Как последняя советская политэмигрантка превратила свой опыт в искусство

В этом году в павильоне Австрии на Венецианской биеннале покажут «Лебединое озеро», проект австрийской художницы Анны Ермолаевой. В 18 лет она бежала в Австрию из СССР, оказавшись в числе последних советских политических эмигрантов. Тема вынужденной эмиграции — одна из важных в ее искусстве.

Текст: Анна Толстова

Анна Ермолаева занялась политикой, когда училась в школе. То ли время было такое, перестроечное. То ли школа была такая, особенная: СХШ при Академии художеств, для художественно одаренных детей. Ленинградская СХШ вообще-то славилась свободой нравов и диссидентским духом. Впрочем, самых свободолюбивых и диссидентствующих оттуда все же выгоняли: Александр Арефьев, Владимир Шагин, Олег Григорьев, Михаил Шемякин, Геннадий Устюгов — все герои ленинградского андерграунда аттестата СХШ не получили. Ермолаева могла бы пополнить этот список.

Она занялась политикой не в том смысле, что начиталась сам- и тамиздата, тусовалась в «Сайгоне», слушала «Кино» и ждала перемен. Она участвовала в реальной политической жизни. Стала активисткой пацифистского движения «Доверие», влившегося в Демократический союз, первую оппозиционную партию в СССР, присутствовала на учредительном съезде Демсоюза, помогала правозащитникам, организовывала демонстрации, издавала вместе с мужем и друзьями партийную газету «Демократическая оппозиция» — редакция еженедельника помещалась прямо в ее ленинградской квартире. Вначале было письмо из КГБ в СХШ с требованием отчислить политически неблагонадежную школьницу — в Москве прошел митинг в ее поддержку, так что Ермолаевой, учившейся на отлично, все же выдали аттестат. А потом было последнее в Советском Союзе дело по статье 70 УК РСФСР об «антисоветской агитации и пропаганде», которое возбудили под конец 1988 года: Ермолаевой с мужем грозили арест и срок, но им удалось сбежать за границу — помогли поляки из «Солидарности». Они думали добраться автостопом до Парижа — их арестовали на границе Зальцбурга с Баварией, собирались было выслать обратно в СССР, разобрались, отправили в лагерь беженцев и восемь месяцев спустя дали политическое убежище в Австрии. С 1989 года Ермолаева живет и работает в Вене.

Аттестат СХШ пригодился — чтобы поступить в Венский университет и получить диплом историка искусства. То, чему ее учили в СХШ, не пригождалось совсем: в Венскую академию художеств Ермолаеву не брали, живопись позднесоветской выделки никого не впечатляла — позже она разрежет свои большие неуклюжие холсты на частички пазла, чтобы все это живописное наследие прошлого помещалось в одну сумку. А потом в академии открылось отделение новых медиа — Ермолаева принесла фотографии, ее приняли с ходу, да еще и в класс к знаменитому медиахудожнику Петеру Коглеру. В Венской академии она начала работать с видео — ее первые видеоопыты приглянулись знаменитому куратору Харальду Зееману, и в 1999 году «Куриный триптих» второкурсницы Ермолаевой выставляли на Венецианской биеннале. Ее художественная карьера стала развиваться так же стремительно, как когда-то в юности политическая. По ее первым минималистским видео, главную роль в которых часто исполняли игрушки, невозможно было догадаться, что камера — в руках человека с таким большим и ранним политическим опытом. Ее однокашники по академии играли в политику и политическую сознательность художника — она снимала заводных собачек, резиновых обезьянок и неваляшек, хорошо понимая разницу между игрой и реальностью. Ее искусство начало обретать отчетливо политическое измерение только к середине 2000-х, когда она стала чаще обращаться к своему эмигрантскому, беженскому опыту.

Например, возвращаться на Западный вокзал Вены — в мае 1989 года, когда они с мужем добрались до Австрии, им пришлось прожить здесь несколько дней, ожидая решения американского посольства относительно их дальнейшей судьбы, и, как ни странно, не лагерь для беженцев, а именно Вестбанхоф сделался символом изгнания в ее личной мифологии. В 1989-м вокзальные скамейки были удобнее, на них можно было поспать, вытянувшись во весь рост, но теперь — в рамках неявной урбанистической борьбы с нелегальной миграцией и бездомностью — лавки перегорожены подлокотниками: в видео «Исследование позиций для сна» (2006) мы будем долго наблюдать за мучениями художницы, пытающейся принять лежачее положение там, где отныне полагается только сидеть — и желательно недолго. Урбанистические изыскания будут продолжены в фотосерии «Враждебная архитектура» (начата в 2019-м). Путешествуя по миру, Ермолаева собирает коллекцию дизайнерских ухищрений, всевозможных декоративных шипов, замысловатых штырей, ребристых фактур бетона, что превращают горизонтальные поверхности малых архитектурных форм в непригодные для несанкционированного отдыха и времяпрепровождения: на одной фотографии запечатлевается образчик агрессивного дизайна городской среды, на другой — следы, которое он оставляет на теле, если тело опрометчиво решило присесть там, где ему не положено. Мигрантов не любят повсеместно, как и голубей: неслучайно голубь, наглый городской попрошайка, научившийся выживать в любых условиях, становится важным героем в этом искусстве, тяготеющем к анималистической метафоре. В фототриптихе «Хорошие времена, плохие времена» (2007) она вновь снимает на Западном вокзале, заметив, что гигантские вокзальные часы облюбовали голуби: хорошие времена для птиц наступают, когда часы показывают без четверти три, так что стрелки находятся в горизонтальной позиции и на них, как на насесте, может разместиться целая стайка, а плохие времена приходят, когда стрелки встают вертикально,— ближе к пяти часам только один, вероятно, сильнейший по Дарвину голубь может усидеть на самом конце минутной стрелки. В смысле социального устройства горизонталь предпочтительнее вертикали — собственно, эти идеалы она и отстаивала в пору своего ленинградского политического активизма.

Времени глобальных перемен, рубежу 1980-х и 1990-х, так или иначе посвящены главные работы Анны Ермолаевой. Таков фильм «Александра Высокинская. Двадцать лет спустя» (2009) — дань признательности ее польской спасительнице, бескорыстно помогавшей юной беглянке, и одновременно размышление о крахе революционных иллюзий. Ермолаева повторяет маршрут своего бегства — поездом из Петербурга в Краков, автобусом из Кракова в Вену,— чтобы на краковском Главном вокзале вновь встретиться и обняться с Александрой Высокинской, организатором того рискованного предприятия. В 1989-м Высокинская, молодой архитектор из Кракова, воодушевленная общеевропейским подъемом и грядущим падением всех границ, приютила и опекала вчерашнюю советскую школьницу, бежавшую от ареста куда глаза глядят — с небольшим рюкзачком за плечами, без какого-либо плана действий. В 2009-м социальные роли переменились: теперь Ермолаева — известная художница, а Высокинская — скромный социальный работник, уехавшая на заработки в Париж и вынужденно оставившая архитектуру. За застольной беседой в ее краковском доме обнаруживается странное свойство мигрантской памяти: Высокинская в мельчайших деталях помнит подробности бегства Ермолаевой, какие та давным-давно позабыла, но плохо помнит свой отъезд и эмиграционные мытарства в Париже — травматические воспоминания вытесняются. В конце фильма она говорит, что хотела бы в старости вернуться из Франции на родину, в Польшу. Ермолаева в своем искусстве постоянно возвращается на родину — в СССР, чей распад и фантомные боли в корне изменили политическую карту мира.

Случайно обнаружив, что торговцы с Нашмаркта почему-то легко переходят на русский, Ермолаева проводит небольшое расследование: выясняется, что все они — бухарские евреи из Самарканда, покидавшие Узбекистан ради Земли обетованной и застрявшие в Вене, где теперь имеется вторая в мире по численности (после Израиля) община бухарских евреев. В фильме «Возвращаясь на Шелковый путь» (2010) художница берется сыграть для них роль эдакого джинна из персидской сказки: она едет в Самарканд, куда ее нашмарктовские собеседники не могут вернуться по разным политическим или экономическим причинам, чтобы исполнить их заветные желания — сфотографировать родной дом, где теперь поселились чужие люди, навестить родные могилы на старом еврейском кладбище, передать привет любимой учительнице. Это самый трогательный и сентиментальный фильм Ермолаевой — конденсированная ностальгия, уложившаяся в час экранного времени, одиссея в поисках утраченного или никогда не бывшего золотого века. Призраки прошлого, светлого или мрачного — в зависимости от политической позиции смотрящего на смутное вчера из неясного сегодня, населили постсоветское пространство и упорно отказываются его покидать, так что войны памяти здесь всегда готовы перейти из холодной стадии в горячую. Об этом говорилось во многих работах Ермолаевой: в «ГУЛАГе» (2012), видеоматериалы которого собирались в поездке по Пермскому краю, куда были высланы ее раскулаченные деды; в «Ленинопаде» (2016), сделанном в ходе большого исследовательского путешествия по Украине вскоре после того, как были приняты законы о декоммунизации; в «Двойниках» (2021), психологических портретах актеров самодеятельного политического театра, ежедневно изображающих Ленина, Сталина, Горбачева и Путина на Красной площади.

Амбивалентности режиссерского политического театра, где дешевый актер превращается в настоящего актора, а декорация — в реальность, был посвящен перформанс «Political Extras» (2015), показанный на 6-й Московской биеннале современного искусства. Ермолаева набрала 120 статистов на сайте, где обычно рекрутируют участников проплаченных митингов, раздала им лозунги за и против современного искусства, взятые из прессы, писавшей о преследованиях Pussy Riot и Петра Павленского, и устроила фальшивую демонстрацию в павильоне СССР на ВДНХ, бывшем основной площадкой биеннале. Видео, снятое в ходе перформанса, раскрывает нехитрые механизмы политических манипуляций, формирующих как будто бы народный запрос на консервативный поворот. Хулиганская провокация превращается в печальное зрелище к концу фильма: к художнице, изображающей организатора демонстрации, выстраивается длинная очередь бедно одетых людей — их стандартный гонорар составляет 500 рублей. Однако политический театр не безнадежен, если в его основе лежит не тоталитарная вертикаль, а демократическая горизонталь. В грандиозном видеотриптихе «Поющая революция» (2023) Ермолаева просит три самодеятельных хора — из Эстонии, Латвии и Литвы — спеть те песни, что звучали во время песенных революций 1987–1991 годов: зритель, оказавшись между трех колоссальных экранов, «эстонского», «латышского» и «литовского», что включаются попеременно, невольно попадает на хоровое соревнование. И наверное, пытается найти корреляцию между слаженностью, воодушевлением и результатами мирных протестов. В отличие от балтийских республик, музыкальным символом перестроечной революции в России стала не песня, а танец: «Лебединое озеро», застывшее на экранах телевизоров в дни августовского путча 1991 года. Но классический балет не предполагает коллективного участия — в перформативной инсталляции «Swan Lake» для австрийского павильона в Венеции Анна Ермолаева задается вопросом, как перейти от пассивного созерцания к революционному жесту.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram