Почему Кремль заморозил отношения с ВОЗ

75 лет назад, 10 февраля 1949 года, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «оформить выход СССР из состава Всемирной Организации Здравоохранения». Этот странный на первый взгляд шаг на деле стал следствием попыток получения всеми доступными способами, включая шпионаж, крайне необходимых стране передовых западных технологий массового производства лекарства, считавшегося тогда панацеей как от самых страшных, так и от самых стыдных болезней.

«Никакой пользы делу здравоохранения»

Сообщение ТАСС, распространенное 18 февраля 1949 года и опубликованное в печати днем позже, должно было изумить внимательных читателей советских газет. Ведь на протяжении предыдущих лет гражданам страны неустанно рассказывали, что правительство СССР постоянно борется за создание и независимость Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ).

Советский Союз с 1946 года активно участвовал в подготовке к ее учреждению и 24 марта 1948 года в числе первых 26 стран ратифицировал устав этой организации. Летом того же 1948 года советские представители на сессии Экономического и социального совета ООН выступили против переноса штаб-квартиры ВОЗ из Европы в Соединенные Штаты, заявляя, что это позволило бы американцам оказывать непомерное давление на важнейший международный орган. В итоге делегации СССР удалось устранить из итоговых документов сессии почти все хитроумные поправки оппонентов и настоять на том, что штаб-квартира будет не временно, а постоянно находиться в Женеве.

И вдруг, считаные месяцы спустя, появилось сообщение ТАСС, в котором говорилось:

«В беседе с нашим корреспондентом заместитель министра здравоохранения СССР тов. Н. А. Виноградов сообщил, что СССР вышел из т. н. (так называемой.— "История") Всемирной Организации Здравоохранения.

Министерство здравоохранения СССР и советские медицинские учреждения и организации, заявил тов. Виноградов, не удовлетворены деятельностью упомянутой организации. Направление этой деятельности не соответствует задачам, которые были поставлены перед организацией учредительной Конференцией, состоявшейся в 1946  г.

Задачи в области международных мероприятий по предупреждению и борьбе с болезнями и по распространению достижений медицинской науки выполняются организацией совершенно неудовлетворительно».

Заместитель министра привел и другие аргументы, объясняющие выход из ВОЗ:

«Вместе с тем содержание ее разбухшего административного аппарата связано с непомерно большими расходами для входящих в ее состав государств. Достаточно сказать, что, оставаясь в Женевской организации здравоохранения, СССР должен был бы только за 1949 год уплатить около 400 тысяч долларов на содержание разных английских и американских чиновников, не приносящих никакой пользы делу здравоохранения».

Заканчивалось сообщение ТАСС указанием на то, что ВОЗ вслед за СССР покинули еще два члена ООН:

«Украинская ССР и Белорусская ССР также вышли из состава указанной организации».

После прочтения текста возникало немало недоуменных вопросов. Как, к примеру, можно судить об эффективности организации, которая только начала свою работу? Почему взнос СССР, в обсуждении размера которого совсем недавно и очень активно участвовали советские делегаты, вдруг стал слишком высоким? И главное, какие достижения медицинской науки распространялись «совершенно неудовлетворительно»?

«Крайне сильнодействующее вещество»

В 1940-х годах первостепенным достижением здравоохранения по праву считалось внедрение во врачебную практику пенициллина. Ведь его действие выглядело просто поразительно даже на фоне считавшегося еще недавно чудо-средством первого антибиотика — сульфаниламида, и Наркомат здравоохранения СССР констатировал:

«Сравнительные исследования показали, что пенициллин в 1000 раз более активен, чем сульфаниламид, в отношении аэробных и анаэробных грамположительных бактерий».

А полвека спустя «Британский журнал истории науки» писал:

«Основной причиной не утихающего интереса к этому открытию служит необыкновенная терапевтическая эффективность пенициллина, совершившего подлинную революцию в медицине».

Есть несколько различающихся отдельными деталями версий этой замечательной находки. Вариант, приведенный в том же издании, гласил:

«В 1928 г. в больнице св. Марии в Лондоне одинокий везучий и талантливый ученый Александр Флеминг, занимаясь исследованиями стафилококка, случайно заметил, что бактериальные культуры заражены плесенью и что в местах, куда она проникла, культуры стафилококка погибли. Флеминг стал культивировать эту зеленую плесень "пенициллиум" и вскоре обнаружил, что в жидкую питательною среду проникает некое крайне сильнодействующее вещество, которое Флеминг в соответствии с традицией назвал пенициллином».

Результат работы был опубликован, но никого не впечатлил.

Правда, плесень, имевшую настолько интересные свойства, на всякий случай продолжали культивировать. Следующий этап исследований, согласно той же версии, также начался по воле случая:

«Это открытие оставалось невостребованным в течение десяти лет, пока на него также случайно не обратил внимание исследователь из Оксфордского университета Э. Чейн. Под руководством Г. Флори группа оксфордских ученых крайне успешно продолжила работу над этим открытием и сумела добиться того, что стало возможным производить пенициллин в лабораторных условиях».

Начавшаяся мировая война во многом осложняла работу. Команда профессора Говарда Флори испытывала острую нужду в финансировании, и основную часть средств на исследования они получили из-за океана. В марте 1940 года начались успешные опыты на животных, а с января 1941 года пенициллин начали применять для лечения людей.

Но для продолжения исследований требовалось гораздо больше пенициллина, чем могла произвести лаборатория.

«Из-за тягот военного времени,— говорилось в "Британском журнале истории науки",— Флори и один из членов его команды, Н. Хитли, летом 1941 г. перебрались в США, располагая небольшим количеством порошка пенициллина, а также с трудом приобретенным знанием о том, как выращивать плесень и как производить и апробировать новое лекарство. Материальные ресурсы ведущей индустриальной державы позволили быстро наладить широкомасштабное производство пенициллина».

Однако случилось это не сразу. Американские чиновники и руководители химико-фармацевтических фирм не были уверены в успехе, и полноценное развертывание производства в Соединенных Штатах началось в декабре 1941 года, вскоре после нападения Японии на Перл-Харбор. А Говард Флори, договорившийся о новом американском финансировании и еще осенью вернувшийся в Оксфорд, вместе со своими сотрудниками расширял и совершенствовал процесс производства пенициллина.

В январе 1942 года заработал и первый опытный пенициллиновый завод в Великобритании. Затем к делу подключились британские фармацевтические компании. Одновременно в Оксфорде и американских клиниках разрабатывались методики применения нового лекарства.

В следующем году производство пенициллина начали налаживать в Канаде и Австралии. Но делиться технологией, штаммами и оборудованием с СССР никто не спешил, что объяснялось многими причинами: антикоммунистическими настроениями среди причастных к делу чиновников и бизнесменов, опасениями военных, считавших, что в случае поражения Красной армии жизненно важные секреты могут попасть в руки немцев. Кроме того, руководители фирм, имевшие прежде дело с СССР, хорошо знали, что, получив зарубежную техпомощь в производстве тех или иных изделий, советские партнеры вскоре начинали производить аналогичный товар и пытались выйти с ними на заграничные рынки, сбивая цены. Так что технологии изготовления пенициллина засекретили.

А потому руководящие товарищи в Москве последовали совету знаменитого селекционера И. В. Мичурина, который учил: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». И распространили его завет на секреты союзников.

«Добыть подробную информацию»

В декабре 1941 года в Нью-Йорк прибыл новый вице-консул СССР В. М. Зубилин, он же Макс, он же майор государственной безопасности В. М. Зарубин, руководитель резидентуры НКВД СССР. Одним из первых на беседу к новому шефу был приглашен старший инженер зарегистрированной в Нью-Йорке советской компании «Амторг» С. М. Семенов, капитан государственной безопасности, занимавшийся добычей научно-технической информации, он же Твен. И резидент передал ему личное поручение начальника разведки — 1-го управления НКВД старшего майора госбезопасности П. М. Фитина: «Добыть подробную информацию о технологии производства чудодейственного препарата — пенициллина».

О дальнейших событиях в биографическом очерке о С. М. Семенове, написанном полковником ФСБ В. М. Чиковым, говорилось:

«Через своего агента Твен познакомился с "Ренделлом", одним из научных руководителей фирмы, производящей пенициллин, приветливо раскланивался с ним на приемах, и не только с ним, но и с другими биохимиками, участвовавшими в разработке и промышленном освоении препарата. Зная, что "Ренделл" недолюбливал чопорных светил американской науки, разведчик решил сыграть на этом: он начал превозносить его научные достижения, приглашать в рестораны и делать дорогие подарки».

После вербовки корыстолюбивого «Ренделла» С. М. Семенов смог «заполучить несколько образцов штаммов очищенного пенициллина», которые с соблюдением необходимых предосторожностей были отправлены в Москву.

Данных о том, когда именно штаммы доставили в СССР и что происходило с ними после прибытия, в открытых источниках нет. Есть лишь упоминания о некоей «военной лаборатории» (возможно, во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМ)), где имелась продуктивная «зеленая плесень».

Зато точно известно, что в сентябре 1942 года к работам по пенициллину по поручению наркома здравоохранения СССР Г. А. Митерева подключили ведущего микробиолога ВИЭМ профессора З. В. Ермольеву. На заседании ученого совета института она ввиду чрезвычайной важности работы попросила усилить ее отдел «нужным количеством людей и выделением территории, так как работа с плесневыми грибками требует отдельной изолированной площади». Однако исследования в дальнейшем велись только ею и восьмью ее сотрудниками в условиях постоянной нехватки всего и вся. В то же самое время, согласно приходившим в Москву сведениям, только в Британии в работах по пенициллину уже участвовало несколько сот исследователей.

Чем именно объяснялось подобное отношение к работе отдела З. В. Ермольевой — общими ли проблемами военного времени, неверием высшего руководства страны в чудодейственность пенициллина или тем, что для нужд элиты его все-таки умудрялись в небольших количествах получать у союзников,— можно только предполагать. Но в начале 1943 года наступил перелом.

Сотрудник 1-го управления НКВД СССР доставил из Лондона в Москву упаковку пенициллина, как не без ехидства вспоминали ветераны госбезопасности, «для решения деликатной проблемы, возникшей у любвеобильного Лаврентия Павловича». О существе заболевания позднее, после ареста Л. П. Берии, рассказал на допросе начальник его охраны, а затем и он сам подтвердил ту же информацию:

«Я болел сифилисом в период войны, кажется в 1943 году, и прошел курс лечения».

На тот момент, как свидетельствовали многочисленные публикации, лучшего средства от триппера и сифилиса просто не существовало — «пенициллин проявлял здесь свою эффективность особенно ярко». Но, судя по заявлению жены Л. П. Берии, о болезни она узнала в 1942 году, а значит, всесильному наркому внутренних дел СССР пришлось достаточно долго ждать прибытия действенного препарата. И в советском пенициллиновом проекте началось ускорение работ.

В лаборатории З. В. Ермольевой, как утверждается в некоторых источниках, с помощью «соседней военной лаборатории» появился подходящий штамм для производства пенициллина, а вскоре прошли испытания полученного продукта на животных. Уже 20 июля 1943 года в клинике заведующего кафедрой общей хирургии 1-го Московского медицинского института профессора И. Г. Руфанова прошла первая апробация пенициллина. Применяли его и в клинике профессора Н. И. Гращенкова. Экспериментальное применение препарата было признано успешным, и 20 сентября 1943 года Фармакологический комитет Наркомздрава СССР после доклада З. В. Ермольевой дал разрешение на применение пенициллина в медицинской практике.

Одновременно Научно-исследовательскому институту эпидемиологии и гигиены Красной армии (НИИЭГ) была поставлена задача «срочно отработать технологию и наладить массовое производство пенициллина для нужд фронта». Но первоначальный оксфордский метод выращивания плесени на поверхности питательного вещества, который использовали и в ВИЭМ, и в НИИЭГ, давал сравнительно небольшой выход продукта. Кроме того, проблемой оказалось получение кристаллического пенициллина, а жидкий был гораздо менее действенным, к тому же нестабильным. И потому были предприняты попытки получить готовый пенициллин и новейшие технологии его изготовления у союзников.

«Получили результаты с пенициллином»

Вот только все попытки получить у союзников новейшие технологии официальным путем закончились полным провалом. Ни на какие уступки американцы, объявившие процесс производства пенициллина государственным секретом, не пошли.

Оставалась надежда на передачу готового пенициллина, но в 1943 году на все запросы Миссии Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР в Соединенных Штатах американские власти ответили отказом. Тогда в Москве решили применить обходной маневр.

К тому времени уже более двух лет работало американское общество помощи России — комитет «Помощь России в войне» (Russian War Relief). В состав его совета входили 14 крупных бизнесменов и политиков. А его членами были супруга президента Соединенных Штатов Элеонора Рузвельт, Альберт Эйнштейн, Чарли Чаплин, Леон Фейхтвангер и многие другие видные деятели. Участвовали в работе комитета и крупнейшие американские профсоюзы. Главной его задачей был сбор пожертвований для закупки и отправки в СССР лекарств и медицинского оборудования, и первая поставка для советских госпиталей была осуществлена еще 3 октября 1941 года.

Пожертвования росли день ото дня и, к примеру, за 1942 год комитет собрал $7 277 734.

Так что ему было вполне по средствам закупить партию пенициллина для СССР.

16 октября 1943 года представители комитета вместе с сотрудниками советской Правительственной закупочной комиссии провели переговоры в Военном министерстве о возможности приобрести пенициллин и получили категорический отказ. Им объявили, что производство началось лишь три месяца назад, что было ложью, и поставлять пенициллин в страны-союзницы пока не собираются.

Истина заключалась в том, что за весь 1943 год в Соединенных Штатах, несмотря на огромные усилия, было произведено всего лишь 12 873 г пенициллина, а производство в Великобритании давало, по разным оценкам, в 5–7 раз меньше. И делиться этими достаточно скромными запасами с СССР союзники не торопились.

При этом, чтобы не портить отношения с советской элитой, отправленную из Москвы 19 октября 1943 года через Военную миссию Соединенных Штатов заявку на 300 ампул пенициллина не только приняли, но и, судя по всему, выполнили. Однако из-за длинной череды американских отказов вопрос стал принципиальным и вышел на новый, самый высокий уровень.

Председатель Совета народных комиссаров СССР и Государственного комитета обороны И. В. Сталин в ноябре 1943 года в рамках Тегеранской конференции поднял этот вопрос во время одной из встреч с президентом Соединенных Штатов Франклином Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем. И в результате 24 января 1944 года в Москву в составе англо-американской делегации ученых прилетел Говард Флори.

Предполагалось, что члены этой миссии поделятся с советскими коллегами информацией о достижениях в медицине, которые по соображениям секретности не могли быть опубликованы.

Профессор Флори осмотрел лабораторию З. В. Ермольевой в ВИЭМ и организованное там производство пенициллина и на состоявшемся 5 февраля 1944 года заседании Президиума Ученого совета Наркомздрава СССР сказал:

«На меня особенно большое впечатление произвела та энергия и то искусство, с которым вы получили результаты с пенициллином в Москве за короткий срок».

Говард Флори передал советским коллегам два штамма, поделился информацией о методах приготовления питательной среды и культивирования грибка, сообщил некоторые детали своей технологии. Но не сказал ни слова о том, что они хотели узнать больше всего: о засекреченных Соединенными Штатами деталях процесса приготовления пенициллина.

Оксфордский профессор предложил З. В. Ермольевой и ее коллегам посетить Великобританию и осмотреть его лабораторию, а также производства фирм, изготавливающих пенициллин. Но эти слова так и остались только словами. Никакого официального приглашения советские микробиологи так и не получили.

Оставалось полагаться на собственные, пусть и достаточно малые, силы. И надеяться на то, что союзникам рано или поздно понадобится помощь и они пойдут на уступки в пенициллиновых вопросах. Но в дело вмешалась пропаганда.

