185 лет назад родился Николай Пржевальский

Знаменитым он стал при жизни. Но сейчас мы вспоминаем о нем только благодаря дикой лошади Пржевальского. Между тем есть еще дикий верблюд Пржевальского, которого он открыл и описал сам, а не получил в подарок, как лошадь своего имени.

Современник Пржевальского Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский говорил о своем коллеге по Русскому географическому обществу (РГО): «Николай Михайлович Пржевальский не принадлежит к тем специально ученым, которых германцы называют Flachgelehrte (профессиональные ученые.— “Ъ-Наука”) и которые, начиная от скамьи классической гимназии, постоянными и усидчивыми занятиями пролагают себе постепенный, по верный путь к занятию академических кресел, и между которыми иногда — хотя и не всегда — бывают, конечно, и люди, способные к путешествиям и исследованиям дальних стран. Пржевальский соединил в себе счастливо все те качества, которые сделали из него такого путешественника, который, бесспорно, занял свое место наряду с величайшими путешественниками всех времен и народов — Ливингстоном, Стэнли, Марко Поло и др.».

Как приходит слава мирская

Академик Семенов знал, о чем говорил. Он сам, хоть и не кончал гимназий, а имея весьма состоятельных родителей, получил прекрасное домашнее образование, отучился по воле отца, отставного капитана лейб-гвардии Измайловского полка, два года в школе гвардейских подпрапорщиков, а потом учился в Императорском Санкт-Петербургском и Берлинском университетах. И, вероятно, сам относил себя к тем редким Flachgelehrte, которые способны к исследованиям дальних стран, и, главное, к еще более редким российским ученым-путешественникам, которых современники оценили еще при их жизни.

К ним же относился и Пржевальский. Он был признан таковым не только своей страной, но и всем географическим миром. Как писал один из его зарубежных коллег: «Его путешествия, начавшиеся в 1871 году и оборвавшиеся с его смертью в 1888 году, в корне изменили карту Центральной Азии. Его деятельность требует особого рассмотрения, и ее можно считать поворотным пунктом во всей истории исследования этого района. Поэтому мы и делим историю исследования Центральной Азии на три этапа — до, во время и после Пржевальского».

Объектом исследований Пржевальского было Центрально-Азиатское плоскогорье, где он описал горные цепи Хурху и Алтын-Таг, высокогорные хребты Северный и Южный Тетунг, Пржевальского, Русский и Керийский и др. Впервые им были точно нанесены на карту озера Лобнор, Кукунор, Русское и др. Исследованы верховья китайских рек Хуанхэ и Янцзыцзяна (Янцзы), описана крупная река Центральной Азии Тарим. В итоге им была создана совершенно новая карта этого региона. Описаны более 200 новых видов растений, десятки видов животных, собраны этнографические сведения о быте и общественных отношениях здешних народов: лобнорцев, дунган, тангутов, мачинцев, северных тибетцев. За всю историю существования Российской академии наук не было другого случая, чтобы путешественнику преподнесли медаль, выбитую в честь него с его же именем. Он действительно при жизни достиг вершины научной славы.

Но не только ее. Чехов писал в некрологе Пржевальскому: «Такие люди во все века и во всех обществах, помимо ученых и государственных заслуг, имели еще громадное воспитательное значение. Один Пржевальский или один Стэнли стоят десятка учебных заведений и сотни хороших книг... Недаром Пржевальского, Миклухо-Маклая и Ливингстона знает каждый школьник и недаром по тем путям, где проходили они, народы составляют о них легенды... Их личности — это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих споры об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки неважные повести, ненужные проекты и дешевые диссертации, развратничающих во имя отрицания жизни и лгущих ради куска хлеба, что кроме скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, философов, либералов и консерваторов есть еще люди иного порядка, люди подвига, веры и ясно сознанной цели».

Карты, деньги, три глаза

Некрологи о себе пришлось почитать и самому Пржевальскому при жизни, после его возвращения из третьего путешествия в Центральную Азию (первого тибетского) в 1880 году. Надо сказать, что в экспедициях офицера топографического отделения Генерального штаба Пржевальского никогда не было штатских ученых, были только такие военные топографы, как и начальник экспедиций, и прикомандированные казаки, и армейские нижние чины, которые каждый раз награждались медалями и орденами, получали по завершении экспедиции повышения в чине и денежные премии. Сам Пржевальский дослужился до погон генерал-майора и назначения членом военно-ученого комитета Генерального штаба, ему была назначена пожизненная пенсия и ежегодное содержание за все время пребывания в Главном штабе.

И в начале первой тибетской экспедиции полковника Пржевальского, который на сей раз отправился в Лхасу, среди местного населения опять пошли слухи о трехглазых существах (поводом для таких слухов были кокарды на головных уборах членов экспедиции), ружья которых стреляют на расстояние дня езды. Но потом слухи прекратились, и никаких сведений об экспедиции тоже не было. Зато пошли слухи об исчезновении Пржевальского, о взятии его в плен китайцами, ограблении и гибели. Источником слухов были английские дипломаты в Пекине, а секретарь российского посольства сообщил о них в Петербург. О смерти Пржевальского сообщала и российская, и зарубежная печать, трогательные некрологи были опубликованы во Франции, Германии и Англии. На самом же деле причиной была проволочка с отправлением в Пекин посланниками далай-ламы корреспонденции Пржевальского, и тамошние власти на этот раз в течение полугода не имели о нем никаких известий.

Наука наукой, но прежде всего начальство ждало от офицера Генштаба Пржевальского точной топографии Центрально-Азиатского театра боевых действий и оценки военно-политической обстановки в регионе, чем также активно интересовалась Британия. Его подробные отчеты о каждой проведенной экспедиции заслушивались на заседаниях военно-ученого совета Генерального штаба, и лишь потом он писал научные статьи и книги, выступал на заседаниях Русского географического общества. Его книги «Путешествие в Уссурийском крае, 1867–1869 годы», «Монголия и страна тангутов. Трехлетнее путешествие в Восточной нагорной Азии», «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лобнор. Путешествие Н. М. Пржевальского в 1876 году и в 1877 году», «Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. Третье путешествие в Центральной Азии», «От Кяхты на истоки Желтой реки, исследование северной окраины Тибета и путь через Лобнор по бассейну Тарима. Четвертое путешествие в Центральной Азии» по выходе из печати почти сразу переводились и издавались за границей.

Словом, он был ученым с мировой известностью, своего рода эталоном ученого-путешественника XIX века, и глянец на его официальных научных биографиях, за которым трудно увидеть живого человека, сохраняется до сих пор. А ведь чтобы осуществить свою мечту путешествовать, ему, одному из четверых детей отставного поручика из смоленской глубинки, который умер, когда Николаю было три года, было нелегко.

Учиться в университете смог только его старший брат Владимир, а Николаю пришлось надеть военный мундир сначала юнкера, потом армейского офицера и только потом поступить в Академию Генштаба — единственную дверь в науку для офицера российской армии. А чтобы поскорее закончить академию (досрочно, без экзамена и двухлетней полевой практики), он добровольцем отправится на подавление польского восстания 1863 года и получит там медаль «За усмирение Польского мятежа», причем ту ее разновидность из светлой бронзы, которую давали участникам непосредственных боевых действий (тыловики получили медали из темной бронзы).

А когда он получил-таки назначение в Восточную Сибирь и вынашивал планы отправиться оттуда в Монголию и дальше — в Китай, его послали провести инспекцию линейных батальонов и населенных мест Уссурийского края, а также путей к границе с Манчжурией. С заданием он справился блестяще, и только после этого к его планам исследовать Центрально-Азиатское нагорье его командование и начальство РГО в лице академика Семенова-Тян-Шанского отнеслось благосклонно. Но это не все.

Во время своего Уссурийского путешествия Пржевальский весьма удачно играл в карты с местными купцами и промышленниками, выиграв за зиму 1868 года 12 тыс. руб. Как он сам писал: «Я играю для того, чтобы выиграть себе независимость». Он ее выиграл, и чтобы не искушать судьбу, спустя год возвращаясь из экспедиции, он бросил колоду карт в Амур со словами: «С Амуром прощайте и амурские привычки». Теперь он мог, подавая рапорт о новой экспедиции, добавить в нем: «Если мои служебные условия станут каким-либо препятствием для выполнения предполагаемой поездки, то я всегда готов выйти в отставку и посвятить себя на посильное служение науке». В отставку его не отправили, а послали в одну за другой подряд четыре центральноазиатские экспедиции. В самом начале пятой экспедиции он заразился тифом и умер.

Лошадиная фамилия

Сейчас, спустя полтора века, в чести иные герои-путешественники — тревел-блогеры, а упоминание Пржевальского вызывает лишь одну стойкую ассоциацию: лошадь его имени. Хрестоматийный вариант открытия этого редкого вида дикой лошади такой: возвращаясь из второй центральноазиатской экспедиции, Пржевальский в 1878 году на посту Зайсан близ китайской границы получил в подарок от купца Тихонова шкуру и череп дикой лошади, убитой местными охотниками. Как и остальные образцы флоры и фауны, собранные в экспедиции, лошадиные останки Пржевальский отослал в Петербург в Зоологический музей. А там далеко не сразу, разбирая собранные Пржевальским коллекции, штатный зоолог музея Иван Поляков, внимательно изучив лошадиный череп и шкуру, понял, что имеет дело с необычным видом лошадей.

Магистр зоологии Поляков был опытным специалистом, сам участвовал натуралистом-препаратором в экспедиции князя Кропоткина в Восточную Сибирь, когда князь еще был военным топографом, а не анархистом. А после окончания Санкт-Петербургского университета получил должность хранителя в Зоологическом музее Императорской академии наук. В 1881 году Поляков опубликовал в «Известиях Императорского РГО» статью со своим описанием нового вида — «лошадь Пржевальского (Equus Przewalskii n. sp.)», назвав ее в честь Пржевальского, и она вошла в зоологическую номенклатуру под научным названием Equus ferus przewalskii, Polakow 1881.

Иными словами, если бы купцу Тихонову из Зайсана пришла бы в голову блажь не дарить лошадиную шкуру и череп проезжему капитану Пржевальскому, а самому послать их в столицу в Академию наук, то мы имели бы сейчас вместо лошади Пржевальского лошадь Тихонова (Equus tihonowii, Polakow 1881). Если, конечно, зоологу Полякову, в свою очередь, пришла блажь назвать новый вид в честь купца-дарителя. Но, скорее всего, она имела бы какое-нибудь нейтральное видовое название — zaisanii (зайсанская), sinensis (китайская), nigrumanis (черногривая) и т. п. Да мало ли как назвал бы ее зоолог Поляков.

Но, к счастью для Пржевальского, точнее, для его памяти в наши дни, эта лошадь оказалась навеки связанной с его именем. Вообще-то, в собранных Пржевальским коллекциях флоры и фауны были описаны, как уже сказано, сотни новых видов растений и животных, и по меньшей мере полдюжины из них были названы в его честь. Но гобийская ящурка Пржевальского, мыши — песчанка Пржевальского и пеструшка Пржевальского — и даже антилопа — дзерен Пржевальского, конечно же, не могли в гужевой век соревноваться по популярности среди неученого народа с дикой лошадью Пржевальского. Не говоря уже о травах и кустарниках — рогозе, хвойнике и бузульнике Пржевальского. Называли новые виды растений и животных в честь Пржевальского и позже, вплоть до середины ХХ века, потом перестали.

