Как сложились главные города России

Город — это всегда сплав людей и архитектуры, истории и современности, природы и цивилизации, проекта и случайности, строительства и разрушения, жилья и общественных пространств, человеческих усилий и их недостаточности. То, в каких соотношениях все названное и многое другое соединяется в конкретном городе, и создает его лицо. Новый проект Григория Ревзина — галерея портретов главных русских городов.

При отмеченной Федором Ивановичем Тютчевым бесперспективности попыток понять Россию умом они не прекращаются. Иногда неспособность разума разогнать чудовищ переживается особенно остро, и тогда попытки даже учащаются. Мне показалось, что дело, возможно, не только в особенностях предмета, но и в свойствах разума. Россия — страна с тысячелетней историей, и, мы, если угодно, думаем историей. А о чем тут думать, если, как справедливо отметил граф Александр Бенкендорф, «прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение»? Тут все ясно.

Но не все думают историей. Например, как я узнал однажды из публичной лекции Леонида Смирнягина, американцы в большей степени думают географией — возможно, потому, что история у них несколько короче отечественной. Это касается системы образования, теоретических построений, политических, экономических и социальных программ, публичной риторики — да много чего. Там, где русский мыслитель меланхолически укажет на последствия крепостного права, американский с большей вероятностью сошлется на принципиальные различия Севера и Юга. А у истории и географии разная логика, в истории из «A» следует «B», а в географии «A» и «B» равноправно располагаются рядом. Поэтому история показывает, что сегодняшний день — единственно возможное состояние бытия исходя из предшествующих его состояний, а география приучает мысль к изначальному существованию множества конкурирующих возможностей, ни одна из которых априорно не истинна и не ложна, а просто есть. В некоторых ситуациях это довольно захватывающее дело.

Да и нельзя сказать, что этот взгляд несовместим с русской историей. Я напомню, как начинал свои лекции по русской истории Василий Осипович Ключевский. «Наша история открывается тем явлением, что восточная ветвь славянства, потом разросшаяся в русский народ, вступает на русскую равнину из одного ее угла, с юго-запада, со склонов Карпат. В продолжение многих веков этого славянского населения было далеко недостаточно, чтобы сплошь с некоторой равномерностью занять всю равнину. Притом по условиям своей исторической жизни и географической обстановки оно распространялось по равнине не постепенно путем нарождения, не расселяясь, а переселяясь, переносилось птичьими перелетами из края в край, покидая насиженные места и садясь на новые. При каждом таком передвижении оно становилось под действие новых условий, вытекавших как из физических особенностей новозанятого края, так и из новых внешних отношений, какие завязывались на новых местах. Эти местные особенности и отношения при каждом новом размещении народа сообщали народной жизни особое направление, особый склад и характер. История России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией. То падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней».

Постколониализм такое романтическое отношение к колонизации решительно осуждает. Но можно смотреть не только на процесс, где, разумеется, находятся основания для обличения зла, но и на результаты этих захватывающих «птичьих полетов из края в край». В результате мы имеем огромное разнообразие картин русской жизни — русские города.

В России 1118 городов, а я видел всего около двух сотен. Но мне кажется, что 30–40 их портретов уже способны создать занимательную галерею цивилизации. Опыт такого портретирования я и предлагаю.

Город в поисках центра

Петропавловск-Камчатский: самая дальняя точка России

В этот город никто особенно не хочет попасть, но те, кто смотрит Камчатку, обычно попадают. Уезжают с облегчением — по сравнению с чудесами Камчатки, вулканами, гейзерами, горячими термальными бассейнами, безлюдными пляжами черного песка на берегу непереносимо холодного океана, толпами медведей, хрумкающих красной рыбой на перекатах рек, в этом городе смотреть решительно нечего, жить примерно негде, а поесть иногда проблематично, но всегда очень дорого. Интересен он тем, что можно увидеть людей, увлекшихся этой Камчаткой настолько, чтобы тут жить. Вы вот в восторге от Камчатки? Правильно. Смотрите, к чему это приводит.

Есть более или менее устоявшийся набор достопримечательностей Петропавловска, из которых главные — это три сопки, Мишенная, Никольская и Петровская. Виды с них на город, когда исчезают ненужные подробности быта, прекрасны, а из города вовне — на океан и на гряду «домашних», как тут выражаются, вулканов (Козельский, Авачинский и Корякский) — так можно включать в топ-100 видов мира. Но вопреки этому я в этом городе был поражен совсем другим.

Там есть южные жилые районы (по берегу Раковой и Южной бухты) панельных пятиэтажек. Место великолепное — крутой берег, скалы, напротив сопка и темный океан. Крутые улицы идут по рельефу как горные тропы, и, когда дождь, по ним текут такие стремительные реки, что кажется собьют с ног. В Петропавловске, кстати, почти всегда дождь, и все следы асфальта с этих улиц давно смыты. В океан они, впрочем, не попадают — на их пути стоит ржавая дамба гаражных кооперативов. К берегу и спуститься нельзя — там кладбище кораблей и нечто военное.

А пятиэтажки фантастические. Там сильные ветры и соленый дождь с океана, эта штука действует как пескоструйный аппарат и вычищает цемент из всех швов, скрепляющих панели домов. Иногда там просто дыры в квартиры. Чтобы защититься от такой напасти, некоторые пятиэтажки обшиты большими листами профнастила, которые прибивают прямо к панелям. Через несколько лет их съедает ржавчина, они где-то отрываются и начинают гулять по ветру как рваные металлические паруса. И вот когда листы металла метров в шесть высотой и три в ширину сначала отрываются от дома, загибаются к небу, а потом хлопают по стене с обратным порывом ветра, то раздается такой грохот, что кажется, это мощные взрывы. И это не один, не два — это десятки домов. Не знаю, как они спят в своих квартирах, а на улице с непривычки все время приседаешь.

А около этих пятиэтажек стоят машины, японские внедорожники, «Лексусы», «Тойоты Ленд Крузер» и «Хилуксы», дорогие машины в хорошем состоянии, только что праворульные. Много. В Петропавловске принято иметь две машины на семью. Там не бедные люди живут, у обычного рыбака на сейнере зарплата в путину может быть миллион рублей в месяц, а путина полгода. Так что там просто люди живут.

А еще там, напротив в океане, иногда всплывают подводные лодки. Огромные, как многопалубные океанские лайнеры, гораздо больше домов, но только у них не окна, а какие-то бойницы, и они вымазаны будто чем-то жирным и тоже будто ржавые, в водорослях — очень страшные.

Это редко где такое можно пережить. У нас последнее время развивался промышленный туризм по брошенным фабрикам и заводам, но это детский сад по сравнению с жильем в Петропавловске. Вот это сравнимо с впечатлением от вулканов. Там у них в 1975 году извергся вулкан Толбачик, известное было извержение, на весь Союз громыхнуло, и теперь на 10 километров вокруг нет ничего. Ни птиц, ни животных, ни насекомых, ни растений, даже мхов и лишайников нет. Бактерии и те сдохли, все сгорело, одна черная пыль. Так здорово сгорело, что за полвека ничего не выросло. И они посреди этого устроили глэмпинг. На вертолете надо лететь, причем регулярные рейсы из аэропорта, то есть там поток туристов. Или сутки на внедорожнике через болота, лучше даже на МАЗе. Отдыхают там, кофе дают с песочным пирожным.

Это не все выдерживают, с 1992 года население Петропавловска сократилось с 250 тысяч до 160. Конечно, не все жилье в Петропавловске такое, как в южных районах, только примерно треть, в северных районах брежневского времени обычные панельные пластины. Там подальше от океана, ветер не такой сильный, в общем-то нормальный спальный район, только рельеф уж очень, так сказать, активный. Знаете, так иногда про отъявленного школьного хулигана хорошие учителя говорят родителям — у вас очень активный мальчик. По улицам опять же стремительные реки текут, между домами бездонные ущелья, со скалистыми обрывами, с водопадами, из района — за творогом, скажем,— надо идти по узкому мосту над пропастью, а ветер сдувает. Там, кстати, еще снег зимой до 3 метров.

Это город героических людей. Это последний город русской колонизации, это город тех, кто дошел до конца, дальше — океан. Тема этого города — как живут герои, дошедшие до конца и решившие этот конец как-то обустроить. Город проявляет нервную суету в попытке выяснить, где у него центр, и пока не получается. Сердце города мигрирует по его организму, оставляя от прошлых попыток вымороченную территорию, и она сейчас составляет, кажется, примерно половину города.

У него, собственно, был центр — изумительной красоты бухта, прикрытая от большой воды Никольской сопкой (Петропавловская губа). В ее устье располагалось скромное поселение XIX века, три улицы, серые деревянные дома, собор Петра и Павла (его снесли в 1937-м). В принципе, если бы все развивалось как-то иначе, это был бы обаятельный северный портовый город, что-нибудь вроде Норвегии или Дании,— знаете, когда на улице снег и штормовой ветер, а старые деревянные дома и склады превращены в гостиницы и кафе, и ты сидишь вечером у камина со стаканом и слушаешь про охоту на медведя — и тебе хорошо. На Камчатке, кстати, на 300 тысяч жителей 30 тысяч медведей, так что говорят в основном о них. Ну и еще о рыбе. В сталинское время этот город даже попытались как-то обустроить, построили неплохое здание университета имени Беринга и здание прокуратуры, а на сопке поставили колесо обозрения, которое со временем куда-то укатилось. В общем неплохой был город, но как-то, видимо, это было камерно, не хватало простора, а герои без простора жить не могут.

Они, правда, попытались выразить стремление и посередине исторического города в 1990-х возвели 14-этажный небоскреб в золотистом недорогом стекле, и с тех пор любые разговоры о реконструкции центра сводятся к тому, как бы его снести. Но в главном своем движении они устремились на юг, на берега бухты, и решили делать центр там. Центр города — это такое место, которое говорит о том, зачем люди живут, и в 1970-е годы мысль о том, что они живут ради какого-то цивилизационного уровня, казалась диковатой — живут они ради труда. Поэтому на берегу, прикрыв собой этот несостоявшийся город прошлого века, было построено здание сугубо трудовое. По размеру это как большой торговый комплекс, по материалу это грязный бетон с подтеками и выбоинами, вместо окон щели бойницы, а по функции это не очень большой дзот, как можно было бы подумать, а вовсе даже соляные склады. Не уверен, что понимаю, зачем они хотели запасти столько соли, но, видимо, это было надо.

Поняв, что вышло своеобразно, решили своеобразие прикрыть и поставили поперек бухты, под смелым углом в 45°, огромный морской причал, чтобы могли швартоваться два океанских лайнера с туристами. В Петропавловске периодически возникают фантомные ожидания этого лайнера. Было бы неудобно, чтобы приплыло такое — а тут этот дзот. Так что прикрыли как ширмой, угрохав тьму денег и съев половину бухты. Но лайнеры не очень идут, а в таком большом причале наметился элемент бесхозяйственности. Поэтому здесь, где ожидаешь гостиниц, офисов, башен небоскребов, Сити, ну хотя бы маяка, разместился плоский, бесконечный, серый, окруженный колючкой хладокомбинат. Это визитная карточка города. Вместе портовое хозяйство и холодильники создали непередаваемо комфортную среду на сотни метров вокруг — как раз для пассажиров океанского круиза. А пусть знают, куда приехали: здесь начинается Россия. Напротив, кстати, где красивейшая Никольская сопка и весь берег, почти километр,— свалка металлолома. На сопке борются за экологию, периодически сажают мэров города, но свалка не сдается. Около нее — лежбище местных пятнистых тюленей, они же ларга, существ, кажется уже рождающихся с обалдевшим выражением лица. Соответствуют пейзажу.

Хорошо, решили петропавловцы, здесь у нас что-то не задалось — и центр решили делать в другом месте, примерно в 5 километрах на юг. Там располагалась когда-то военная часть и у нее был КПП, рядом с ним, как водится, какая-то торговля. Часть вывели, КПП исчез, а название осталось, хотя и короче — теперь это называется КП. Расшифровывается это «Комсомольская площадь», но это чистая условность, никакой площади там вообще нет, как, собственно, и комсомола. Это самое торговое место города, но обычная для сегодняшнего дня идея, что центр города надо обустраивать там, где сосредоточена городская жизнь, тут как-то никого не посетила. Место не отмечено следами присутствия профессионального проектирования, это чистое нагромождение хозяйственной сметки пополам с авантюризмом первопроходцев. Это главное место, где можно купить красной икры, замороженных крабов, трески, медвежатины, китайских телефонов, свадебных платьев, товаров для взрослых, болотных сапог, ножей, макарон — и все вместе на соседних прилавках, и рядом пахучие горы упаковки от этого. Здесь, пожалуй, чувствуется, что Китай близко, хотя скорее по расстоянию, чем по времени. Так выглядели китайские торговые кварталы лет 20 назад.

Архитекторы попытались сделать что-то рядом, чтобы было хоть что-нибудь, но, может, лучше не стоило. Они нарисовали благоустройство на соседней Мишенной сопке, и там даже есть деревянные смотровые площадки, но не знаю, кому приходит в голову лезть вверх на километр, чтобы посмотреть на деревянную площадку. С другой стороны на пустынном необитаемом плато строят еще с советского времени диких форм и размеров Театр кукол. Не знаю, на кого он был рассчитан, но по нему выходит, что кукол в Петропавловске жило значительно больше, чем людей, а финансирование на них не выделяют. Пока не достроено.

Хорошо, решили петропавловцы — и решили делать центр в другом месте. В этом городе посередине, между портом и КП, расположено озеро, бескрайнее как океан. Оно называется не очень располагающе — Култучное, как я понимаю, от татарского «култук», то есть «тупик», «угол» (ср. «культя»). Это, считается, было когда-то прекрасное озеро, в нем купались, удили рыбу, но очень давно. Потом в него сливали отходы со всего города, и оно превратилось в сравнительно зловонное болото. Его отделили от океана дамбой, чтобы не засорять, и больше отходы не сливают, и там уже появились лягушки и несколько нездоровых уток. Заболоченную часть озера давно засыпали землей, и на ней теперь стадион, и вообще по берегам намечается что-то вроде парка культуры и отдыха, хотя и не вполне уверенно. Со стороны океана насыпали небольшой остров, там есть обшитый деревом ангар и безумный художественный забор, изображающий как бы ущелье с приключениями, поставленный, как говорят, по личной инициативе бывшего губернатора Камчатки Владимира Илюхина. Вообще, на Камчатке это принято, например, на выезде из аэропорта Елизово стоит памятник «Два медведя», который официально называется «Здесь начинается Россия», и автором является бывший глава Елизовского муниципального района Андрей Шергальдин, не вполне способный к ваянию человек. Один из медведей держит в зубах фигуру лосося, ее все время воруют, так что памятник постоянно на реконструкции. Так вот, за этим забором в ангаре центр этнической культуры не вполне понятно какого народа. У озера припаркованы копии двух пакетботов, считается, что «Петра» и «Павла», на которых приплыл в Авачинскую бухту в 1740 году Беринг, когда основал город. В пакетботах замышлялись рестораны, но не работают, один сгорел.

Вообще-то это было бы красивейшее место, не будь оно таким бескрайним и пустынным. Представьте — справа огромное озеро, слева бескрайний океан, в перспективах сопки и вулканы, а вы идете по узкой дамбе, на которой даже в одном месте бульвар. К сожалению, основная часть берега — это причал Рыбфлота, и ладно бы был причал, рыболовные сейнеры — потрясающие корабли, но нет, их не видно, там три ряда бетонных амбаров для рыбы, так что океан не просматривается, хотя запах есть.

Хорошо, это такой центр досуга и отдыха, который ждет того момента, когда в городе народится достаточное количество молодежи, чтобы его как-то собой заполнить. Но у города же должен быть нормальный центр! Его решили сделать в другом месте. Это площадь Ленина и примыкающая к ней в виде отростка Театральная площадь. Это бескрайнее пустое место, несколько больше Красной площади в Москве, но только совершенно произвольной геометрии. И она в миниатюре повторяет метания петропавловцев по городу в попытке его обжить, потому что на ней сделано несколько площадей без четкой границы, как в викторианской гостиной, где было принято делать в одном зале несколько групп — тут диванные группы, тут ломберные столики, тут музыкальный зал и т. д. В принципе основой ее является монумент Ленина, поставленный в 1978 году против здания краевой администрации, построенного на месте бань. Как в большинстве русских городов, вокруг Ленина располагается губернаторская парковка. В 1998 году на мелкой волне покаяния одесную вождя в некотором отдалении — на берегу озера — установили небольшой каменный крест — монумент жертвам репрессий. Очевидно, символический смысл, который возникал из такого расположения, показался не очень, и в 2010 году этот крест перенесли во двор дома 67 по Ленинской улице, где располагались соответствующие теме организации. А на площади вместо креста в 2014 году был поставлен памятник первому военному губернатору Петропавловска адмиралу Василию Завойко. На сайте администрации его автором числится некий С.В. Резепа. Есть подозрение, что имеется в виду Сергей Резепов, автор памятника святителю Феофану в Рязанской области. Адмирал стоит на постаменте из трех стел, так обычно ставили революционеров-ораторов, как бы выступающих с трибуны, но адмирал с пушкой. Тут уж никакой связи с Ильичом не осталось, это просто другой центр, хотя и в том же месте, если случайно увидеть двух этих людей в одном кадре, то окажется, что Завойко Ленину по колено. Но и этого мало. На том же берегу, но ближе к океану, в 2005 году открыли памятник Петру и Павлу работы скульптора Сергея Исакова из Батайска. И еще в 2015 совсем отдельно поставили колонну с гербом — монумент «Город воинской славы». Это стандартная композиция — скульптор Салават Щербаков ставит их по всем городам с небольшими вариациями. Тут дело не в том, что памятники эти низкого художественного качества — да нет, вполне себе характерные высказывания власти,— а в том, что стоят они без связи друг с другом, без какого-либо общего замысла. Это надо так постараться, чтобы нигде не попасть ни на одну ось. Причем масштабы площади такие, что если смотреть от одного монумента на другой, то он получится размером с кошку. Это апофеоз пустоты и полная безнадежность ее заполнить. Так Георгий Франгулян поставил в лагуне, в Венеции, памятник Данте и Вергилию, и с берега они смотрятся как рябь на воде.

Естественно, у каждого урбаниста при виде этого пустого места возникает непреодолимое желание как-то его обустроить, потому что не может быть в центре города пустырь с Лениным больше всего исторического центра,— это разрывает любую городскую ткань. Но, в отличие от других урбанистов, я имел случай обсудить свою «боязнь пустоты» с действующим губернатором Владимиром Солодовым. Надо сказать, это очень образованный губернатор, и он отличается хорошим знанием европейских реалий и вполне понимает, что такого в городе быть не может. У меня даже возникло ощущение, что он в общем-то понимает, что ничего из того, что я описываю, в городе быть не может, но трезво оценивает пределы своих возможностей. Так или иначе предложение перестроить площадь Ленина откровенно его развеселило. «А куда вы собираетесь деть подводников?» — с доброжелательным интересом спросил он меня.

Напротив Петропавловска, в Авачинской губе, располагается город Вилючинск, база атомных подводных лодок России. Это они там плавают на горизонте, потрясая воображение своей мощью и статью. Каждая эта лодка стоит гораздо дороже, чем весь этот город. И раз в год, на 9 Мая, люди выходят из волн на парад, стройными рядами, с оркестрами, и заполняют собой это пустое пространство. И тогда можно понять, чей это город. Они не остановились в колонизации, они ушли под воду, а это так, остановка в пути, временная база. Чего тут особенно заморачиваться?

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram