О текущих трендах в развитии российской экономики, состоянии и перспективах госбюджета, основных экономических итогах 2023 года и прогнозах на 2024-й в интервью «Деньгам» рассказал экономист и банкир Михаил Задорнов, возглавлявший российский Минфин во время кризиса 1997–1999 годов.

— Каковы ваши оценки текущего состояния российской экономики, что вы считаете ключевыми событиями и главными итогами прошедшего года?

— Главное — что экономический рост оказался существенно выше ожиданий. По оценкам Росстата, российская экономика выросла более чем на 3,5%. Во многом этому способствовали хорошие темпы роста ключевых мировых экономик и потребителей российского сырья. Так, итоги четвертого квартала показали, что среднегодовой рост экономики США будет не менее 2,5%, экономика Китая выросла за год на 5,2% при цели 5%. Иными словами, рост российской экономики — это не только ее фундаментальная устойчивость и новые импульсы для развития. Отсутствие крупных шоков в мировой экономике, несмотря на масштабные вооруженные конфликты на Украине и Ближнем Востоке, несмотря на повышение учетных ставок всеми ведущими центробанками мира, позволило сохранить устойчиво высокие цены на продукцию российских экспортеров на мировом рынке.

При этом в России произошло резкое отраслевое расслоение — есть отрасли, которые после падения в 2022 году так и не восстановились. Это прежде всего добыча и транспортировка газа — невозможно за короткий промежуток времени переориентировать экспортные потоки с европейского направления на другие рынки. Также сильно упали деревообработка, текстильная промышленность и, что сегодня особенно заметно, автопром. Он составлял значительную часть российской экономики, около 5% ВВП и, рухнув на 45% в 2022 году, за первое полугодие 2023 года потерял еще 5%. Надеюсь, по итогам второго полугодия будет видно некоторое восстановление внутреннего производства.

— За счет чего тогда произошел рост?

— Это не только оборонная промышленность, которую обычно приводят в пример. Оборонка в целом дала не более трети общего прироста ВВП. Существенный рост, порядка 15% по итогам первого полугодия 2023 года, показала отрасль гостеприимства в связи с переориентацией туристических потоков на внутренний рынок, а также агропромышленный комплекс. Экспорт аграрной продукции из России в прошлом году достиг рекордного объема в $45 млрд, хороший рост был и в строительной отрасли. Все это внесло существенный вклад в общий экономический рост. Таким образом, налицо изменение структуры экономики, когда одни отрасли теряют свое положение, а другие становятся драйверами роста. Это еще один важный итог прошлого года.

— Вы говорили, что важным фактором экономического роста в России стал рост экономики США и во многом связанной с ней экономики Китая. Насколько естественна, на ваш взгляд, картина, когда при резком росте процентных ставок в Америке фиксируется высокий экономический рост?

— Это не только не естественная картина, такого вообще никогда не наблюдалось. Это противоречит всем известным моделям, описывающим связи между экономическим ростом, процентными ставками, безработицей, инфляцией и другими базовыми макроэкономическими параметрами. Но, с другой стороны, раньше не было и столь масштабных эпидемий, как COVID, сопровождаемых мощными вливаниями в экономику со стороны государства. В США во время эпидемии были огромные бюджетные стимулы, в основном — прямые выплаты населению. У американцев существенная часть этих денег осталась в виде сбережений, что до сих пор стимулирует потребительский спрос и экономический рост, несмотря на высокие процентные ставки. Обратная сторона — огромный госдолг: все время растущий дефицит федерального бюджета США в 2023 году превысил 7% ВВП. Нет другой страны из числа крупных, которая столь вольготно относилась бы к собственным финансам. Ясно, что бесконечно это продолжаться не может, но главная задача администрации — выиграть выборы в ноябре, поэтому, вопрос госдолга отошел на второй план.

— Как вы оцениваете показатели российского бюджета?

— Несмотря на все сложности первого полугодия 2023 года, бюджет остался достаточно сбалансированным. Дефицит в пределах 2% — это не много. Другое дело, что этот дефицит был практически полностью профинансирован не за счет внутренних заимствований, а за счет входящих остатков 2022 года и Фонда национального благосостояния. В результате ликвидная часть ФНБ сократилась до 3% ВВП, что само по себе очень мало. Этого при сохранении такой же финансовой политики хватит года на полтора. Надо понимать, что финансирование из ФНБ не компенсируется какими-то методами валютных интервенций: из-за блокировки размещенных на Западе валютных резервов у Банка России такого ресурса сейчас нет. Поэтому такое финансирование было одним из факторов ослабления рубля и разгона инфляции.

— Среди отраслей, внесших большой вклад в экономический рост, вы упомянули оборонку, где финансирование идет из бюджета, а также строительство, где тоже велика роль бюджетных стимулов — например, через механизм льготной ипотеки. Насколько модель бюджетного стимулирования эффективна в долгосрочном плане?

— Действительно, в оборонке основной стимул — бюджетный, да и в строительстве он играет важную роль — не только через льготное ипотечное кредитование, но и через инфраструктурные проекты. И в 2024 году эта ситуация сохранится: на стройку из бюджета запланировано выделить более триллиона рублей.

С другой стороны, нельзя утверждать, что это долгосрочная политика. Исходя из бюджета на 2024–2026 годы, мы можем говорить о продолжении бюджетных стимулов только в 2024 году, когда запланирован номинальный рост и доходов, и расходов более чем на 20%. Причем это не только номинальный рост, но и реальный — доля расходов в ВВП федерального бюджета — 20,5%, что примерно на 2 процентных пункта выше, чем в обычные годы. Но предполагается, что в 2025 году произойдет абсолютное снижение бюджетных расходов с 36,5 трлн до 35 трлн руб. и падение их доли к ВВП примерно на 2 процентных пункта, до 18,5%, что соответствует уровню 2021 года. В 2026 году предполагается аналогичная картина. То есть, условно, 2024-й — год выборов президента и активных боевых действий, резкий выброс бюджетных расходов, далее — стабилизация ситуации.

— За счет чего конкретно могут урезаться расходы?

— Предполагается, что примерно на 1,5% ВВП сократятся расходы на оборону, так это записано в трехлетнем бюджете. Сократятся субсидии и вообще расходы на национальную экономику, тоже достаточно серьезно — на 0,5% ВВП. В основном оборона и стимулирование экономики в трехлетних бюджетных проектировках позволяют сократить расходы.

— А чем будет обеспечен рост доходов в 2024 году, насколько он реалистичен?

— Вполне реалистичен. Не сомневаюсь, что план по доходам будет выполнен. Дело в том, что многие из них — это доходы, которые были уже де-факто получены или предполагаются к получению благодаря решениям прошлого года. Это прежде всего отложенный в свое время, но сейчас вновь взимаемый социальный налог, по которому в 2022 году была льгота в виде отсрочки на уплату,— где-то 700–800 млрд руб. Плюс к этому введение механизма единого счета налогоплательщика дало примерно 1,2 трлн дополнительных доходов за счет разного типа эффектов администрирования. И есть ряд разовых налогов: был введен налог на сверхдоходы, было существенное повышение утилизационного сбора на автомобили, экспортные пошлины, привязанные к обменному курсу рубля,— все эти дополнительные доходы уже как бы получены и учтены.

— А дальше?

— А дальше осенью 2024 года нас ждет серьезная развилка. Или действительно военные действия закончатся либо будут заморожены — и тогда можно будет сократить расходы в 2025–2026 годах, как и запланировано, либо придется повышать налоги.

— Вы говорили, что бюджетное финансирование — проинфляционный фактор. Но бюджет этого года построен на прогнозе существенного снижения инфляции на фоне роста расходов бюджета. Как это сочетается?

— Это совмещается одно с другим именно потому, что эти расходы бюджета уже имеют более или менее прогнозируемые источники, чего не было в начале 2023 года. Часть из них я перечислил, но основное — естественный рост налогов и сборов на фоне общего роста экономики, который уже произошел. Поэтому и бюджетный дефицит по сравнению с прошлым годом сокращается. И способы его финансирования мы сейчас увидим. Если это не будет финансирование только за счет ФНБ. Если вместе со снижением инфляции во втором полугодии Минфин будет активно выходить на рынок внутренних заимствований и за счет этого источника финансировать бюджетный дефицит, то высокая ключевая ставка ЦБ и сбалансированные источники финансирования бюджетного дефицита приведут к снижению инфляции. Получится ли это в параметрах, на которые ориентируется ЦБ, посмотрим, многое зависит от курса. Тем не менее сама по себе тенденция очевидна. Правда, стоит оговориться, что реалистичность такого сценария сильно зависит от трека развития мировой экономики, она не должна существенно просесть. Сейчас есть проблемы в Европе, где практически нулевой рост, но ни в США, ни в Китае нет признаков замедления.

— В описанном вами сценарии не хватает одного кирпичика. Чтобы все это сбалансировать, Минфин должен увеличивать объем внутренних заимствований. В условиях высокой ставки он будет это делать?

— В первом полугодии, наверное, не будет, но во втором, если инфляция начнет снижаться, вполне может выходить на рынок заимствований. Здесь также важно, что у него значительная часть бумаг — флоутеры, со ставкой купона, привязанной к инфляции.

Поэтому в долгосрочном плане высокой стоимости обслуживания госдолга у бюджета не возникает — при условии, что удастся снизить инфляцию.

— Вы говорили об осенней развилке. Что при этом происходит на бытовом уровне, с точки зрения доходов граждан?

— Это крайне важная тема. Мобилизация сама по себе очень тяжела, но обратный процесс не менее сложен. Мы знаем, какими непростыми были в СССР несколько действий по массовой демобилизации. Можно вспомнить 1956 год, когда при Хрущеве советская армия была сокращена на 2 млн человек, это вызвало достаточно серьезную социальную напряженность — прежде всего в самой армии, ее высшем командном составе. Или известное решение Горбачева о выводе войск из Германии, когда полтора миллиона человек в 1990–1994 годах были перемещены в СССР; это действие было политически оправданно, но не было подготовлено. Поэтому любая демобилизация, сокращение объемов производства на оборонных предприятиях — отдельная задача.

— В описанной вами модели бюджетного стимулирования именно большие расходы бюджета — основной источник экономического роста и роста доходов граждан. Что будет, когда они перестанут расти или начнут снижаться, особенно с учетом того, что ЦБ давно выражает обеспокоенность закредитованностью россиян, а в последних комментариях о повышении ставки прямо пишет о необходимости замедления темпов роста кредитования?

— Формально причин для беспокойства нет. Просроченная задолженность находится на довольно низком уровне, чуть больше 4% от объема портфеля необеспеченных кредитов, по ипотеке — еще в несколько раз ниже. Хотя мы понимаем, что, когда кредитный портфель растет темпом под 20% в год, это с точки зрения общей статистики поглощает негативные тренды в отдельных группах заемщиков. Плюс — сильный рост номинальных доходов у некоторых категорий заемщиков. Реальные же проблемы могут возникнуть, например, в момент сокращения оборонзаказа, или если люди, вернувшиеся из зоны СВО, столкнутся с резким снижением текущих доходов. Но пока этих признаков нет.

В части ипотеки вижу еще один фактор риска, который совершенно справедливо беспокоит ЦБ. В случае отмены льготной ипотеки цены на жилье могут не просто стагнировать, а даже снизиться, тогда люди попадут в ситуацию, когда стоимость их квартир станет меньше размера ипотечного кредита.

То есть, по сути, кредит становится обеспеченным лишь частично.

— Финансовая модель, которая у нас существует минимум лет 15,— это все-таки очень ограниченный объем государственных заимствований, борьба с инфляцией на первом плане, финансовая стабильность, создание огромных резервных фондов. Насколько она оправданна, насколько приоритеты финансовой стабильности сочетаются с целями развития, экономического роста?

— Во-первых, все-таки политика менялась. Потому что переход к плавающему обменному курсу рубля в 2014–2015 годах — это кардинальное изменение. Во-вторых, если бы не было инструментов финансовой стабилизации, не было бы в 2022 году падения ВВП всего на 2,5% и экономического роста прошлого года. Именно эта макроэкономическая политика и обеспечила устойчивость экономики в кризис.

Но есть и другой, не менее очевидный аспект — финансовая политика последних десяти лет не может оставаться прежней. Де-факто ее встроенным элементом было то, что России не надо привлекать большой долг, потому что бюджетный дефицит достаточно ограничен, излишки накапливаются в Стабилизационном фонде или Фонде национального благосостояния, и эти излишки хранятся в твердых валютах за границей. Теперь этого инструмента хранения бюджетного запаса в твердой валюте и использования его в кризисной ситуации нет, потому что юань с золотом не могут заменить твердые валюты. Возникает вопрос: зачем вообще иметь бюджетное правило, такое высокое сальдо торгового баланса и большой бюджетный профицит, не лучше ли просто все эти излишки пустить в дело? Однако сложность в том, что у России очень высокая волатильность платежного баланса, что связано как с колебаниями цен на сырьевой экспорт, так и большими оттоками капитала. И если ты не имеешь запаса в виде ликвидных инструментов, то при резком падении цен на сырье рискуешь получить серьезное обесценение национальной валюты со всеми вытекающими последствиями. Как в новой ситуации формировать этот запас — большой вопрос, на него придется искать ответ.

— Когда в свое время создавался Резервный фонд, была большая дискуссия о том, должно ли правительство создавать столь большие фонды, или логичнее снизить налоги и стимулировать тем самым экономический рост…

— На самом деле в России не особо высокие налоги. Беспрецедентно низкий подоходный налог, достаточно низкие имущественные налоги, отсутствует, по сути, налог на дарение. С точки зрения бизнеса, НДС 20% — это как раз среднемировой уровень, правда, есть огромный налог на фонд оплаты труда. Но сейчас у властей нет стимула инициировать налоговые новации: система показала, что работает нормально, хотя в апреле-мае 2023 года это было неочевидно.

— В последние десять лет экономический рост у нас был не очень высок. И вопрос в том, зачем было копить резервы, не лучше ли стимулировать рост экономики — через снижение налогов или через вложения в инфраструктуру, ту же коммунальную структуру, которая, как показал нынешний отопительный сезон, в довольно изношенном состоянии. Или тот же ФНБ, который, как вы говорите, в значительной степени уже потрачен — когда он создавался, говорили, что это обеспечение пенсий для будущих поколений…

— ФНБ потрачен не в значительной степени, речь шла только о ликвидной части, которую можно быстро реализовать по адекватным ценам. И про то, что он предназначен для поддержки пенсионной системы, говорилось на ранних стадиях его работы. В реальности все понимали, что это тот же Резервный фонд, но вид сбоку, стабилизационный механизм защиты от кризисов.

Насчет коммунальных проблем с отоплением — все просто. Ответственные службы плохо подготовились к зиме, как бы это банально ни звучало. Федеральный бюджет к этим проблемам отношения не имеет. Есть фонд ЖКХ (бюджетная строка), который тратится на переселение из аварийного жилья. За десять лет довольно много сделано. И есть фонд капитального ремонта — это поддержка к текущим накоплениям на капремонт самих домовладений и осуществление опережающего капитального ремонта, связанного с заменой лифтов, сетей и т. д. Но базовая вещь — это те самые взносы на капремонт, это договоренности с эксплуатационными компаниями об инвестициях в замену сетей в обмен на какой-то уровень тарифа, то есть то, как должна работать экономика на месте. Это задача местных властей.

— А у них хватает самостоятельности для этого?

— В любых условиях можно добиваться эффективности. В целом наша бюджетная система построена так, что 60% доходов концентрируется в федеральном бюджете. Муниципалитеты с точки зрения своей экономической самостоятельности обделены ресурсом, но здесь вопрос тарифа на воду, тепло, электроэнергию. К тому же во многих городах люди не готовы платить за вложения в инфраструктуру. Но известны и примеры, когда владельцы управляющих компаний сбегают с деньгами за границу. Поэтому роль федерального правительства — в создании правил игры, обеспечении прозрачности, чтобы людей не обманывали, записывая в тарифы бог знает что. Во многих регионах эти базовые проблемы не решены.

Петр Рушайло