«Не мог обеспечить колоссальные потребности»

О том, каким было производство пенициллина в начале 1944 года, свидетельствовала записка профессора Ермольевой наркому здравоохранения СССР Г. А. Митереву. Она докладывала, что ее лаборатория в ВИЭМ производит ежемесячно 200–300 л готового продукта. Для сравнения, на самом первом и скромном производстве в Великобритании — заводе фирмы Kemball, Bishop & Co.— в 1942 году производили 2700 л в месяц.

Производство и поставку в армию пенициллина в начале 1944 года начали и в НИИЭГ.

«На первом этапе исследований,— говорилось в описании истории этого института,— была применена разработанная З. В. Ермольевой технология… Данный способ не мог обеспечить колоссальные потребности в препарате».

В НИИЭГ, используя свои довоенные наработки по производству вакцин, разработали новую методику большеобъемного промышленного производства пенициллина, «которая была сразу же передана в гражданские институты и предприятия».

А в лаборатории ВИЭМ освоили сложный метод высушивания пенициллина Говарда Флори и Эрнста Чейна, и В. З. Ермольева предлагала немедленно внедрить его вместе со всем циклом производства на фармацевтических предприятиях.

Возник вопрос и о том, какие штаммы грибка использовать в промышленности — тот, использование которого было освоено в ВИЭМ, или привезенные профессором Флори. Пенициллин, полученный из дареных штаммов, передали для сравнительного исследования с советским в клинику профессора И. Г. Руфанова, 15 марта 1944 года подписавшего заключение, в котором говорилось:

«В некоторых отношениях пенициллин ВИЭМ превосходит иностранный препарат, требуя для излечения сепсиса значительно меньшего количества единиц».

Но главный хирург Красной армии генерал-полковник медицинской службы, академик АН СССР Н. Н. Бурденко, использовавший пенициллин в своей практике, пришел к несколько иным выводам:

«Утверждения некоторых товарищей, что лечебная единица препарата ВИЭМ должна приниматься равной 20 единицам Флори, не имеют под собой достаточной основы… Лечебные дозы пенициллина должны быть… уравнены с дозами, принятыми английскими и американскими врачами».

Но пропагандистским аппаратом было услышано первое заключение и проигнорировано второе. Началось безудержное всесоюзное прославление профессора Ермольевой. Пресса рассказывала о долгом и трудном поиске подходящей плесени, трудной работе по выделению советского пенициллина и успешном лечении людей.

«При стафилококковом сепсисе,— сообщала в июне 1944 года газета "Правда",— даже самые чистые сульфамиды не помогают. Новый препарат оказался абсолютно действенным. Такие же результаты получились и при лечении гинекологического сепсиса.

Зарегистрировано более тысячи случаев спасения людей, которым грозила гибель от раневого сепсиса, и несколько десятков случаев от гинекологического сепсиса.

В лабораторию З. В. Ермольевой систематически сообщают о каждом новом случае применения препарата, о каждой попытке использовать его для лечения той или иной болезни. В кожно-венерологическом институте его испытывают при гнойниковых поражениях кожи и фурункулезе. В клинике профессора Г. Н. Сперанского он успешно испытан при гнойных плевритах, септических состояниях и септической скарлатине».

Поддерживала главная газета страны и немедленное масштабное расширение производства пенициллина, на котором настаивала профессор Ермольева:

«Большой спрос на препарат вызвал необходимость наладить его промышленное производство. Лаборатория выпускает большое количество очищенного пенициллина, но, конечно, не может удовлетворить всей потребности. На фронте открыты две полевые лаборатории, изготовляющие неочищенный пенициллин, применяемый как средство профилактики от сепсиса и при лечении ран. В Москве заканчивается монтаж двух цехов на заводах Наркомздрава, где пенициллин будет производиться в более широких масштабах. Его будут здесь делать в виде порошка. Такой сухой препарат более стоек и сохраняет свои свойства не менее 6 месяцев (жидкий — 2 месяца)».

Однако в реальности все было гораздо сложнее. Методика сушки пенициллина, которую З. В. Ермольева в марте того же 1944 года собиралась внедрить за два месяца, в августе «так и не была передана заводу». Не заработал завод №13 и в конце года.

Проблемы были и на двух других московских производствах, чей суточный выпуск едва превышал половину того, что делали в лаборатории ВИЭМ.

Оснащение всех предприятий оказалось куда более сложной задачей, чем предполагалось, и самое время было обратиться за содействием к союзникам. Ведь после высадки в Нормандии в июне 1944 года им приходилось задумываться о помощи с советской стороны. Но после объявления на весь мир, что советский пенициллин гораздо эффективнее зарубежного, а советские технологии его производства совершенны, сделать это без потери престижа было затруднительно.

Поневоле приходилось вспомнить о сотнях ученых и инженеров разных специальностей, работавших в американском и британском пенициллиновых проектах. Но быстро сконцентрировать такое количество специалистов было просто невозможно. Обнаружилась и еще одна кадровая проблема, о которой писал направленный тогда помогать пенициллиновым производствам профессор П. Г. Стрелков из Института физических проблем АН СССР:

«Бродильные процессы, экстракционная технология и вакуумная технология для современной техники не представляют затруднения сами по себе, но смущают промышленников своей комбинацией.

Быстрое овладение такой комбинацией требует непривычной и высокой технической культуры на заводах.

Узким местом является вопрос кадров».

Выручало то, что в 1944 году производство пенициллина в Соединенных Штатах значительно выросло. Только с января по март 1944 года его было произведено вдвое больше, чем за весь 1943 год. Союзники и по этой причине стали гораздо сговорчивей, и в июле 1944 года начались крупные поставки пенициллина в Советский Союз. А в декабре был принят заказ и у Миссии Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР.

Однако вдумчивые руководители в Москве понимали, что сговорчивость союзников не будет длиться вечно.

«Рисковали не получить ничего»

21 марта 1945 года нарком здравоохранения СССР Г. А. Митерев направил в Совет народных комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) предложение купить в Соединенных Штатах оборудование для двух заводов по производству пенициллина, мощность каждого из которых во много раз превышала существовавшую на тот момент суммарную выработку заводов Наркомздрава. Что, как считал нарком, позволит на многие годы полностью обеспечить население страны пенициллином.

Советские представители в Соединенных Штатах подобрали подходящее по параметрам предложение от одной из американских проектных фирм, оценившей свои услуги по проектированию одного завода в $2,1–2,66 млн. Но в Москве сочли проект слишком дорогим, а предлагаемое оборудование — морально устаревшим.

Ко всему прочему руководство страны склонялось к покупке одного, а не двух заводов. И в этом определенную роль сыграла наметившаяся конкуренция двух ведомств в деле производства пенициллина. Ничего странного в этом не было. В обществе, где, по сути, распределялось все и вся, тот, кто обладал дефицитным товаром, обладал большим политическим, аппаратным и каким угодно другим весом.

А пенициллин в тот момент был не просто дефицитным, а жизненно важным товаром.

Так что вскоре после начала производства этого препарата на мясокомбинатах возникла конкуренция социалистического типа. Наркомздрав и Наркомат мясной и молочной промышленности ожесточенно сражались за бюджетные средства на развитие пенициллиновых производств, используя как связи в высшем руководстве, так и прессу. Газеты печатали победные реляции об открытии все новых и новых производств при мясокомбинатах. Причем чаще всего сообщалось о достижениях Московского мясокомбината им. А. И. Микояна.

Сам А. И. Микоян принимал участие в этой борьбе на стороне Наркоммясомолпрома, помогая ему получать деньги на расширение и создание пенициллиновых производств. Без участия зампредседателя Совнаркома СССР была бы невозможна и комбинация, с помощью которой пищевики хотели, что называется, на повороте обойти Наркомздрав.

После того как Нобелевскую премию 1945 года за пенициллин получили Александр Флеминг, Говард Флори и Эрнст Чейн, двери оксфордской пенициллиновой лаборатории широко открылись для зарубежных исследователей. И Наркомат мясомолочной промышленности попросил направить туда директора Бакинского мясокомбината доктора биологических наук Н. М. Бородина, в 1944 году стажировавшегося в ВИЭМ у З. В. Ермольевой. Задумка, надо признать, была блестящей. Ведь он мог получить бесценный опыт и информацию из первоисточника, которых у Наркомздрава и близко не было.

У конкурентов тем временем дела шли не самым лучшим образом.

Япония была разгромлена, и Соединенным Штатам больше не требовалась советская помощь в борьбе с врагами. Так что на пути покупки мощного завода возникало одно препятствие за другим. Их попытались обойти с помощью комитета «Помощь России в войне», который согласился взять на себя расходы по покупке. Но время было упущено. Организацию помощи СССР все больше рассматривали как прокоммунистическую и нежелательную. Так что помочь с приобретением завода она уже не могла, а к концу 1945 года прекратила свое существование.

Но оставался еще один вариант, причем выглядевший ничем не хуже. В 1943 году союзники договорились о создании новой организации — Администрации Объединенных наций по оказанию помощи и восстановлению (ЮНРРА, UNRRA), которая была призвана оказывать содействие странам, пострадавшим от агрессии. И СССР подал заявку на помощь в размере $700 млн, включавшую поставку пенициллинового завода. Однако и этот план скоро рухнул, поскольку недавние союзники предъявили требования, пойти на выполнение которых СССР заведомо не мог: дать полные сведения об экономическом положении страны и разрешить ЮНРРА заниматься распределением помощи на советской территории. Советские представители потребовали снять эти условия, и заместитель генерального директора по снабжению в региональном отделении ЮНРРА в Лондоне Н. И. Феонов писал:

«При неофициальных переговорах американцы и англичане заявили в категорической форме, что они будут возражать против такого требования.

Идти на открытый конфликт было бы ошибочным, так как мы рисковали не получить ничего».

В конце концов удалось договориться о компромиссном варианте: помощь выделяется Украинской ССР и Белорусской ССР с обязательным контролем со стороны миссий ЮНРРА. При этом в пакеты помощи обеим республикам включались пенициллиновые заводы и поставки американского пенициллина.

Поставка этих заводов и обучение персонала для них в Канаде превратились в настоящую эпопею. То пропадал человек, отправленный из Соединенных Штатов со всеми необходимыми чертежами и документацией. То обучающихся стипендиатов из двух республик не допускали на некоторые канадские производства. То советская цензура исправила телеграммы, которые отправляли в свои издания иностранные журналисты, приехавшие освещать работу миссий, и американский Конгресс ввиду отсутствия свободы печати в СССР остановил финансирование ЮНРРА. В итоге к лету 1947 года, когда деятельность миссий ЮНРРА в двух республиках была окончена, полный комплект оборудования для обоих пенициллиновых заводов так и не был поставлен.

Правда, стипендиаты легально привезли из Канады свежие штаммы. Оставалась и надежда на завершение поставок оборудования. Ведь, согласно договору между ООН и ликвидируемой ЮНРРА, невыполненные обязательства последней брали на себя подразделения и организации ООН. В частности, за завершение создания двух пенициллиновых заводов в Киеве и Минске отвечала Всемирная организация здравоохранения.

Но в Москве к тому моменту ставка была сделана на другой вариант развития пенициллиновых производств.

«Находится в перспективе получения»

За время пребывания в Оксфорде — с сентября 1945 года по декабрь 1946 года — Н. М. Бородин успел добыть немало очень ценных сведений. Утверждалось, что он переправил в СССР «полную информацию о всех работах, проделанных по химии пенициллина и его дериватов по 27.11.1945». А. И. Микояну он докладывал:

«Благодаря помощи Торгпредства Союза ССР в Великобритании я смог добыть и послать в СССР целый ряд очень важных неопубликованных материалов по пенициллину, многие материалы готовятся мною к отправке ближайшей почтой, и очень много важных материалов находится в перспективе получения».

Данных было так много, что ими начали делиться с Минздравом. Казалось бы, все, что нужно для успешного развития производства пенициллина, было в наличии. Оставалось внедрить все новейшие научные наработки в жизнь. И именно это начали делать в 1947 году. Вот только на практике все оказалось не так просто. Основные мощности производящих оборудование заводов были задействованы в выпуске изделий для отраслей, имевших в СССР значительно более высокий приоритет,— атомной промышленности, производства ракет и радиолокационного оборудования.

А когда у заводов появлялась возможность заняться заказами пенициллиновых производств, нередко оказывалось, что сделать ничего не возможно.

Ведь Н. М. Бородин добыл не проектную документацию и не чертежи конкретных агрегатов, а наброски и схемы, которые делали ученые. Ко всему прочему оказалось, что часть заданий была отправлена не на те заводы, которые имели техническую возможность их выполнить. А некоторые заказы вообще не дошли до исполнителей.

Что-то все же удалось сделать, некоторые агрегаты, не входящие в американские списки запрещенных к поставке в СССР, смогли заказать за границей, и производство пенициллина мало-помалу росло. Но стало очевидным, что следует получить полный комплект чертежей современного завода.

В мае 1948 года заместитель министра внешней торговли М. А. Меньшиков получил информацию о том, что профессор Чейн, который был одним из руководителей проекта постройки пенициллинового завода в Швеции, готов поделиться имеющейся у него полной документацией, технологиями, а также материалами по производству другого антибиотика, стрептомицина, и просит за все 40 тыс. фунтов.

Договариваться с нобелевским лауреатом отправили группу специалистов во главе с Н. М. Бородиным. Сторговаться удалось за 36 100 фунтов.

И в октябре 1948 года Эрнст Чейн передал комплект документов и чертежей советским представителям.

Тем временем оказалось, что чиновники ВОЗ никоим образом не собираются завершать работу по киевскому и минскому пенициллиновым заводам. Но при этом настоятельно требуют от СССР взносы за 1948 и 1949 годы. Возмущению советских руководителей не было предела. Их терпение лопнуло, и 10 февраля 1949 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, гласившее:

«1. Считать необходимым оформить выход СССР из состава Всемирной Организации Здравоохранения и утвердить в связи с этим прилагаемый текст письма Министерства здравоохранения на имя генерального директора Всемирной Организации Здравоохранения.

2. В соответствии с этим оформить также выход УССР и БССР из этой организации».

Текст утвержденного письма был почти дословно повторен в сообщении ТАСС. И в ВОЗ констатировали, что СССР «больше не считает себя членом Всемирной организации здравоохранения», и выразили по этому поводу сожаление.

Не исключено, что свою лепту в принятие такого решения Политбюро внесло и Министерство здравоохранения СССР, где сочли, что материалы, переданные профессором Чейном, «отражают уровень развития пенициллиновой промышленности 1945–46 гг. вместо обусловленного договором уровня развития промышленности 1948 г.».

Минздрав отказался платить нобелевскому лауреату оговоренную сумму.

Но, как выяснилось, договор был составлен так, что платить бы все равно пришлось.

И в итоге стороны достигли приемлемой договоренности.

Согласие наступило со временем и в отношениях СССР с ВОЗ. Как выяснилось, никакого правового механизма выхода из организации в ее уставе не было. А потому членство СССР, Украинской ССР, Белорусской ССР и объявивших о своем выходе в 1950 году стран советского блока — Болгарии, Румынии, Албании, Чехословакии, Венгрии и Польши — было лишь заморожено. И все страны продолжали получать документы, принимаемые ВОЗ.

В 1955 году советские делегаты на сессии Экономического и социального совета ООН объявили о готовности СССР восстановить отношения с ВОЗ и согласились оплатить взнос за 1948 год и «возместить Организации расходы, понесенные в последующие годы при отправке документации в СССР».

В 1956 году в СССР побывал генеральный директор ВОЗ Марколину Гомес Кандау, и отношения были восстановлены в полном объеме. В советской печати в дальнейшем использовали довольно изящную формулировку:

«Участие Советского Союза в работе ВОЗ особенно возросло после 1957 года».

Но неприятный осадок все равно остался. Ведь какие бы трудности ни возникали из-за торговых ограничений или проблем с импортозамещением, государство не должно делать шаги, представляющие его в не самом приятном виде.

Евгений Жирнов