Почему в российской власти не переводились дураки

175 лет назад, 1 февраля 1849 года, был установлен новый, одобренный императором Николаем I порядок увольнения чиновников «по неспособности к занимаемому месту», призванный не дать им с прежней легкостью переводиться на другие должности, причем избыток гражданских чинов «с тупостью понятий» появился в России отнюдь не случайно.

«Ни в науку, ни в службу»

Что бы ни говорили о беспредельности власти российских самодержцев, справиться сколько-нибудь сносно с главной из отечественных проблем не удавалось на протяжении веков. К примеру, в отредактированном собственноручно Петром I Духовном регламенте 1721 года есть фрагмент, в полной мере отражающий все отчаяние царя-реформатора, прилагавшего огромные усилия для уменьшения на Руси числа дураков. В правилах, описывающих принципы приема в Академию Духовной коллегии, указывалось:

«Новопришедшего ученика отведать память и остроумие; и если окажется весьма туп, не принимать в Академию: ибо лета потеряет, а ничему не научится».

Говорилось там и о наихудшем возможном варианте — когда ученик ограниченного ума все же будет принят и «возымеет о себе мнение, что он мудрый».

И в результате получался крайне вредный бездельник.

Убежденность в этом возникла на основе накопленного царем и его окружением опыта обучения дворянских недорослей — способа, избранного для преодоления их темноты и невежества. Так, 20 января 1714 года Петр I приказал отправить во все губернии выпускников математических школ, «чтоб учить Дворянских цифири и Геометрии». Был придуман и остроумный на первый взгляд способ стимулировать юношей благородного сословия к успешной учебе — запрет жениться до тех пор, пока не выучатся. О чем особо строго предупредили епархиальных архиереев, дававших разрешение на брак — «венчальные памяти».

Вот только результат оказался совсем невпечатляющим. Попусту «теряли лета» дворянские дети и в учебных заведениях более высокого уровня. И год спустя после утверждения Духовного регламента, 28 февраля 1722 года, был найден выход, вполне соответствовавший духу того времени. В указе Святейшего правительствующего синода говорилось:

«В прошлом 716 году по смотру и по указу Его Императорского Величества из Санкт-Питербурха присланы в Славяно-Латинскую школу двенадцать человек детей шляхетских доучиваться, из коих некоторые самовольно отстали, а иные явились тупы…

Святейший Правительствующий Синод… приказали: означенных школьных учеников шляхетских детей… за неприятие наук от школьного учения уволить и отослать их по их желанию для определения в военную службу в Военную коллегию…»

Тех же, кто по «скорбности ума» не подходил ни для какой службы, Петр Алексеевич 6 апреля 1722 года повелел ограничить в правах, включая имущественные:

«И буде по свидетельству явятся таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились, и впредь не годятся, отнюдь жениться и замуж идтить не допускать и венечных памятей не давать, и деревень наследственных и никаких за ними не справливать».

Тем же указом монарх поручил Правительствующему сенату «свидетельствовать дураков», а 6 декабря 1723 года монарх установил правила тестирования на отсутствие интеллекта:

«Сенату спрашивать их пред собою о всяком домовом состоянии, как бы можно умному человеку ответ в том учинить, и ежели по вопросу отповеди учинить не может, а станет инако о том говорить, что можно из того дурачество познать, а которые из таковых уже женаты и имеют детей, у тех деревень не отымать».

«Неблагопристойны во всех местах»

Сложившаяся в петровские времена система — скудомыслящих — в армию, а совсем слабых умом — под опеку родственников, в монастыри или в «особые для безумных дома» — в большей или меньшей степени действовала на протяжении многих десятилетий.

А всплеск резкого недовольства интеллектуальным уровнем командного состава армии случился только в 1799 году, когда Павел I был крайне возмущен невежеством несших караул в императорском дворце офицеров. Однако ярость монарха была вызвана не столько их умственной ограниченностью, сколько вызванными ею изъянами в поведении:

«Г.г. Офицеры весьма неблагопристойны во всех местах, где требуется от них благопристойность».

Но освобождать армию от «замеченных в невежестве» император не собирался и лишь угрожал отправить их служить далеко от столицы:

«Таковые будут выписаны в Сибирь в гарнизонные полки».

В последующие годы все оставалось по-прежнему, и 8 июня 1815 года Правительствующий сенат подтвердил, что петровские указы о «свидетельствованиях» продолжают действовать, но проводить их поручили в губернских городах местному начальству совместно с врачами.

Решился вопрос и о тех, кому ввиду крайней недалекости было затруднительно по окончании военно-учебных заведений присвоить офицерский чин. Их выпускали в войска юнкерами в надежде, что ревностной службой или боевыми заслугами они заслужат право стать офицерами.

Перемены начались в начале 1829 года, после того как великий князь Константин Павлович (несмотря на все события 1825 года продолжавший носить титул цесаревича) проинспектировал Дворянский полк — учебное заведение для ускоренной подготовки дворянских юношей к офицерскому званию. Обучение даже азам наук там, очень мягко говоря, было сведено к минимуму.

Но великий князь обнаружил в полку тех, кого счел совершенными дураками, а также абсолютно негодных к военной службе по состоянию здоровья.

Об увиденном он рассказал младшему брату — императору Николаю I, и 30 января 1829 года был подписан указ, гласивший:

«Государь Император, по представлению Его Императорского Высочества Цесаревича, Высочайше повелеть соизволил… дворян Дворянского полка, за болезнями оказавшихся не способными к военной службе, выпустить для определения к статским делам: одних с чинами 14-го класса, других по тупости понятий и за недостижением еще надлежащего возраста, со званием Канцеляристов».

Перевод на гражданскую службу по здоровью и «по тупости к наукам» с 1830 года стал обычным делом почти для всех армейских учебных заведений. 6 февраля 1835 года, например, из Павловского кадетского корпуса семь кадетов император позволил «выпустить к статским делам» с чинами самого низкого, 14-го класса, а шестерых — «канцеляристами по тупости к наукам». Цифры на первый взгляд совсем не впечатляли. Но в России тогда насчитывалось 25 военно-учебных заведений, куда принимали малолетних, а штаты всех ведомств, куда направляли непригодных к офицерской службе, были небезграничны.

Поэтому войска начали избавлять от пополнения офицерами, страдающими недостатком ума, и другими способами.

Так, 16 июля 1836 года Николай I одобрил указ, в котором говорилось:

«Воспитанников военно-учебных заведений, кои доныне, по достижении совершенных лет, не за дурное поведение или шалости, но только за тупостью и неспособностью к наукам выписывались юнкерами в армию, впредь выпускать Прапорщиками во внутреннюю стражу».

Число вакансий и там было ограниченным, и потому пришлось изыскивать новые методы снижения уровня тупости среди кандидатов в офицеры. И, судя по документам, самым востребованным оказался способ, который использовался в Финляндском кадетском корпусе.

«Стал вкрадываться продажный дух»

В Великом княжестве Финляндском, входившем в состав Российской Империи и пользовавшемся определенной автономией, в 1829 году, после указа о Дворянском полку, не сочли нужным предоставлять увольняемым из кадетского корпуса за тупость места на гражданской службе. Как и не стали придумывать какой-либо системы для определения степени «недостатка природных дарований». Тех кадетов, которые во второй раз оставались на второй год в том же классе, немедленно представляли к «выключке из корпуса».

Оказавшийся ценным опыт постепенно начали перенимать военно-учебные заведения по всей империи, добавляя собственные новации, против которых император Николай I, как правило, не возражал. Тех, чья интеллектуальная бесперспективность была окончательно установлена после того, как им исполнилось 16 (иногда 18) лет, отсылали рядовыми в армейские полки. Тех же, кого признали неспособными к учебе до достижения этого возраста, возвращали родителям или опекунам.

В этом случае разнился лишь формат своего рода волчьего билета, выдаваемого в различных учебных заведениях при увольнении по неспособности к учебе.

Кадетам Института Корпуса путей сообщения, например, вручали свидетельство, «содержащее подробное изложение причин исключения», которое следовало предъявлять при попытках поступить на какую-либо должность. В других учебных заведениях в выданных документах указывалось, что время, проведенное в кадетском корпусе, военной школе или учебной воинской части, не должно учитываться в качестве службы и указываться в послужных списках.

В итоге для уволенных ввиду тупости был отрыт в армии лишь один путь к офицерским чинам — через службу рядовым, участие в военных кампаниях и проявление себя в боях. Тем же, кто не желал рисковать жизнью, оставалось использовать все возможные родственные связи и знакомства для получения хоть какого-то места в какой-нибудь канцелярии.

Однако найти низовую вакансию во всех ведомствах становилось все труднее из-за того, что правила увольнения «тупых к наукам» внедрили в гражданских учебных заведениях, а вслед за тем и в церковных. К примеру, епископ Смоленский и Дорогобужский Иоанн позднее писал, что оставлять в семинарии неспособных к учебе — «это значит только унижать заведение, и, явно потворствуя лености и тупости, давать им полный ход в духовном сословии ко вреду церкви».

Вот только все ведомства стали страдать от засилья ограниченно интеллектуальных служащих.

Казалось бы, все волнения были беспочвенными, ведь все не окончившие обучение из-за тупости чиновники должны были оставаться на малых и не слишком значимых постах, поскольку в России еще в правление Александра I были введены правила для получения чинов 8-го и 5-го классов. От соискателей помимо всего прочего требовалось представить документ об образовании или сдать специальный экзамен в одном из российских университетов.

Но это препятствие оказалось легко преодолимым. Экстраординарный профессор Императорского Санкт-Петербургского университета А. В. Никитенко 18 марта 1835 года записал в дневнике:

«В Московском и других университетах русских ученое сословие не считало предосудительным брать взятки при экзаменах чиновников. Наш не имел этой славы. Однако с некоторых пор и сюда стал вкрадываться продажный дух, впрочем, общий всем учреждениям в России. Три или четыре человека из здешних профессоров уже приобрели известность в этом отношении, гораздо большую, чем в ученой своей деятельности».

Избавиться от излишка «тупых от природы» чиновников попытались иным путем.

«Ведь негодяи — везде негодяи»

В том же 1835 году у начальствующих лиц появилось право «при усмотренной необходимости сменить кого-либо из таковых чиновников от должности, не за проступки или предосудительное поведение, а единственно по неспособности к занимаемому месту».

При этом, правда, увольняющих обязали «как в собственных распоряжениях, так и в выдаваемых таким чиновникам аттестатах не включать причин увольнения их». А такое увольнение было предписано «не считать препятствием к определению чиновников тех к другим должностям, к которым они признаны будут способными». Кроме того, в утверждаемых императором и публикуемых приказах об увольнении в подобных случаях надлежало писать «увольняется от службы по прошению». Так что при рассмотрении этой кандидатуры на другую должность новому начальству было трудно отличить неспособного по тупости от того, кто, к примеру, оставил службу на время по собственной воле или по каким-либо «домашним обстоятельствам».

В результате практически ничего не изменилось. Отношение общества к происходящему точнее всего выразила пьеса Н. В. Гоголя «Ревизор», поставленная в 1836 году и пользовавшаяся огромным успехом. Современник писал о ней:

«Пиеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество».

С демонстрирующими недовольство произведениями справились привычными способами.

«Гоголь и Даль пишут повести,— констатировал профессор А. В. Никитенко,— а первый и комедии, в которых нападают на современные гадости. Разумеется, тут действуют разные люди: помещики, чиновники, офицеры, так же точно, как и в "Горе от ума", в "Ревизоре" и во многих других пьесах, напечатанных, игранных на театре, пропущенных самим государем,— теперь все это сделалось преступным и запретным».

Но засилье умственно неспособных чиновников никуда не исчезло. Принять меры против их круговорота в ведомствах решили в 1849 году. Военный совет представил императору свои предложения о порядке увольнения непригодных для службы гражданских чиновников военного ведомства, где говорилось:

«а) при внесении в Высочайший приказ по военному ведомству об увольнении таких чиновников, вместо слов "увольняются от службы по прошениям", писать "увольняются для определения к другим делам";

б) в выдаваемых же таким чиновникам аттестатах не означать причин увольнения их, но помещать, что уволены Высочайшим приказом для определения к другим делам…

в) в представлении об увольнении чиновников за неспособностью подробно излагать обстоятельства, по коим признается необходимым уволить чиновника».

1 февраля 1849 года Николай I утвердил эти предложения, написав:

«Исполнить, распространив силу сей статьи на все ведомства без изъятия».

Все выглядело так, будто переводам непригодных по уму чиновников между ведомствами навсегда положен конец. Ведь каждый из увольняемых за тупость с тех пор получал своего рода «черную метку» в документах, позволявшую сразу же выделить его среди других кандидатов на должность.

Однако меру эту приняли с большим опозданием. Многие не доучившиеся из-за «недостатка природных дарований» укоренились в канцеляриях, департаментах и министерствах. Причем во многом благодаря обычным бюрократическим порядкам, когда преданность начальству и желание исполнять любые его приказания ценится выше любых других качеств чиновника, а умение льстить вышестоящим считается главной добродетелью.

Свою роль сыграло и незыблемое правило, гласящее, что каждый не блистающий умом начальник подбирает подчиненных глупее себя.

В последующие годы предпринималось немало усилий для улучшения качественного состава чиновничества, чему немало способствовало увеличение числа средних и высших учебных заведений в России. Но после революций 1917 года госаппарат стал пополняться старыми революционерами, родственниками и знакомыми новых руководителей, их земляками и теми, кто в абсолютно старорежимном стиле демонстрировал свою преданность руководящим товарищам.

«Возможно ли только по негодяям, затесавшимся в большевики, говорить обо всех большевиках? Ведь негодяи — везде негодяи»,— писала 18 июля 1918 года «Петербургская газета» в статье о необходимости взаимодействия интеллигенции с большевиками. Но в той же статье отмечалось, что мешают такому сотрудничеству коммунистические чиновники, «которые своим хамством, своим нахальством и тупостью действительно отравляют атмосферу деловой правительственной жизни, нарушают даже возможность налаживания государственного аппарата».

Потом не раз проводились чистки партийных рядов и штатов госучреждений. Кадровый состав госаппарата в большей или меньшей степени менялся и после смен лидеров страны. Считалось, что главным критерием отбора служит идейная близость к правящей партии. Но все те же вечные бюрократические порядки оказались сильнее любых идеологий.

Евгений Жирнов