Как страны Старого Света растеряли свои экономические преимущества

Подводя итоги 2023 года, многие аналитики обратили внимание, что экономики ведущих европейских стран после пандемии COVID-19 восстанавливаются значительно медленнее, чем их основные конкуренты. Отставание Европы от Китая, Индии или, например, Южной Кореи в темпах восстановительного экономического роста выглядит предсказуемо, так как структурные и институциональные характеристики азиатских экономик позволяют им сейчас наращивать производство товаров и услуг гораздо быстрее. Однако серьезное отставание Европы в темпах роста от США и России смотрится парадоксально.

Институциональная среда европейских экономик, степень доступности финансовых ресурсов и многие структурные характеристики, в сущности, мало отличаются от американских. Но в Америке рыночные механизмы сегодня работают более или менее успешно, а в Европе — гораздо хуже.

Россия, экономика которой по большинству своих характеристик также ближе к европейским, чем к азиатским экономикам, и к тому же обложена мегасанкциями, развивается заметно динамичнее, чем подавляющее большинство ее западных соседей.

Такое положение дел выглядит еще более парадоксально, если вспомнить, каким могучим ресурсным потенциалом обладает современная Европа и в особенности ее экономическое ядро — Германия, Великобритания, Франция, Италия и Испания.

Во-первых, Европа — это макрорегион мира с наибольшими накоплениями физического капитала. Огромный жилой фонд, колоссальный фонд производственных зданий и сооружений, гигантский парк производственных машин и оборудования, неисчерпаемый металлофонд, грандиозный парк автомобилей и других транспортных средств, густая и чрезвычайно вариативная сеть транспортных коммуникаций, высокоразвитая коммунальная инфраструктура, неимоверное число культурно-исторических памятников и т. д. Ни один другой макрорегион мира и близко не обладает сопоставимым физическим наследием.

Во-вторых, Европа перераспределяет в свою пользу существенную часть глобальной ренты. Финансовый сектор Европы по уровню влияния на финансовые потоки сейчас занимает твердое второе место в мире вслед за США. Этому способствует наличие евро, британского фунта стерлингов и швейцарского франка, выполняющих роль пусть не основных, но все равно важных для всего мира резервных валют.

Европейский высокотехнологичный сектор также обеспечивает приток рентных доходов, основанных на монопольном положении европейцев в производстве многих видов особо сложной продукции. Достаточно вспомнить, например, о фотолитографическом оборудовании для производства микрочипов последних поколений, которое производится только в Голландии и больше нигде в мире. По масштабу получаемой ими высокотехнологичной ренты европейцы также лишь на втором месте после США, но все равно эти доходы очень значительны.

В-третьих, надо вспомнить и о таком факторе экономического роста, как уровень производственной культуры. Да, пожалуй, в последние десятилетия европейские страны частично утратили это преимущество. Тем не менее и сегодня в Европе нетрудно найти потрясающих конструкторов и технологов, живущих в Германии, Австрии и Швейцарии; превосходных французских инженеров и проектировщиков; предприимчивых и эффективных менеджеров из Великобритании и Голландии; креативных и динамичных итальянских дизайнеров; высококвалифицированных и чрезвычайно добросовестных работников из североевропейских стран. Однако все это выдающееся богатство уже достаточно давно не может трансформироваться в высокие темпы и качество роста европейских стран.

ВВП крупнейшей экономики Евросоюза — германской — по итогам 2023 года лишь примерно на 1% превзошел уровень допандемийного 2019 года. Во второй экономике Евросоюза — французской — дела шли чуть получше: накопленный прирост ВВП по отношению к 2019 году составил примерно 2,5%. И совсем уж печально обстоят дела в третьей и четвертой экономиках Евросоюза — итальянской и испанской. Регулярно повторяющиеся спады в этих странах привели к тому, что они до сих пор толком не могут превзойти свой уровень производства ВВП в далеком 2007 году. Экономика не входящей в Евросоюз Великобритании, которая по масштабам чуть больше французской, также не слишком успешно решает задачи экономического восстановления после пандемии COVID-19, показывая эффективность примерно на том же уровне, что и Германия.

Если говорить о причинах, предопределивших стагнационный характер развития современной Европы, то я бы разделил их на две группы: объективные (в основном долгосрочные и очень долгосрочные) и субъективные (в основном средне- и краткосрочные).

К числу наиболее очевидных объективных проблем я бы отнес давно сложившиеся в Европе неблагоприятные демографические тенденции: обвальное снижение рождаемости и устойчивое старение население. Конечно, в дальнейшем с этими тенденциями в полный рост столкнутся, по-видимому, все регионы мира, но пока европейские страны зашли по этому пути дальше всех (в особенности Италия, Испания, Португалия, Греция и Германия). Впрочем, следует отметить, что в Европе объективные демографические тенденции были усугублены распространением новых культурных тенденций и стереотипов: распадом института больших традиционных семей, атомизацией домохозяйств, гедонизацией образа жизни и т. п.

Еще одна объективная проблема европейской экономики — исчерпание многих видов собственных природных ресурсов. В частности, когда-то многие европейские страны были крупными производителями природного газа. Но сегодня по сравнению с пиковыми годами добыча газа упала в Голландии и Румынии в три раза, а в Великобритании — в два с половиной раза. И даже Норвегия, вероятно, уже прошла пик своей газодобычи. Аналогичные процессы происходили в сфере производства нефти и угля, а также в добыче многих других ценных полезных ископаемых. Как следствие, Европа, наращивая импорт сырья, вынуждена уже сама выплачивать все более значительную ренту производителям ограниченных ресурсов из других стран.

Что касается ключевых субъективных причин, замедляющих развитие Европы, то я бы указал на следующие:

• спорная макрофинансовая и долговая политика Евросоюза;
• усиление в целом ряде случаев бюрократических барьеров и налоговой нагрузки для многих европейских производителей;
• спорная политика зеленого роста;
• спорная миграционная политика европейских стран;
• спорная санкционная политика Европы по отношению к России, Ирану, Венесуэле, Белоруссии и ряду других стран.

Из-за шумных геополитических событий последнего времени основательно подзабылся мощнейший кризис государственного долга в странах Южной Европы, пик которого пришелся на 2010–2012 годы. Но именно этот кризис стал основной причиной многолетней стагнации в Италии, Испании, Португалии, Греции и на Кипре. Из долговой ловушки тех лет сумела вырваться только Ирландия.

Ключевым фактором долгового кризиса стала ошибочная макрофинансовая политика Евросоюза, которая унифицировала валютную политику стран-членов, но не унифицировала их налогово-бюджетную политику. Вследствие этого страны Южной Европы имели возможность обходить ограничения на бюджетный дефицит за счет эмиссии государственных долговых обязательств, но не имели возможность обесценивать госдолг и повышать конкурентоспособность своих производителей за счет девальвации национальной валюты. Да, в конечном счете эти страны смогли перекредитоваться за счет общеевропейских денег, но взамен они фактически потеряли возможность осуществлять масштабную бюджетную поддержку своих экономик и своего населения, что вылилось в долговременную потерю темпов и качества роста.

Еще одним неприятным парадоксом для объединенной Европы стала неспособность властей справиться с бюрократизацией целого ряда сфер жизнедеятельности Евросоюза. Вообще говоря, это интеграционное объединение создавалось в первую очередь именно для устранения барьеров для рыночных сил, но во многих случаях получилось ровно наоборот: барьеры стали выше. Азартная европейская бюрократия не переставая создает и внедряет все новые законодательные акты, директивы, регламенты, нормативы и прочие документы, угрожая при этом жесткими санкциями за их невыполнение (одна очень умная француженка как-то сказала мне: «Дима, у нас во Франции и Европе сейчас такой огромный корпус законодательных актов, что нормально жить, соблюдая все правила, которые зачастую противоречат друг другу, невозможно ни предприятиям, ни гражданам. Вы в России ни в коем случае не идите по этому пути»).

Многочисленные протесты европейских аграриев, которые вновь вспыхнули в последние месяцы, во многом порождены именно бюрократической неразберихой в этой сфере. В одних случаях объемы производства жестко квотируются по странам Евросоюза и видам продукции, что не позволяет аграриям увеличивать выпуск в соответствии с их возможностями. В других случаях от аграриев требуют усиления учета и контроля, соблюдения принципов устойчивого развития, перехода на новые, зачастую более дорогие технологии, навязывают аграриям неочевидные стандарты качества продукции. В этих условиях у европейских сельхозпроизводителей постоянно растут трансакционные издержки.

Кроме того, из-за ограничений по росту производства аграрии Европы не могут в полной мере воспользоваться эффектом масштаба, а еще они нередко вынуждены отказываться от выпуска продукции, изготовляемой по традиционным национальным технологиям.

Пока не оправдывает себя в Европе и так называемая политика зеленого развития. В свое время эта политика разрабатывалась во многом именно для того, чтобы создать европейским производителям новое пространство для развития, так как традиционные сферы местной экономики уже не нуждались в быстром наращивании инвестиций и инноваций. Кроме того, внедрение зеленых стандартов предполагалось использовать для улучшения позиций Европы в конкурентной борьбе с производителями из развивающихся стран.

Однако многие из внедряемых зеленых технологий — нетрадиционные источники энергии, низкоуглеродные способы производства разных видов продукции, электромобили и т. п.— на данном этапе оказались намного дороже, чем традиционные. Эффективность этих технологий в ряде случаев также оказывалась ниже, чем у технологий-предшественниц. Как следствие, коммерческая привлекательность зеленых инвестиций оказалась невелика, и частные инвесторы повсеместно отказывались вкладываться в это направление, если не получали масштабных субсидий от государства.

Производители из стран третьего мира, в особенности китайские, довольно быстро перехватили у Европы зеленую повестку и сами стали массово выпускать продукцию, необходимую для достижения целей устойчивого развития.

Причем, как правило, по заметно более низким ценам, чем европейские производители. В результате никаких особых выигрышей за счет зеленой повестки в конкурентной борьбе с третьим миром Европа не получила. А в ряде случаев даже проиграла. Достаточно вспомнить, например, про современное монопольное положение Китая на рынке редкоземельных металлов (свыше 80% их мирового производства), без которых невозможен выпуск большинства видов современной техники, используемой для решения экологических задач.

Отдельная тема — это экономический ущерб, который Европа несет из-за своей спорной миграционной политики. В большинстве европейских стран эта тема обсуждается редко и неохотно в силу серьезных идеологических ограничений, которые порой приобретают форму жесткой политической цензуры. Однако нежелание обсуждать проблему никак не отменяет факта ее существования.

Большинство современных мигрантов, в огромных количествах прибывающих в Европу из слаборазвитых стран, имеют гораздо более низкую квалификацию и образовательный уровень, чем работники из числа коренных жителей. Кроме того, их этические стандарты по отношению к объему и качеству выполняемой работы зачастую очень далеки от европейских. Состояние их здоровья также во многих случаях оставляет желать лучшего. Как следствие, в Европе уже многие десятилетия размывается то высокое качество человеческого капитала, о котором мы говорили выше. Постепенное снижение качества трудовых ресурсов тоже работает на замедление темпов и качества экономического роста в Европе.

Многочисленные конфликты между мигрантами и местным населением, возникающие в силу большой разницы в культурных, этических, религиозных, трудовых и прочих стереотипах, вынуждают власти и население европейских стран отвлекать часть своих ресурсов на устранение последствий. Это обстоятельство также не способствует ускорению экономического роста.

Влияние политически мотивированной санкционной политики на экономику Европы — это сюжет, требующий отдельного подробного рассмотрения. Поэтому здесь я ограничусь только двумя краткими тезисами.

Во-первых, введя санкции и резко сократив закупки относительно недорогих энергоресурсов и прочего сырья из России, Ирана, Венесуэлы и ряда других стран, европейские страны заметно увеличили уровень производственных издержек для своих производителей конечной продукции. Что, разумеется, привело к уменьшению их конкурентоспособности.

Во-вторых, уйдя с рынков стран, находящихся под санкциями, европейские производители во многих случаях не смогли компенсировать эти потери за счет переориентации на рынки других стран. Что также негативно сказалось на динамике выпуска ряда видов европейской продукции.

Скорее всего, каждый из описанных выше негативных факторов по отдельности не создает критических проблем для европейской экономики. Однако их совместное воздействие выглядит куда как более угрожающим для Европы. Особенно если учесть, что большинство этих факторов определяется «долгоиграющими» причинами и их невозможно устранить за счет простых решений и в короткие сроки.

Что-то такое уже давно понял для себя и европейский бизнес или, во всяком случае, его заметная часть. Многие крупные европейские компании время от времени переводят свои производственные активы за пределы Европы или даже вовсе закрывают свои мощности.

Так, например, знаменитая немецкая химическая корпорация BASF намерена закрыть свой крупный аммиачный завод в Германии и переоткрыть его в США.

Другая немецкая мегакорпорация — Volkswagen — запускает строительство своего нового большого завода не в Германии, а в США. Как показал недавний опрос германской торгово-промышленной палаты, каждая десятая немецкая компания рассматривает планы по переносу производства в другие страны.

Набирающая силу деиндустриализация безусловного промышленного лидера Европы — Германии — очень плохой сигнал для всех стран-соседей. Еще недавно казалось, что исчезновение с рынка таких мощных брендов, как Grundig, Philips, Nokia и других,— это всего лишь проигрыш отдельных компаний в конкурентной борьбе. Но сейчас стало понятно, что проблемы европейской экономики лежат гораздо глубже.

Конечно, потенциал для решения существующих проблем у Европы имеется, но с каждым годом сделать это будет все сложнее.

Дмитрий Кувалин, заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН