Виктор Христенко о своей первой персональной фотовыставке, которая пройдет в Челябинске

В Челябинском музее изобразительных искусств 8 марта открывается фотовыставка Виктора Христенко «Я так вижу», которая будет идти больше двух месяцев и сменит четыре экспозиции. Широкой аудитории автор известен как высокопоставленный чиновник, в разные годы занимавший должности вице-премьера, главы российского Минпрома, руководителя Евразийской экономической комиссии, а сейчас общественный деятель и меценат. Фотография с детства была его увлечением, но только теперь Виктор Христенко публично выступает в артистической роли в родном Челябинске. О том, что больше всего привлекает его как фотографа, как создавался фотопроект о корриде, как удавалось посвящать время творчеству даже в рабочих поездках, он рассказал в интервью «Ъ-Южный Урал».

— Вы занимаетесь фотографией с детства. Почему первую персональную выставку решили сделать только сейчас?

— Расскажу историю, которая была больше 20 лет назад. Тогда у меня был помощник, который относил пленку на проявку и приносил мне контрольные отпечатки, из которых я уже потом выбирал фотографии, которые мне нравились, отмечал их, писал размер и какую бумагу выбрать. И вот однажды этот помощник, имея на руках негативы и зная, какие снимки я выбираю, все это слил моим друзьям. И они на мой день рождения сделали необычный дизайнерский альбом с этими фотографиями. И тут меня стали спрашивать, не хочу ли я сделать выставку, предлагать разные выставочные пространства. На что я сказал: «Ну вы же все начальники и я тоже. Вот когда не буду начальником, когда придет время, накопится что-то, и самому станет не стыдно показать, при этом я не буду защищен от достойной критики, тогда, может, и созрею».

Шли годы, мне нужно было завершить карьеру — выйти на пенсию с государственной службы, заняться другими делами. И появилось больше времени для своего хобби, в том числе чтобы взглянуть на те кадры, которые были сделаны за предыдущие периоды. Я нырнул в свои архивы, в которых была и аналоговая еще, и цифровая съемка, начал все это переосмысливать. И стали появляться ретроспективные альбомы, по сути, вторая рефлексия художника по поводу того, что натворил. Альбомы «Город» и «Люди» — это классическая ретроспектива, взгляд на длительные периоды времени.

Кроме них, на выставке будет проект «Быть тореро», который не так давно закончился и делался уже специально как проект. И у меня есть задумка по новому проекту «+/- 90», где 90 — это возраст моих героев, начало этого проекта также собрано в одну из экспозиций. В общем, я рискнул на первую полномасштабную выставку своих работ, решил поделиться сокровенным. В таких делах нужно иногда делать какие-то отбивки, предъявлять себя людям в этом качестве. И, если где-то и делиться сокровенным, за много лет нажитым, то в родном городе — Челябинске. Тем более, наверное, это моя первая и последняя выставка в таком формате...

— Первая ваша экспозиция «Быть тореро» связана с фигурой испанского тореро Пепина Лирии. Расскажите об этом человеке и о том, как появился фотопроект. Почему именно коррида привлекла ваше внимание?

— Коррида — это фантастически необычный вид деятельности, крайне редкий, и людей, которые выступают на арене, матадоров, мало. Думаю, это одна из редчайших профессий в мире. Плюс коррида — такая вещь, которую сложно попробовать самому, не говоря уже о том, чтобы чего-то в этом добиться.

Когда-то в начале 90-х годов я оказался на конференции в Мадриде. Был свободный вечер, и в это время на мадридской арене шла коррида. Я в гостинице у консьержа спросил, можно ли туда достать билет, и он мне его нашел. Оказалось, то место, куда я попал, было как по абонементу. Видимо, кто-то из постоянных зрителей в тот день не пошел, и билет достался мне. И когда я там оказался, все время до начала действия другие зрители, которые были вокруг, смотрели на меня. Ведь на моем месте должен был сидеть кто-то, кого они знают. А я еще с фотоаппаратом, сижу и чувствую такую неловкость, что я тут явно чужой.

И когда все началось, мне было очень интересно наблюдать за этими людьми: было видно, что они тут завсегдатаи, разбираются в этом, реагируют, обсуждают. Они были с семьями, с какими-то термосами, в перерыве между боями мне передали кусок домашнего пирога, что-то еще, и я немного там стал своим. Наблюдал за ними и вообще не понимал, зачем они сюда ходят постоянно. Это была какая-то странная история, я пытался это почувствовать, понять, сделал какие-то снимки — даже неплохие, но что-то в них было открыточное, и в итоге они у меня никуда не вошли.

— А потом вы к этому вернулись?

— Когда я закончил государственную карьеру, и свободного времени стало больше, у меня появилось еще одно увлечение — гольф. И я познакомился с очень известным испанским гольфистом. Как-то я ему говорю: «А нет ли у тебя случайно друга тореадора? Мне очень интересно проникнуть в его мир, понять, зачем это, что все это значит для него. Чтобы мне разрешили не только поснимать арену – это и так сделать несложно, а чтобы он меня к себе подпустил как-то почувствовать, посмотреть». Он ответил: «Есть один, я с ним поговорю. Он, правда, сейчас уже редко выступает». Он поговорил со своим знакомым, и оказалось, что тот как раз скоро выступает на благотворительном фестивале в Мурсии — своем родном городе. И он согласился, чтобы я его поснимал. Пепину на тот момент было 47 лет, активные выступления он прекратил в 38. До этого у него были сотни боев, а теперь выходил на арену по особым случаям.

Сначала меня допустили снимать, как он одевается перед выходом на арену. Это был какой-то особый момент, как будто в космос кого-то провожают. С ним рядом там было человек 6-7 — его дочка, близкие друзья. И первое, что я увидел, — количество шрамов на его теле. У него были следы более 20 серьезных, чувствительных ран, некоторые из них просто роковые, ему повезло, что рог быка прошел буквально на сантиметр-два от бедренной артерии. С этого началось знакомство. Когда я готовился снимать первую схватку, мой друг гольфист Маноло сидел рядом и сказал: «Обычно Пепин встречает быка на коленях в 20 шагах от выхода». Я себе это представил, у меня начало потряхивать руки, и тут он выходит и встает на колени — эти кадры есть и в экспозиции, и в книге. Я не знаю, как удержал камеру. Дальше я снимал фестиваль, ему у меня посвящен отдельный альбом «Зрелище».

Потом я вернулся в Испанию, все больше знакомился с Пепином, хотя он не говорил по-английски, а я по-испански. Но мы на каком-то непонятном метафизическом уровне понимали главное. Я познакомился с его девушкой, в которую он тогда был страстно влюблен. И он мне говорит: «Будет бой, я подписался на корриду». Я спросил, не лишнее ли это, и он ответил, что это для девушки, что он должен объяснить ей, что он такое, и другого способа нет. На самом деле он подписался на несколько боев в топовых местах, но у меня была возможность побывать только на одном выступлении в Толедо. И драматизм у этого события был совсем другой, не как у фестиваля. Здесь все было иначе, начиная с того, как одевался тореодор.

И вот он провел первую схватку с совершенно бешеным быком и идет прямо мне в объектив. А потом понимаю, что смотрит он выше, туда, где сидела его девушка. Снимает головной убор, протягивает в ее сторону и что-то говорит. Маноло рассказал, что Пепин попросил ее руки, а она полушутя ответила: «Нет». Он на такой ответ точно не рассчитывал, а у него впереди была вторая схватка. Я был сильно потрясен и даже немного боялся его следующей схватки! Но, слава Богу, она тоже прошла удачно. По итогам этого события появился второй альбом «Возвращение».

Я рад, что мне удалось прикоснуться к этому не просто редкому виду деятельности, но и к глубокой философии, искусству. Как бы кто к этому ни относился, это, безусловно, достойно внимания. В итоге у меня появился проект «Быть тореро». Я тогда сказал Пепину: «Давай «родим ребенка. Он будет говорить твоими устами и видеть моими глазами, и получится книга. Мы тебя проинтервьюируем, из этих текстов сделаем твой текст книги, а фотографии будут мои». И такая книга вышла.

— Вторая экспозиция посвящена городам, где вы наверняка были не только в путешествиях, но и с рабочими визитами, у которых часто довольно плотный график. Как вы находили в нем время для творчества и как выбирали места, которые нужно запечатлеть?

— Я научился в командировках находить паузы, отрываться от протокола и иногда от охраны — не всегда это, правда, удавалось, — и оказываться в некоторой гуще событий, где было особенно интересно и «вкусно». «Вкусно» — это когда ты видишь эту жизнь, когда она вся перед тобой. Город для меня — это живой организм, а не архитектура. Города, как люди, рождаются, живут и умирают, но некоторым удается пережить много поколений. Есть места, у которых настолько богатая душа, что ты, даже не зная каких-то деталей, просто прикипаешь к таким местам.

Понятно, что гораздо больше поездок я совершил по России, но там точно невозможно было скрыться и побродить с камерой. Во-первых, график не позволял, а во-вторых, это было бы странно: вот я прилетел и говорю: «А теперь я пошел по городу». Ну и с учетом узнаваемости далеко не уйдешь. Я точно ничего не увидел бы и не поймал нужное состояние.

У меня очень много связано с Харбином в семейной истории. Мой дед привез семью из Владивостока на КВЖД, в Харбин, в 1922 году, когда моему папе было три года, и вырос он там. Харбин того времени по концентрации культурной и интеллектуальной жизни был круче Петербурга и не хуже Москвы. Вообще это русский город, который был связан с созданием железной дороги. Эта харбинская история для меня была очень значима, мне всегда хотелось попасть туда, почувствовать этот город. И, поскольку какое-то время я возглавлял российскую часть межправительственной комиссии, в один из визитов мы с коллегой с китайской стороны, вице-премьером, договорились начать с Харбина — там было открытие традиционной выставки. Я выкроил себе время, но в итоге у меня из Харбина всего несколько фотографий, хотя мне казалось, что я должен был с головой уйти в съемку. Просто количество людей, которые смотрят за порядком, в кадре было слишком большим, они были на всех снимках, я просто не мог нормально фотографировать, везде видел их, они были либо в форме, либо в гражданском, но тоже узнаваемы.

А в некоторых местах съемка была более удачной, оттуда кадров много. Одно из таких мест — Вьетнам, особенно Хошимин. Там вся жизнь у людей на улице – они там рождаются и умирают, здесь же мастерская, где делают надгробья, здесь же они стригутся, готовят еду и продают ее – все это на улице. И все куда-то непрерывно едут на этих велосипедах и мопедах. На юге Вьетнама очень открытые люди. Даже до того, как законодательство в некоторых странах стало запрещать снимать людей без их согласия, часто можно было во многих местах услышать: «Не надо меня снимать». А здесь люди не просто этому не противились, многие начинали подыгрывать. Я более десяти раз был во Вьетнаме в разных местах и с упоением бросался в съемку. Потом, даже когда все это просматриваешь, чувствуешь вкус этой жизни, в которой побывал.

Есть, конечно, более сдержанные места, больше живущие внутри, например, арабские страны. Но тем не менее кадры из Марокко для меня такие же интересные.

— Третья ваша экспозиция будет посвящена портретам. К ним обращается огромное количество авторов, но подход у всех разный. Что для вас важно передать в портрете?

— Люди — это, безусловно, самое интересное, что создал Бог, и к чему приковывается взгляд. Когда я был совсем юным фотографом, у меня было какое-то фантастическое желание найти волшебное зеркало, глядя в которое через камеру, я мог бы одномоментно увидеть мгновение жизни каждого человека, что с ним происходит, и сделать кадр. И бесконечная стена из портретов этих людей всю жизнь меня преследует в воображении, и я стараюсь пополнять галерею фотографий людей, новые портреты добавляются.

Что хочу передать? Вообще в любом человеке ценно, что у него в голове, на душе. Выразить это можно по-разному – через глаза, иногда через руки или что-то еще. Все зависит от того, просто ли ты снимаешь человека со стороны или разговариваешь с ним, и твоя фотография сопровождает его рассказ, мысли, переживания. Главное — попытаться понять и выразить без шаблонов.

— «+/- 90» — это тоже портреты, но герои – люди глубоко в возрасте, живущие в глубинке. Почему именно им решили посвятить проект?

— Как я и сказал, нет ничего интереснее людей. И мне тем более интересны люди с большим опытом, прожившие долгую жизнь в сложные времена. Может быть, потому что я тоже хотел бы оказаться в этой компании плюс минус 90. Когда ты встречаешь столетнюю «девушку», фотографируешь ее и понимаешь, что она еще и кокетничает и подтрунивает над тобой, это, конечно, очень впечатляет.

Этот проект еще только начинается, и на выставке будет еще не премьера, а только прелюдия. Он только вступил в фазу реализации после двух с половиной лет экспедиций по глубинке. Это будет не просто фотоальбом, а книга историй, рассказанных моими героями.

— Вы отмечаете, что можете неделями ходить с камерой и не сделать ни одного снимка, а, увидев то, что нужно, начинаете снимать много. Как вы понимаете, что достойно объектива? Мимо чего вы, имея при себе камеру, никогда не пройдете, не сделав фото?

— «Ходить неделями» — это фигурально выражаясь, конечно. Во многом это зависит от собственного состояния, от того, что творится у тебя внутри. Это сильно влияет на то, что ты видишь. Когда я смотрю вокруг и не вижу, это не значит, что вокруг меня нет достойного предмета, просто у меня в этот момент такое состояние. А потом притягивает, казалось бы, к ничем не примечательному месту.

Когда мы в отпуске путешествуем как туристы, я гиду сразу говорю: вы только не обижайтесь на меня, пожалуйста, если я отвлекаюсь, если пошел куда-то в сторону. Просто я с камерой, могу что-то увидеть. Мне главное не потеряться». И были моменты, когда я кого-то или что-то видел, увлекался, а потом пытался найти гида и всех остальных.

Одно и то же блюдо, когда его ешь, может вызывать разную реакцию в зависимости от настроения и компании. И здесь так же. И в этом для меня как для фотографа есть некая сложность: никогда не гарантировано, что то, что я буду делать, понравится прежде всего мне. Я достаточно критичный к себе человек. Меня не стоит приглашать на свадьбу фотографировать — может не получиться порадовать молодых. В целом моя история — репортажная фотография.

Фотография для меня — это язык, которым ты излагаешь свои эмоции, чувства, мысли. Язык светописи. Поэтому я люблю черно-белую фотографию, для меня она более выразительна, очевидна и более точно передает главное — ничего не мешает.

Беседовал Артур Якушко