Публичный труп для вечной жизни
Как человек стал делать себя произведением искусства
В издательстве «Ад Маргинем» вышла новая книга классика постмодернистской мысли, автора «Gesamtkunstwerk Сталин» Бориса Гройса. В «Апологии Нарцисса» Гройс сравнивает современную западную цивилизацию с Древним Египтом, опровергает возможность восстания машин и совершает еще множество остроумных кульбитов на протяжении ста с небольшим страниц.
Фото: Ад Маргинем Пресс
Борис Гройс начинает свою новую книгу с общего места: наш мир одержим нарциссизмом, мы постоянно производим и рассматриваем образы самих себя — бесконечные селфи, посты в социальных сетях. Об этом написаны сотни книг — более и менее яростных, более и менее прямолинейных. Казалось бы, Гройсу, мастеру изысканной провокации, нечего делать на этой скучноватой территории. Он действительно почти сразу покидает ее, заявляя: современный медийный нарциссизм — вовсе не уродливое порождение цифрового капитализма, как принято думать, а естественное следствие развития всей человеческой цивилизации. Более того, в нем есть определенное благородство, свойственное нарциссизму как таковому.
Гройс предлагает довольно необычное толкование истории мифологического Нарцисса: тот вовсе не отвергает других для того, чтобы остаться наедине с прекрасным собой. Наоборот — он отвергает себя, весь свой внутренний мир, свою душу, сводя себя к внешности, облику — к тому, что доступно лишь взгляду другого. Это не самовозвеличивание, а, напротив, самоумаление.
Из этого экзистенциального парадокса Гройс извлекает массу выводов, касающихся сексуальности, техники, политики, религии и массы других вещей. Он пишет о фараонах и роботах, Малевиче и Тарантино, Г.В.Ф. Гегеле и Д.А. Пригове. Совсем небольшая по объему «Апология Нарцисса» содержит десятки неожиданных поворотов. Собственно, в этом главное свойство мысли Гройса — прихотливо виться и цепляться за случайные вещи, как плющ. Его книги — всегда скорее философский перформанс, чем концептуальная программа. Попытки спрямляющего изложения неизбежно вредят им, делают мысль более плоской. Тем не менее можно наметить несколько ключевых пунктов гройсовской «нарциссической» теории.
В первую очередь Гройс — теоретик искусства, именно с этого ракурса он и исследует проблему. Название английской версии книги, «Becoming an Artwork» («Становясь произведением»), откровеннее раскрывает ее содержание.
Человек всегда предстоит взгляду, этот взгляд определяет и заверяет его. Раньше это был был взгляд божества; Бог может прозревать сквозь телесную оболочку, видеть душу человека, и он же сохраняет человека после смерти. В секулярную эпоху взгляд Бога перестал быть надежной опорой. Столь же ненадежной вещью стала казаться душа. Внешнее стало гораздо важнее. Но внешность — это не столько тело, сколько образ, то, что видимо другим.
Именно из-за этой принципиальной роли видимости главной сферой человеческих волнений, по Гройсу, стала эстетика. Человек начал заниматься дизайном самого себя, то есть превращаться в произведение искусства. Современные селфи просто доводят эту тенденцию модерна до абсурдного предела.
Древние египтяне (те из них, кто мог себе это позволить) всю жизнь готовились стать мумиями, на тысячелетия законсервировать свой образ. Мы действуем похоже: превращаемся в наши виртуальные копии — бесконечное количество картинок и текстов. Только, в отличие от надежно спрятанных в пирамидах и саркофагах мумий, наши образы рассеяны в виртуальном пространстве. Зато, как и мумии, они имеют прямое отношение к смерти.
Образ, созданный современным нарциссом, произведение искусства, в которое превращает себя человек, обязан пережить его тело. Любое селфи уже содержит в себе и смерть его создателя, и его жизнь в памяти других. Те образы себя, что мы конструируем при помощи творчества — от великих романов до чепухи из твиттера,— Гройс называет «публичными трупами».
Тут, конечно же, возникает вопрос: идентичны ли эти трупы нашим личностям? А в мире новых технологий он сразу вызывает еще один вопрос, который так волнует всевозможных трансгуманистов,— вопрос о цифровом бессмертии. Если вся наша личность легко переводится в данные, значит ли это, что при развитии технологии, мы, умирая как организмы, сможем остаться жить, просто переселившись с биологических носителей (тел) на электронные?
Ответ Гройса: нет. Борьба за признание, взгляд другого, которая заставляет нас совершать все поступки, имеет смысл только в знании о скорой смерти. Из-за нее мы мечтаем выжить в памяти других и потому производим наши жизнерадостные и глубокомысленные публичные трупы. У лишенной этой перспективы цифровой личности просто не будет стимула действовать как человек. Не говоря о том, что машины вообще-то не слишком надежны. Трансгуманисты верят в обеспечивающее цифровое бессмертие электричество примерно так же, как мистики модерна верили в силу медиумов, способных вызывать духов. Однако электричество — не метафизическая, а вполне техническая вещь; она появляется и исчезает в результате действий живых людей.
В общем, мы по-прежнему зависим от других. Только они представляют нам слабую защиту от смерти. Мы присоединяемся к ним, смотря на самих себя, превращаем себя в образы для их глаз — и поэтому оказываемся нарциссами. Вместе мы составляем то, что называется «человечеством». Здесь Гройс, несмотря на все свое лукавство и трикстерство, неожиданно оказывается гуманистом.
цитата
Наши публичные трупы напоминают нам скелеты: они тоже кажутся более устойчивыми, чем наша плоть. Но они подвергаются гораздо более серьезной опасности исчезновения: памятники могут быть снесены и разрушены, книги выброшены и даже сожжены, а дигитальные души отключены. Но может случиться и так, что эти публичные трупы останутся нетронутыми — по тои или иной причине или по чистой случайности. В этом случае мы бы предпочли, чтобы наши трупы были оформлены в соответствии с нашим вкусом — так, чтобы мы могли смотреть на них с удовольствием, как Нарцисс смотрел на свое отражение в озере.
Борис Гройс. Апология Нарцисса. М.: Ad Marginem Press, 2024. Перевод: Андрей Фоменко
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram