцать лет. Но эта мера их не удовлетворила. 9 апреля 1874 года П. А. Валуев отмечал в дневнике:

«Утром совещание с военным министром, шефом жандармов, министром внутренних дел и ген. Тотлебеном по вопросу о меннонитах. Ген. Тотлебен командируется государем на юг, чтобы постараться успокоить меннонитов, намеревающихся оставить Россию вследствие издания закона о всеобщей воинской повинности».

Однако полного успеха добиться не удалось, и американские газеты сообщали о прибытии меннонитов из России в Соединенные Штаты.

Ожидались проблемы и с проведением первого призыва по новым правилам.

Но, как писал военный министр, в 1874 году все мероприятия прошли безукоризненно:

«С 1-го ноября началась повсеместно операция призыва к воинской повинности по новому положению. В Петербурге дело ведется в большом порядке и подобающей обстановке. Всех поражает резкая противоположность со стародавними варварскими порядками рекрутских наборов».

Главным же свидетельством успеха военной реформы стала Русско-турецкая война 1877–1878 годов. Г. А. Джаншиев, выражая мнение многих российских подданных, писал:

«Уже через три года по введении Устава о воинской повинности, внушавшего консерваторам столько опасений своим "демократическим, либеральным духом", Россия вынуждена была двинуть на поле битвы впервые свое преобразованное, в духе равенства и справедливости, молодое войско. И что же? Своими боевыми качествами, своим достойным поведением, которому должны были отдать справедливость друзья и недруги, новые войска наглядно подтвердили разумность гуманно-просветительных начал, положенных в основу военной реформы 1874 года».

Но многие в России видели и то, чего добиться военной реформой получившего титул графа и чин генерал-фельдмаршала Д. А. Милютина не удалось, хотя и по вине его оппонентов. И слова М. Н. Каткова о том, что молодые дворяне «идут "в полк" за неспособностью к какой-либо иной карьере», оказались пророческими. И в сохранившихся дневниках начала XX века встречаются практически те же оценки.

А сам генерал-фельдмаршал не учел вечных особенностей русского быта, о которых пехотный офицер, а позднее военный юрист и публицист А. В. Жиркевич в 1880 году писал:

«Никто не станет отрицать, что общеобязательная воинская повинность принесла и приносит пользу как пугало для маменькиных сынков и митрофанов, без нее, быть может, пролежавших бы всю свою жизнь на боку, не подумав об образовании. Но воинская идея в образе пугала едва ли хороша. Да и в самом ли деле теперешняя воинская повинность справедлива для всех без изъятия? Сомневаюсь. В деревнях делаются такие вещи, что и поверить трудно... То же зло, что и прежде существовало, осталось: взятки и протекция действуют в прежней силе...»

Евгений Жирнов