Лошадь Пржевальского так прочно вошла в школьные учебники зоологии, что истребить ее там не удалось даже многочисленным реформам образования последних десятилетий. Зато ее практически истребили в дикой природе: был момент, когда оставалась всего пара сотен лошадей Пржевальского в неволе. Только тогда были приняты меры по ее реинтродукции в природу. Тем более что эта лошадь действительно уникальное животное — единственная дикая лошадь, дожившая до наших дней. Зебры не в счет: генетически они скорее ослы, чем лошади. Все остальные дикие лошади вымерли, последний их подвид — тарпан — был истреблен в позапрошлом веке, а мустанги и прочие «дикие» лошади всего лишь потомки одичавшей домашней лошади.

Первый заповедник для лошадей Пржевальского был создан в Аскания-Нова еще в XIX веке, но это не спасло лошадь Пржевальского. Серьезная работа по реинтродукции началась в 1985 году сразу в нескольких странах, постепенно нарастая в масштабах. А в 2020 году в зоопарке Сан-Диего родилась первая клонированная лошадь Пржевальского. С 2015 года в нашей стране стартовал двенадцатый по счету в мировой практике проект реинтродукции лошади Пржевальского в Оренбургской области. В мае 2022 года Минприроды РФ утвердило программу восстановления этого вида до 2030 года.

Делается все это не ради памяти о Пржевальском. Живая дикая лошадь, у которой набор хромосом 2n равен 66 (у домашней лошади их 66), словно посылает нам привет из раннего голоцена (100 тыс. лет назад). И при этом — удивительное дело — дает плодовитое потомство при скрещивании с домашней лошадью, хотя такого не может быть, потому что не может быть никогда. Современные геномные исследования показывают, что хромосомы лошади Пржевальского характеризуются большим количеством акроцентрических (у них центромера близко к концу хромосомы, и одно плечо хромосомы получается короткое, а другое — длинное) и меньшим количеством метацентрических (равноплечих) элементов, чем хромосомы домашней лошади. Пока это все, что может помочь решать вопросы «чистоты крови» у относительно небольшого числа оставшихся лошадей Пржевальского, а также попытаться объяснить фертильность гибридов между этими видами.

Не обошлось и без ложки дегтя в родословную лошади Пржевальского. Совсем недавние геномные исследования якобы показали, что она одичавший потомок ботайских лошадей. А ботайские лошади были одомашнены 5 тыс. лет назад представителями ботайской культуры. Пять черепов носителей этой культуры и два десятка их поселений были обнаружены еще в 1980-х годах в Акмолинской области Казахской ССР. Но такой вывод, судя по представленным результатам геномных исследований ботайских лошадей, строго говоря, не вполне доказателен и больше напоминает попытку «хайпануть» на модной нынче теме лошади Пржевальского, которая сейчас, наверное, более популярна в науке, чем во времена Пржевальского.

Между тем у постамента памятника Пржевальскому в Александровском саду в Петербурге, установленного здесь в 1892 году, стоит не лошадь Пржевальского, а лежит двугорбый верблюд-бактриан, причем судя по переметным сумкам между его горбами — домашний. Вовсе не тот, которому полагалось бы там быть,— дикому верблюду, или хавтагаю (Camelus bactrianus subsp. ferus, Przewalski 1878). Да, именно так все и было. Если лошадь Пржевальского была названа в честь Пржевальского, то дикого верблюда описал и ввел в научную номенклатуру самолично Николай Пржевальский.

Вид этот не менее интересный и гораздо более древний, чем лошадь Пржевальского. В отличие от своих одногорбого и двугорбого родичей — дромадера и бактриана, которые исчезли из дикой природы еще в доисторические времена и встречаются сейчас в природе лишь как вторично одичавшие животные, хавтагай Пржевальского сохранился в диком виде со времен плейстоцена (1,5 млн лет назад) и в настоящее время находится на грани исчезновения.

В «Красной книге Международного союза охраны природы» ему присвоена категория CR (critically endangered), то есть находящийся в критической опасности. Но пока государственные программы его охраны и реинтродукции приняты только в Монголии и Китае. Может быть, Минприроды тоже примет такую с перспективой хотя бы до 2050 года. Все-таки речь идет не только о верблюде, но и о нашей национальной гордости — о великом путешественнике Николае Пржевальском.

Ася Петухова